Испытание на зрелость

35

Вероятно, уже никогда не выглянет солнце, никогда не развеется тяжелый, беспросветный мрак, окутавший землю.

Ледяной дождь хлестал по лицу Марушки, когда она спешила по знакомой протоптанной дорожке вдоль Белого ручья к бабушке. Слева глухо шумела вода, справа виднелись низкие дома и за ними лес. Сколько раз она туда ходила! Всего несколько месяцев назад на огородах вдоль ручья цвели огурцы и дыни, оттуда тянуло тяжелым запахом цветущих олив. Еще недавно она с бабушкой пекла картофельные оладьи, ловила с Ольдой рыбу к ужину. Она вспомнила, как они печатали в подвале листовки и рассуждали в своем бункере о том, что произойдет после окончания войны в освобожденной стране и что они построят жизнь иначе, лучше и справедливее…

Марушке казалось, что с того времени она будто бы постарела на десятки лет и до смерти ей осталось совсем немного. Окрестность так ей знакома, что она могла бы идти вслепую, но сейчас все здесь кажется чужим, враждебным. Будто на каждом шагу в темноте подстерегает опасность.

Домик бабушки должен быть уже близко. Дождь такой сильный, что не видно ничего в двух шагах, но Марушка нашла бы его с закрытыми глазами.

— Боже мой, Марушка, да ты вся промокла и трясешься от холода! — ужаснулась бабушка, открыв двери. — Где ты была?

— У подруги. А сейчас иду в Лажанки, но по дороге решила зайти к вам.

— В такое ненастье! Разденься, я посушу одежду, затоплю. Ты хорошенько выспишься, а утром пойдешь дальше. Работа не убежит.

Марушка сидит на краю стула, устремив неподвижный взгляд куда-то в угол.

— А Ольда… Его нет дома?

Бабушка бегает по кухне, накрывая ужин.

— Еще не вернулся, — доносится сквозь стук посуды ее голос. — Он ушел к Власте в Лажанки.

Марушка откинулась назад, чтобы прислониться к плите.

— Лучше разденься, иначе простудишься, — уговаривает ее бабушка. — Ведь так можно получить воспаление легких. Не забывай, послезавтра Микулаш, а там и рождество. Хороший бы подарок ты себе преподнесла. — И она пытается снять пальто с Марушки.

— Нет, бабушка, я на самом деле должна идти. Ко мне придут с другой стороны. — Марушка встала и поправила волосы. — Смотрите, платок уже высох, — смеясь сказала она.

— Ну тогда и я с тобой пойду через лес, — заявила бабушка. — Одну я тебя не пущу. — Она набросила на плечи шерстяной платок, взяла фонарь и вышла вместе с Марушкой в непроглядную тьму.

Ботинки чавкают в размокшей земле, из-под слоя еловых иголок выступает вода. Они идут молча в сопровождении шума дождя. Фонарь, мерцая, освещает тропинку между высокими стволами деревьев.

— Вы не боитесь, бабушка?

— Что ты, дорогая, мы ведь всю жизнь живем на отшибе. — И они снова идут рядом молча.

Вот и дорога, вдоль которой летом выглядывают из густой травы грибы-зонтики на высоких ножках. Неожиданно Марушка останавливается.

— А теперь вы должны вернуться. Мне осталось пройти немного, доберусь сама.

— Я доведу тебя, Марушка, до дуба в конце леса.

Вдали затарахтел мотор. На дороге показалась черная легковая машина. Марушка вздрогнула и судорожно схватила бабушку за локоть.

— Погасите фонарь, быстрее! — И она потащила бабушку за куст ежевики.

Спрятавшись за кустом, они ждут, пока машина проедет. Пожилая женщина чувствует, что Марушку трясет как в лихорадке.

— Ты боишься, Марушка?

— Кто их не боится? — шепчет Марушка, посиневшая от холода. — Возвращайтесь, бабушка, я очень прошу вас. — Ее голос дрожит от возбуждения.

— Ну ладно, если уж ты так хочешь.

Нерешительно, колеблясь, бабушка поворачивает обратно.

— До свидания, бабушка!..

Марушка обняла ее и поцеловала в щеку, и обе расплакались.

— Это похоже на прощание, — говорит бабушка, стараясь подавить волнение. — Как будто мы уже никогда не увидимся.

— Сейчас все возможно, — шепчет Марушка и оглядывается по сторонам. — А если действительно не увидимся, вспомните когда-нибудь обо мне.

— До свидания, Марушка. До свидания! — глухим голосом произносит старуха и еще долго смотрит, как Марушка удаляется по дороге в сторону Лажанок.

Неприятная декабрьская ночь, словно каменная плита, давит на склоненную голову девушки. Марушка идет быстрым шагом, не оглядываясь.

Над кладбищем на фоне темного неба вырисовываются силуэты крестов. Неожиданно на улице из-за угла возникла мужская фигура. Марушка отскочила в сторону и прижалась к толстому стволу дерева. Прислонившись мокрым лицом к его шершавой коре, она затаила дыхание.

Мужчина прошел мимо нее.

— Ольда…

Это был скорее шепот, чем зов, но он услышал и повернулся к ней.

— Ты ходил к Власте? — спросила она спокойно, почти равнодушным тоном, который всегда на него так сильно действовал. Он бы не смог спокойно спросить: «Идешь к Людвику?»

Вместо ответа он только кивнул.

— Людвик уже в Литомишле в сельскохозяйственной школе, — добавил он.

— Знаю, он писал мне.

Ольда вдруг понял, что случилось какое-то несчастье. Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.

— В Брно во время операции схватили одного из нашей тройки, — произнесла она. — Боюсь, что он не выдержит пыток, проговорится. — Ольда вздрогнул. Марушка почувствовала это и сказала успокаивающе: — Не бойся, из меня ничего не вытянут. Даже если бы разорвали на части.

Он смотрел на нее, потеряв дар речи. Он должен был ей сказать, чтобы она не возвращалась в Брно, чтобы спряталась в дачном доме в Петрове или еще где-нибудь. Но она с этим наверняка не согласилась бы. Ее взгляд говорил о том, что именно сейчас она очень спешит.

— Я попытаюсь сделать все, что в моих силах. А ты сразу же сообщи Рихарду, чтобы он предупредил малгостовицких.

Горло его сжалось, в груди бешено билось сердце. Его переполняли чувства, которые он полгода подавлял в себе. Как будто сердце вырвалось наружу. В этот момент смертельной тоски, охватившей его, он ясно осознал, что Власта несправедливо обвиняла Марушку. «Видишь, ты за ней бегаешь, а она тебе изменяет с нашим Людвиком, — сказала Власта ему потом, когда Марушка перебралась в Лажанки. — Я их застала вместе в кухне».

Он долго думал об этом, пытался превозмочь горечь, разочарование и успокоить оскорбленное самолюбие. И хотя они с Марушкой договорились, что проблему личных взаимоотношений решат после окончания войны, он не мог ей этого простить. Но сегодня он безошибочно почувствовал, что девушка не сделала ничего плохого. Он должен был бы поговорить с ней, задержать, убедить ее, чтобы она где-нибудь спряталась — на пасеке, в их бункере или в каком-либо другом месте.

В эту минуту Марушка подала ему руку:

— Прощай, Ольда. Я останусь сегодня на ночь в Лажанках, а утром поеду прямо на работу. Если меня арестуют, к тебе придет связной. Пароль знаешь. — Впервые за все время она улыбнулась нежно, по-матерински. — И будь спокоен. От меня никто ничего не узнает.

Мастер Малек ужаснулся, когда увидел в цехе грязные туфли Марушки. Странно, ведь в Брно нет никакой грязи. Он посмотрел на голову девушки, склоненную над швейной машинкой, на бледное, усталое лицо, и его сердце сжалось от боли. Такая молодая и красивая… жалко, если случится что-нибудь.

Швейная машинка торопливо накладывает один шов за другим. В среду в Пльзени арестовали Любу. Опасения Марушки приобрели реальность. Теперь она на очереди, в этом нет сомнений. Все ее существо напряжено, каждый нерв, каждая клетка ее тела находятся в постоянной готовности. В цехе шумят швейные машинки, окна выходят во двор, но Марушка старается услышать все звуки, доносящиеся с улицы.

В кабинете фабриканта Рачека зазвонил телефон.

— Пан Рачек, пришел представитель гестапо, хочет с вами поговорить.

Фабрикант уже не впервые сталкивался с гестапо. Он знал, что этот звонок ничего хорошего не сулит. Ему показалось, что прошло много времени, прежде чем раздался стук в дверь. Прилично одетый мужчина в гражданском показал ему удостоверение тайной полиции.

— У вас работает Мария Кудержикова? — Его чешский язык был безупречным.

— Да, — ответил фабрикант после краткого молчания. — В бандажном цехе в качестве швеи.

— У меня приказ арестовать ее. Отведите меня в цех.

Рачек начал заметно нервничать.

— Прошу не арестовывать ее на рабочем месте. Это может вызвать большую панику и отрицательно сказаться на результатах труда. Я приведу ее сюда, если не возражаете.

Он прошел через двор и поднялся на второй этаж. Перед дверями бандажного цеха он остановился. А что, если в последний момент она убежит? Но куда? Цех находится на втором этаже, а под окнами забетонированный двор. А через дверь? Нельзя, двери, ведущие в здание, стеклянные. Ее может спасти только чудо. Но, может быть, она сама что-нибудь придумает, ведь у нее, наверное, все предусмотрено.

Он приоткрыл дверь и заглянул в цех. Марушка будто бы ждала этого. Несколько быстрых шагов — и она у дверей.

— За вами пришли из гестапо.

Он произнес эти слова или она поняла их по движению губ? Он хотел еще добавить: «Бегите из этого проклятого города», но Марушка уже исчезла за дверями.

Она быстро избавляется от всех вещей, которые могли бы уличить ее или друзей. От страха, который сжал сердце после слов Рачека, все внутри похолодело и как бы окаменело. Только мозг продолжал работать хладнокровно, точно машина. Она уничтожает все найденное в карманах и под подкладкой пальто.

Только после этого в пальто и с сумкой в руке она выходит из цеха и идет с директором в его кабинет.

Чешский агент гестапо сидит в кожаном кресле за столом. Жестом руки он показывает Марушке на другое кресло.

— Вы часто бываете в Пльзени? — спросил он ее, и в то время, когда Марушка спокойно и обдуманно подбирала слова и давала уклончивые ответы, Рачек, сидящий за письменным столом, увидел, как она вытащила из сумки конверт и незаметно для гестаповца засунула его под никелированную шкатулку для сигар.

У нее как будто бы исчезли страх и волнение последних дней. То, чего она с такой боязнью ожидала, чего хотела избежать, произошло. Теперь ничего не нужно ждать, скрываться и опасаться.

Она с улыбкой подошла к Рачеку и протянула руку:

— Прощайте…

— Марушка, я надеюсь, что вы скоро вернетесь, — с улыбкой говорит ей Рачек, хотя прекрасно знает, что оттуда, куда увезут Марушку, никто не возвращается.

Гестаповец галантно открывает перед ней дверь кабинета и ведет ее на улицу. У тротуара стоит черная автомашина. Дверь захлопывается, раздается тихое шуршание шин по асфальту.

Рачек стоит у окна и неподвижно смотрит на то место, где только что стояла полицейская машина. Мысленно он провожает ее по брненским улицам, по Коуницкому проспекту до самого Вевержи, где в красном здании правового факультета размещается гестапо.

Проходит немало времени, прежде чем Рачек выходит из состояния оцепенения. Очнувшись, он медленно подходит к столу и отодвигает шкатулку для сигар.

Письмо адресовано Марушке, конверт пустой. На штампе читает: Литомишль, 1.XII 1941 года.

Рачек смотрит на календарь на своем письменном столе. Сегодня пятница, 5 декабря.

Он механически отрывает листок календаря, аккуратно складывает его и кладет в нагрудный карман.