Испытание на зрелость

28

Сахарная вата и розы из креповой бумаги, пряничные сердца и пестрые гусары, разноцветные кусочки сахара и турецкий мед без миндаля, облепленный назойливыми мухами, жалобный скрип раскачивающихся качелей, гулкий треск пуль в тире и лязганье цепей карусели — все это звуки ярмарки, открывшейся за худчицкой мельницей. Под ясным небом, простирающимся над цветущими лугами, в лучах солнца сверкает пестрое полотно крамаржских ларьков, и пчелы, привлеченные разноцветными красками и запахом сладостей, меняют маршрут своего ежедневного полета.

Люба, опершись о тонкий ствол березы, наблюдает за приближающейся парой. На Марушке блузка со словацкой вышивкой. Ольда в вышитой рубашке. Они идут, взявшись за руки, оба стройные, словно созданы друг для друга. «Как они прекрасны!» — думает Люба и щурит глаза от яркого солнца.

Ее глаза устали от бесконечного чтения книг. До сих пор чувствовалось страшное перенапряжение подготовки к экзаменам по немецкому языку. Зато Марушка выглядела свежо, как будто позади у нее не было тяжелейшего экзамена.

— Отметим это, Люба, отметим сегодня! — воскликнула она возбужденно и потянула Ольду и Любу к карусели.

Ее сердце наполнилось трепетом воспоминаний. Сколько раз они с Беткой Грдликовой стояли во Вноровах под каруселью, запрокинув головы, сжимая в потных руках двадцатигеллеровые монеты, и изнывали от страшного нетерпения и внутреннего напряжения. Посадят их или нет?

Тогда, в детские годы, был период запрета. Теперь барьер запретности больше не существует. Смешно даже и думать о том, что когда-то внушало страх. Этот страх часто будоражил маленький детский мир, заключенный в рамках желаемого и дозволенного. Он постепенно расширялся, чтобы в тот момент, когда они мечтали достигнуть невозможного, вновь оказаться в путах вечного компромисса между желанием и необходимостью.

В Рабочем доме в Битишке вечером должен быть вечер танцев. Марушка и Люба отмечают сегодня свой день. Сегодня можно быть веселыми и беззаботными. Экзамен по немецкому языку сдан! Напряженный труд, опасения и страхи остались в Брно, в экзаменационных помещениях. Теперь, отдохнув, девушки повеселели.

Завтра исчезнут пестрые палатки, утихнет трескотня в тире за худчицкой мельницей и погаснут огни в Рабочем доме. Наступит обычный день, который принесет с собой новые волнения, связанные с другими экзаменами. Снова будут школа и листовки, темная ночная дорога к месту нелегальных встреч. Она снова будет в дачном доме в Гвоздци, у Белого ручья, или в Петрове, где ее ждет лист бумаги и валик, намазанный типографской краской.

Завтра уже не будет Ольды, а только Йожин. Людвик, с которым Марушка сейчас танцует, превратится в Виктора, а она сама станет Ярушкой, как того требуют правила конспирации.

А сегодня — сегодня Марушка танцует. Людвик смотрит на двери, кому-то кивает. Марушка бросает взгляд в ту же сторону — там стоит отец Людвика, мрачный, насупленный. Рядом с ним Ольда. Он пытается что-то объяснить старику, но тот зло отмахивается от него.

Марушка с Людвиком направляются к нему, пробираясь сквозь танцующие пары. Девушка чувствует, как ее радость начинает омрачаться. В зале душно, накурено. Ольда бросает на Марушку умоляющие взгляды.

Все четверо выходят из зала. В коридоре их обдаст приятным холодком. Они останавливаются у дверей, но старик выбегает на улицу и быстрым шагом направляется к костелу. Они следуют за ним до угла. Только там отец останавливается.

— Вы возвращайтесь, — говорит он сыну и Ольде. — А она, — кивает на Марушку, — пойдет со мной.

Людвик многозначительно посмотрел на Ольду. Затем повернулся и пошел к Рабочему дому. Ольда стоит рядом с Марушкой.

— Что тебе здесь надо? — набросился на него старик. — Разве ты не слышал, что я тебе сказал? — Лицо у него исказилось от злости, руки сжались в кулаки. — За нашей девчонкой ты бы так не бежал, не так ли? Ты ее там бросил, бабник!

Блеснула молния, загрохотал гром.

— Девчонка не спит, не ест, только плачет! — шумит старик. — А у тебя на уме бегать за другой. Здорово ты себя проявил, ничего не скажешь. Ты думаешь, что получишь что-нибудь лучшее… с образованием! Девчонки из деревенской избы для тебя мало! А у самого голый зад. А у той, с образованием, тоже ничего, кроме хаты! А что будете есть? У вас не будет даже картофельной кожуры. Но это, конечно, неважно, важно, что у тебя будет учительница! Эх ты, олух!

А вверху, на небе, мерцает звезда, холодная и далекая, которая погасла, возможно, уже тысячи лет назад.

Когда-нибудь жители далекой планеты будут наблюдать свет нашей земли, может быть, уже мертвой. Когда-нибудь… через тысячи, миллионы лет… К тому времени на нашей планете сменятся сотни поколений, мечтающих, ищущих, любящих. Каждый будет искать свой идеал и любить по своему собственному усмотрению.

Было время, когда Марушка считала, что ее долг — помочь любимому достигнуть поставленной им цели. Жизнь убедила ее в другом. Обязанность, которую на нее, неискушенную, возложила первая любовь, была для нее чрезмерно обременительной. Она выросла, повзрослела. Поняла, что природа одарила ее ценным качеством — влиять на людей. Она стала разумнее после первой любви. Теперь она обрела новую любовь, более светлую и радостную, подобно художнику, после мук творчества создающему новое произведение, в которое он после первого разочарования вкладывает не только горячее сердце, но и более трезвый разум.

Верят ли старшие в чистоту и безупречность молодежи? Вспоминают ли они идеалы своих молодых лет? Ведь счастье заключается не только в том, чтобы ложиться спать в чистую постель да сытно есть, но и в борьбе за него.

Какое счастье накануне Первого мая прятаться в кустах недалеко от фабрики Рачека с подготовленными лозунгами и плакатами!

Они пришли туда с Аничкой в платьях, но у каждой в сумке был тренировочный костюм, для того чтобы переодеться и мгновенно изменить свой внешний вид.

Деревянные ворота фабрики были закрыты, вокруг стояла тьма. На фабрике еще работала ночная смена.

— Быстрее, Аничка, прикрепим там плакат!

Они выбежали из кустов, переодетые уже в свитера, и прикрепили на ворота фабрики Рачека обращение к рабочим не работать Первого мая.

— Марушка, осторожно, идет полицейский! Сорви скорее плакат! — Аничка бросилась к воротам. Затем быстро повернулась к Марушке и почти перед носом жандармского прапорщика прошептала ей: — Не надо, оставим его здесь. Это хороший парень.

Прапорщик подошел к воротам, на минуту остановился, как бы размышляя, что делать, потом повернулся и таким же спокойным, ровным шагом удалился.

Да, им повезло. На воротах фабрики остался висеть плакат с призывом не выходить на работу Первого мая…

Несмотря ни на что, Климовы должны выслушивать долгие причитания отца Людвика о том, как эта потаскуха, при этом старик показывал пальцем на Марушку, уводит от его дочери парня. Но ничего, он наведет в этом деле порядок! Если же все будет продолжаться по-старому, то он примет меры, он кое-что знает…

— Люба, ты одна знаешь, что я не сошла с правильного пути. Я не повиновалась слепо голосу своего сердца, мои чувства не противоречили моим идеям. Я знаю, что мне никто не будет верить, но ты останься со мной, будь со мной в тот момент, когда я буду сводить счеты со своей женской безрассудностью…

Какая знакомая дорога! Каждый камень доверчиво прижимается к подметке, елочки как бы в знак приветствия покачивают пахучими ветвями. Из высокой травы выпрыгивают зеленые кузнечики. Голубые глаза черноголовки, напоминающей крупную богородскую траву, спокойно следят за двумя девушками, идущими к Лажанкам.

Окна всех домов открыты настежь, но сердца под их крышами на замке. Стоит жаркий воскресный день начала мая.

— Не лучше ли нам вернуться?

— Нет, Люба… Будет трудно, но иначе нельзя. Я здоровая и сильная, а Власта слабенькая, она не пережила бы потери любви. Я-то выдержу. Пережила первую любовь, переживу и вторую. Не все еще кончено. Слышишь, Люба? Не все еще потеряно!

Перед низким домом стоят две груши. Окна открыты, но сердечности в этом доме не найдешь.

Люба с Марушкой входят в сени. Из комнаты слышны звуки радио. На стук никто не отвечает. Марушка нажимает на ручку. Маленькая комната с низким потолком, на окне в цветочном горшке чахлая мирта.

На кровати сидит стройная бледная девушка. Светлые волосы ниспадают на заплаканные глаза.

— Власта! — обращается к ней Марушка. — Где ваши? Что ты здесь одна делаешь?

Бледная девушка встает с кровати, она примерно одинакового роста с Марушкой.

— Я слушаю радио, — всхлипнула она. — Передают «Сказку мая».

Во дворе раздались шаги. Лицо Власты скривилось в страдальческой гримасе:

— Наш отец…

Люба замерла. Сейчас наступит тот момент, которого она так боялась. И зачем Марушка пришла сюда? Ведь ее никто не заставлял!

— Плохо, когда женщина поддается своим чувствам. Нет ничего страшнее этого, — говорила она Любе по пути сюда.

«Но ведь сердцу приказать нельзя! Женщина вряд ли сможет воспротивиться естественному чувству. Да, я знаю, женщина имеет такое же право на любовь, как и мужчина, и она вправе отвергнуть любовь. Все это внушала мне ты, Марушка. Но попробуй-ка осуществить подобное в жизни! Хватит ли у тебя решимости? Не отступишь ли?» — думала Люба.

Старик хмурый, как туча. Зыркает разгневанными глазами по всем углам комнаты. Что здесь ищет эта девица?

— Я помогу вам в уборке урожая…

Трудно найти путь к сердцу человека, трудно сделать его откровенным, завоевать его и вызвать в нем благородные чувства. А вот Марушка обладала таким редким даром покорять человеческие сердца, даже самые черствые.

Он встретил ее враждебным взглядом, а расставаясь с ней, пожимал ей руку.