Испытание на зрелость

42

Никто не поверил бы, что в такой маленькой камере может быть столько пыли. На столе какие-то перья. В носу щекочет, глаза слезятся. Не с кем поговорить, некому довериться, и в душу неудержимо вползает страх.

Здесь нет допросов с ударами по лицу, здесь не бьют дубинками или кованой обувью, и все-таки тут хуже, чем в Цейле. Там Марушка после каждого допроса возвращалась к своим друзьям. Руки Иржины с готовностью прикладывали к ее израненной спине холодные компрессы. Остальные женщины подбадривали ее и поддерживали взглядами. С ними она делилась всем, что присылали из дома, им несла свою радость и горе. Здесь же ей не с кем общаться. Она одна в одиночной камере номер 62, предназначенной для смертников.

Приближался волшебный рождественский щедрый вечер. Было ли Марушке хуже год назад на Панкраце, когда она с еловой веточкой в руке только вступила на путь страданий? Приближался конец ее жизни. Сколько ей еще осталось жить?

Пятница была днем казней, и в этот день любой из приговоренных мог быть казнен. Те из них, кто пережил этот день, могли уверенно рассчитывать еще на целую неделю. В том году рождественский вечер приходился на четверг. Возможно, фашисты не станут казнить под рождество? Они же верующие… А в следующую пятницу будет Новый год!

К новому, 1943 году пани старшая надзирательница прислала каждой заключенной ломтик хлеба с куском жареного гуся. И еще одну пятницу пережила Марушка. В тот день она получила от матери отчаянное письмо с просьбой не отказываться от соборования:

«Исполни мое желание, дитя мое, и я понесу на себе этот крест мучений до смертного одра».

Через несколько дней мать, отец и Бетушка приехали к Марушке. Они сели за длинным столом, между ними устроился строгий, официальный переводчик. Надзирательница ушла, они остались в помещении одни, но строгие правила не разрешали им приблизиться друг к другу.

— Я умру, если ты не выполнишь мою просьбу, — проговорила мать и умоляюще посмотрела на дочь. В эту минуту Марушка вспомнила, как во Врбовцах они вместе бродили несколько часов по лесу молча. Тогда они понимали друг друга.

Согласиться с просьбой матери?

В последнее время Марушка много думала о жизни. Она получила от пани Нойбертовой несколько симпатичных солдатиков и хотела передать их Йожинеку. Мысленно она уже видела, как братишка радуется, играя с ними в длинные зимние вечера. В ней проснулось и чисто женское желание. Соррел ждала ребенка. Марушке тоже хотелось бы когда-нибудь воспитывать собственных детей.

Она протянула сверточек матери, но переводчик запротестовал:

— Это запрещено!

— Пани старшая надзирательница разрешила! — возразила Марушка.

Переводчик замолчал. Возможно, это и так, начальство наверху иногда проявляет странные капризы. Он бдительно следил, как бы они не передали вместе с подарком и записку.

Руки родителей и дочери соединились. Сколько любви, выстраданной нежности можно передать одним прикосновением! Может быть, это прикосновение последнее.

— Нет, я больше не буду сюда приезжать, — сказал отец, когда свидание окончилось. — У меня нервы не выдерживают. Смотрю на нее и думаю о том, что, возможно, завтра она уже будет мертвой.

А Марушка все больше мечтала о жизни.

И жизнь была к ней милосердна. Однажды в замке неожиданно загремел ключ, и в камеру ввалилась старшая надзирательница.

— Идите сюда! — рявкнула она, и не успела Марушка опомниться, как оказалась в соседней камере, а следом за ней туда проскользнула небольшая девочка.

— Юлинка!

— Марушка!

Они были знакомы с того времени, когда Марушка, еще до вынесения приговора, ходила с остальными на общую прогулку по тюремному двору. Теперь они удивленно смотрели друг на друга, одна держала в руке откусанный кусок хлеба, другая — миску с недоеденным супом. И только после того как закрылась дверь, обе осознали, что это не сон и не ошибка, а обычное переселение из одной камеры в другую.

Опять можно говорить по-чешски, слышать чешскую речь. Они ведь были из одной области.

— Юлинка, вспомни Стражнице…

— Знаю, Марушка, знаю, ведь я же сама оттуда.

— К счастью, немцы не разбираются в географии, иначе бы они не посадили нас вместе.

Они вместе, вдвоем! Жизнь приобрела новый смысл, новое содержание. Радовать, учить, воспитывать эту милую, низкорослую девочку, которая с пятнадцати лет сидит в нацистских тюрьмах. Необходимо подготовить ее к жизни, о которой она пока ничего хорошего не знает.

Дни побежали веселей, как будто они не могли дождаться весны.

— Этот период я больше всего люблю, — шептала Юлинка с чувством. — Канун весны… когда все прекрасное еще впереди.