Перед изгнанием. 1887-1919

* * *

Все владения императорской семьи располагались на побережье. Царь с семьей жил в Ливадии, дворце в итальянском стиле с большими светлыми комнатами, сменившем старый дворец, темный, сырой и неудобный. Имение великого князя Александра Михайловича[102] – Ай-Тодор соседствовало с нашим. Воспоминания о нем особенно мне дороги. Стены старого дома, окутанного зеленью, исчезали под розами и глициниями. Это жилище, где все выглядело приятным, обязано было своей привлекательностью главным образом великой княгине Ксении Александровне. Даже не красота, а исключительное обаяние, унаследованное от матери, императрицы Марии Федоровны, было ее главной прелестью.

Взгляд ее великолепных серых глаз проникал до глубины души. Кротость, скромность и крайняя доброта придавали ей обаяние, которому никто не мог противиться. В детстве ее визиты для меня были праздником. После ее отъезда я пробегал по комнатам, где сохранялся еще запах ландышей, который я вдыхал с наслаждением.

Великий князь Александр, высокий брюнет, очень красивый, имел сильный характер. Его женитьба на великой княжне Ксении, младшей сестре Николая II, покончила с традицией, обязывающей членов царствующего дома вступать в брак с иностранцами королевской крови. Он по своему желанию поступил в морское училище и всю жизнь был убежденным и страстным моряком. Уверенный в необходимости сильного военного флота, он старался внушить это императору, но натолкнулся на оппозицию морских чинов, ответственных за поражение в японской войне.

Великий князь принял активное участие в развитии морской торговли, министерство которой, созданное по его инициативе, было ему доверено. Он ушел с этого поста, когда царь подписал манифест, созывавший первую Думу. Тем не менее он согласился командовать группой балтийских миноносцев и был счастлив своим возвращением на флот. Он курсировал в финских водах, когда телеграмма из Гатчины, где жила великая княгиня с детьми, призвала его к сыну Федору, больному скарлатиной. Три дня спустя он узнал через своего лакея, оставшегося на борту флагманского корабля, что экипаж, готовя бунт, ожидал его возвращения, чтобы схватить как заложника. Потрясенный, он выслушал мудрый вердикт шурина: «Правительство не может рисковать, отдав члена императорской семьи в руки революционеров», – сказал Николай II. Глубоко скорбя, великий князь, якобы из-за здоровья детей, уехал за границу.

Он снял виллу в Биаррице, где надолго обосновался с семьей. Они регулярно возвращались туда и в последующие годы. Там он узнал о перелете Блерио через Ла Манш.

Великий князь был одним из энтузиастов рождавшейся авиации. Подвиг Блерио усилил его энтузиазм, убедив в необходимости для России летательных аппаратов. Он установил контакт с Блерио и Вуазином и отбыл в Россию с основательными проектами. Его встретили улыбками и сарказмом.

«Если я вас правильно понял, Ваше Высочество, – сказал генерал Сухомлинов[103], военный министр, – вы предлагаете ввести в армии игрушки Блерио? Позвольте вас спросить, покинут ли наши офицеры службу, чтобы вольтижировать над Па-де-Кале, или фантазия будет осуществлена здесь, в Петербурге?»

«Фантазия» осуществилась в Петербурге, увидевшем весной 1909 года первую авиационную неделю. Генерал Сухомлинов назвал ее «чрезвычайно занимательной», но совершенно не представляющей интереса для национальной обороны. Великий князь тем не менее три месяца спустя заложил первый камень в основание авиационной школы, которая должна была подготовить в 1914 году главную часть наших пилотов и наблюдателей.

Морская библиотека, которую он начал собирать еще в юности, содержала накануне революции более восьми тысяч томов. Бесценные труды, в ней находившиеся, были все уничтожены пожаром во дворце великого князя, превращенном в клуб юных коммунистов.