Испытание на зрелость

30

— В России немцам дадут по зубам, — говорили многие. — Как в свое время Наполеону.

— Как бы не так! — возражали другие. — Русские не вооружены, а у немцев современная военная техника, и на них работает вся Европа.

Марушка крутилась как белка в колесе. Во все ячейки она должна разнести директиву местного руководства: создать бригады, а еще лучше — тройки из надежных и преданных людей, которые будут организовывать саботажи и диверсии на железной дороге, на фабриках и в других местах.

— Я свяжу тебя с одним товарищем, — сказала она Ольде. — Мы расширяем сеть, поэтому должны быть крайне осторожны. Позднее ты создашь собственную тройку.

На перекрестке между Чебином и Сентице Ольду ожидал стройный парень. Ольда узнал его по описанию Марушки и сразу, не мешкая, спросил, как кратчайшим путем добраться до Островачиц.

— Йожин, — вместо ответа назвал парень тайную кличку Ольды, которая одновременно служила паролем, на что Ольда должен был сказать: «Он работает в Брно и домой ездит по воскресеньям».

Они быстро договорились встречаться каждую среду в шесть вечера на этом перекрестке.

С того времени Рихард, связной между малгостовицкой ячейкой и Марушкиной тройкой, получал от Ольды из Битишки листовки и письма.

— Связной, говоришь, — пробурчал Боб и бросил на Марушку укоризненный взгляд. — Как-то ты все делаешь слишком быстро.

Марушка играла в саду с его маленькой дочкой, которая пыталась пальчиком дотянуться до божьей коровки, ползущей по стебельку колокольчика.

— Дзинь-дзинь! — проговорила Марушка и слегка покачала синий колокольчик.

Девочка сначала вытаращила глазенки, а затем залилась звонким веселым смехом. Боб нахмурился.

— Разве у тебя нет более серьезной работы? — не выдержал он.

У девочки от смеха началась икота, и это еще больше разозлило Боба.

— Ты соображаешь, что делаешь? — напустился он на Марушку. — Разве можно быть такой неосторожной? Ты готова вовлечь в подпольную борьбу каждого встречного. Еще недавно вас было семь, а теперь ты спокойно сообщаешь: что вас — тринадцать. Так нельзя организовывать движение Сопротивления!

Марушка лежала на животе в траве возле ребенка и болтала ногами в воздухе.

— Я сплю каждую ночь одетым, а ты здесь забавляешься с кузнечиками, — ворчливо продолжал Боб. — Даже на работе мне нет покоя, Каждую минуту жду, что за мной придут.

Девочка забыла о божьей коровке. Ее внимание привлекла ленточка в волосах Марушки.

— Как-то к нам пришли на почту, — мрачно продолжал Боб, — чтобы в окно, которое выходит во двор, вставить решетку. Решетку!

Девочка стала развязывать ленточку, потянула за конец.

— Можешь себе представить, как бы это выглядело? Я — за решеткой! — Боб посадил дочку на колени. — Но я сказал: «Решетки в окне не будет, и баста!» — На мгновение он замолк, а потом сказал со вздохом: — Да, дорогая, подпольная борьба — тяжелая, опасная, адская работа, это тебе не игрушки.

Марушка лишь усмехнулась. Будто бы она сама не понимает! Тысячи километров она уже изъездила поездом и на велосипеде, сотни километров прошла пешком днем и ночью, в дождь и мороз, чтобы получить или разнести нелегальную литературу, листовки, патроны, оружие, а также деньги и продовольственные карточки для тех семей, кормильцы которых были арестованы или казнены. Сколько протекторатных подметок уже изношено на этих дорогах и по бездорожью! На подошвах и пятках натерты кровавые мозоли. Сколько раз от голода, усталости и недосыпания она теряла сознание! И все же ни на минуту, никогда она не сомневалась в том, что если страну захватил враг, то ради ее освобождения стоит жертвовать здоровьем, свободой и жизнью. Именно ради этого.

Время струится безвозвратно. Среди залитых солнцем полей уже остался вокзал во Врбовцах, чистый, такой близкий сердцу вокзал, под высоким голубым небом остались цветущие луга, вырубка, на которой в малиннике ягоды сами падают в руки. Как во сне промелькнули семь беззаботных дней, которые прожили там Марушка с Аничкой Скршитековой до поступления на фабрику Рачека.

Теперь Аничка впервые ведет ее в цех.

— Не бойся, — успокаивает она Марушку, — ты быстро привыкнешь к работе, это пустяк.

Но Марушка не испытывает страха. Однако интуитивно она чувствует, что ей не рады, что ее считают чужой. Никто ей не сказал ни одного обидного слова, но по взглядам пятнадцати девчат она угадывает их мысли.

«Да-да, ты образованная, — говорят их глаза, — ты знаешь больше, чем рабочие. Будешь здесь задаваться, учительница!»

Мастер Подепршел подвел ее к высоким ткацким станкам:

— Будете работать на третьем и четвертом станках.

К остальным девушкам он обращается на «ты», по отношению же к Марушке он не может себе этого позволить. Ведь она как-никак образованный человек. Мастер Подепршел родом из Валашского края, и это чувствуется по его произношению. Он надевает очки, проводит рукой по жидким волосам и, откашлявшись, говорит:

— Чтобы вам долго не объяснять…

Челноки молниеносно летают по прямой туда-сюда, туда-сюда…

От низких станков прибежала Аничка посмотреть, как идут дела у Марушки.

— Ты что, не знаешь, где твое место? — закричал на нее Подепршел. — Что глазеешь? Марш на свое рабочее место!

За его спиной Аничка скорчила рожицу. Вот тебе, получай! Затем она возвратилась к своим четырем станкам, но тут же позвала наладчика.

— Крупица что-то зачастил к ней! — пробурчал мастер Хац, но потом замолчал. Аничка и этот парень влюблены друг в друга. Что с ними сделаешь?! Молодость есть молодость… Он грустно покачал седой головой.

Через широкое окно цеха Марушка видит русло реки Свратки и на другом берегу дом Климовых. Как это близко! Достаточно перейти реку и сразу очутишься на фабрике! Пальцы проворно работают, а мозг ищет, анализирует, подсчитывает и комбинирует.

— Удивляюсь, зачем эта Кудержикова пришла сюда работать? — бормочет мастер Хац и поглядывает на Марушку. — Девушка с дипломом…

В перерыве все выбегают из цеха во двор и садятся на траву в тени старой березы.

— Может, ей лучше было бы работать где-нибудь в канцелярии? — спрашивают девушки.

Марушка только посмеивается и качает головой. Она вообще не может представить себя в качестве служащей. Она бы не выдержала в канцелярии. С детства она всегда была связана с активным трудом, плоды которого можно видеть, потрогать руками.

— Зачем же ты тогда училась?

Но как им это объяснить?

Вскоре она приспособилась, освоилась, подружилась с молодыми ткачихами. Научилась и прерывать работу, не вызывая подозрений. Достаточно всунуть в челнок едва заметную щепку, и нить порвется.

— Посмотри, как у Анички хорошо получается! — говорил ей наладчик, спеша на помощь. — Учись у нее работать.

Но через мгновение и Аничкины станки остановились. Затем то те самое произошло и с другими станками. Мастер подходил к каждой работнице, чтобы научить ее устранять неполадки на тот случай, если всех мужчин мобилизуют в армию.

— Или если я умру, — добавляет он всякий раз с грустным лицом.

Однако девушки знают, что в действительности он их учит тому, как вызывать неполадки в работе станка, и с готовностью пользуются представляющейся возможностью.

— Идите сюда, девчата! — слышит однажды Марушка в грохоте станков. — Я что-то нашла!

Глазастая работница машет листком бумаги. Весь цех сбегается к ней.

— «Война с гитлеровской Германией вступает в решающий этап, — читает работница громко, чтобы все слышали. — Первоначальный план молниеносной войны Гитлера против Советской России сорван…»

Девчата удивленно слушают.

— «Территория Чехословацкой республики является для Гитлера важным тылом. И здесь — главное место нашей борьбы, здесь мы должны внести свой основной вклад в общее дело разгрома кровавой гитлеровской бестии».

Но это была не единственная листовка. Еще одну работницы нашли в раздевалке. Подобную же листовку обнаружил в своем сапоге и грузчик.

— Боже мой! Гестапо! Нас всех арестуют! — выкрикивал он, бегая из угла в угол, как перепуганная курица. — Будьте разумны, люди!

— Будьте разумны, — убеждал их и управляющий, когда листовка попала ему в руки. Он сразу же дал команду прекратить работу и собрал всех работниц. — Вы хорошо знаете, что за подобные дела серьезно наказывают. Это подрывная деятельность. А за нее в лучшем случае — тюрьма, а в худшем… — Он провел рукой по шее. — Вы все — молодые девушки, вся жизнь у вас впереди. Этим вы никому не поможете, напротив, навлечете несчастье на себя и на других.

— Листовки — это только начало, — говорила Марушка Аничке. — Их пишут для того, чтобы люди знали, что идет борьба. Это их будет вдохновлять.

Ночами она продолжала печатать листовки с призывами и распространяла их на улицах, в поезде, расклеивала на телеграфных столбах, заборах и на стенах домов. Днем работала на двух высоких ткацких станках у окна и, измеряя взглядом расстояние между рекой и фабрикой, обдумывала план действий.

Стояла холодная летняя ночь. В такие ночи земля быстро остывает в предчувствии приближающейся осени. Марушка с Ольдой переходили вброд реку напротив задней части фабрики. Они выбрали сегодняшнюю ночь потому, что плохая погода загнала всех домой, подальше от темной реки, от которой тянуло холодом и сыростью. Из камыша раздавалось кваканье лягушки, где-то вдали ей отвечала другая. Больше никаких звуков не было слышно.

Они вылезли на берег и направились к темному зданию. Их окружала кромешная тьма. Возможно, где-то в кустах или за стеной склада их подкарауливала смерть, таящаяся в дуле пистолета охранника. Их судьба зависела от случая.

Ольда остановился. Дальше Марушка пошла одна. Некоторое время он слышал глухой шум ее шагов, потом все стихло. Тишина, которая окружила его, сделалась зловещей и угрожающей. Возле его головы пролетела бабочка, и он услышал, как она упала на воду. С другого берега до его слуха донесся шум. Может быть, кто-то тонет? Он попытался рассмотреть что-нибудь сквозь густую тьму, разорванную блестящим потоком реки. Ему почудилось, что он находится на незнакомом месте, возможно, в чужой стране или на другой, далекой планете, заселенной таинственными существами, которые общаются друг с другом и двигаются с помощью звуковых волн.

Он посмотрел в сторону фабрики. Почему там тихо? Уже пора взметнуться пламени, ведь склад находится в задней части фабрики. Может быть, Марушку схватили? Но в этом случае он должен был услышать свист, крик, выстрелы… Или он от этой страшной тишины оглох? А может быть, ее уже нет в живых, ее застрелили? Поэтому такая тьма, холод и сырость…

— Скорее отсюда!

Что это? Закричала ночная птица или ему это послышалось?

— Слышишь? Что с тобой?

Марушка тащит Ольду к реке торопливо, безмолвно, суматошно. Он безропотно позволяет тянуть себя, а губы, онемевшие от холода и переживаний, лишь шепчут:

— Почему не горит? Почему ничего не горит?