Мургаш

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Арестован Пешкин Гошо!

Такие известия приходили все чаще и чаще — задержан один, другой… А порой приходили и более страшные вести — на улице сыщик убил такого-то, после ареста расстреляли другого…

Мне хотелось увидеть Пешку, расспросить о подробностях ареста мужа, успокоить, насколько возможно. Но этого нельзя было сделать.

Как-то в начале августа у ворот фабрики меня остановил вахтер:

— Тебя спрашивают двое.

Напротив стояли двое мужчин. Увидев, что я разговариваю с вахтером, сразу же направились ко мне:

— Вы Елена, жена Добри Джурова?

Я кивнула головой.

— Где ваш муж?

— Интернирован.

— А почему вы живете на улице Петрохана?

— Переехала к тетке, так дешевле. А почему вы спрашиваете?

Незнакомцы переглянулись. Я была на последней месяце беременности. Это, по-видимому, решило дело.

— Так просто, для справки. — И они удалились.

Я переехала к тетке Марии по желанию Добри. В квартиру на улице Петрохана, несмотря на предупреждения, постоянно заходили друзья и знакомые.

Полиция установила наблюдение и за моим новым жильем. Перед домом все время стояли два шпика, а как только я выходила, один шел следом за мной, второй оставался дежурить около дома. Тетя как-то заметила, что нам не стоит запирать двери — никакой вор не сможет забраться.

Сыщики то и дело наведывались к нам с обыском — обходили комнаты, открывали шкаф, заглядывали во все углы.

Стефан рано уходил на работу и не запирал дверей. Это стало известно нашим «сторожам», и они, входя к нам, даже перестали стучаться. Перестала и я вставать с постели во время их визитов.

Однажды пришли двое пожилых людей — муж и жена.

— Мы родители Бочо Атанасова. Его скоро будут судить. Он нам говорил о вас, и наш адвокат хочет повидаться с вами.

Я наскоро оделась и пошла в контору Теофила Стоянова. Он приветливо встретил меня, долго жал мне руки и усадил на мягкий стул.

— Госпожа Джурова, прежде всего хочу сообщить вам радостную весть. Через своего шурина я узнал, что ваш муж жив, здоров и находится в безопасности. Недавно он благополучно перешел турецкую границу и сейчас находится в Царьграде. Так что не волнуйтесь, увидев его первым в списке обвиняемых.

Действительно ли у него были такие сведения или он просто хотел меня успокоить, не знаю, но я только опустила голову, стараясь ничем не выдать, что встречалась с мужем в Софии.

— А теперь должен вам сообщить, что вы назначены свидетелем обвинения. Дело касается серебряной монетки, которую вам муж прислал с Бочо.

Я подняла глаза.

— Это ведь не был пароль?

— Конечно не был.

— И вы не связывали Бочо ни с кем, не так ли?

— Разумеется.

Теофил облегченно вздохнул:

— Приятно работать с таким свидетелем.

В разговоре Теофил сообщил мне, что согласно обвинительному акту я связала Бочо со Стефаном Досевым и Дико Диковым. Я же не знала ни того ни другого. И все же в этот день вечером поторопилась встретиться с Пешо Майной.

— В полиции что-то перепутали. Тебя считают Стефаном Досевым, а другого товарища — Дико Диковым, — сказала я ему.

Ни один мускул не дрогнул на лице Пешо. После этого мы поговорили на другую тему, и в конце, прежде чем попрощаться, он сказал:

— Будь спокойна. Я перехожу на нелегальное положение. Предупрежу и другого товарища.

Он улыбнулся и ушел.

Снова я встретилась с ним только после победы.

Спустя несколько дней после посещения Теофила Стоянова мне вручили повестку на имя «супруги Добри Маринова Джурова».

В день суда я пришла в школу офицеров запаса, где проходил процесс. Там было еще несколько жен подсудимых. Мы прождали больше часа, пока не открылась дверь и пожилой рассыльный не выкрикнул:

— Свидетелям войти в зал!

Нас было около пятидесяти человек, в том числе два священника. Мы вошли и остановились, чтобы принести присягу. Председатель проверил нас поименно и затем сказал:

— Священникам и супруге Добри Джурова отойти в сторону. Они освобождаются от присяги.

Как духовные лица, священники не должны присягать. Почему меня не привели к присяге, до сих пор не могу понять.

После присяги нас удалили из зала заседаний, чтобы мы не слышали показаний подсудимых.

И только на другой день меня вызвали на заседание суда.

— Пусть войдет супруга Добри Маринова Джурова.

Когда я остановилась перед скамьей свидетелей, прокурор поспешил меня предупредить:

— Вас не приводили к присяге, но за дачу неверных показаний будете отвечать по всей строгости закона.

Я промолчала. Адвокат посоветовал мне как можно короче отвечать на задаваемые вопросы.

— Где ваш муж?

— Вам это лучше знать. Его арестовали, и сейчас он в лагере.

— В том-то и дело, что там его нет, — возразил председатель суда. — С кем вы связали Бочо Атанасова, когда он принес вам монету?

— Ни с кем.

— А почему он вам принес монету?

Я ответила, что, видимо, муж, боясь потерять, решил переслать ее мне. Прокурор и председатель молча переглянулись. Видимо, мой ответ совпал с показаниями Бочо, и они решили, что я им больше не нужна.

Я села на свободное место и начала ждать окончания процесса. Все свидетели показывали, что известные им подсудимые никогда не занимались коммунистической деятельностью, а если что и случалось, то только в ранней молодости, сейчас же они стали серьезными и добронамеренными гражданами. Самое тяжелое положение было у Добри. У него не было ни адвоката, ни свидетелей.

Назначенные судом защитники только и делали, что подчеркивали, будто Добри использовал наивность их подзащитных, чтобы вовлечь в опасную антигосударственную деятельность. Я хорошо понимала, что Добри надежно защищен Мургашем и товарищами, и все-таки мне было страшно за него.

Наконец наступила роковая минута чтения приговора. Рассыльный открыл дверь совещательной комнаты и во весь голос крикнул:

— Встать!

Зал замер. Председатель долго перебирал бумаги в нанке, затем поднял голову и, не глядя в протокол, заговорил:

— Софийский военно-полевой суд в составе… рассмотрев во имя его величества царя…

Закончив вступительную часть, он, так же не глядя в папку, произнес:

— Добри Маринов Добрев Джуров приговаривается к смертной казни через повешение и покрытию судебных издержек в сумме…

Это был единственный смертный приговор. Близкие подсудимых торопились сказать своим несколько слов, прежде чем их отведут в тюрьму. Я стояла совсем одна. Потом медленно пошла к выходу. Прошла через ворота, машинально подав часовому пропуск. Затем отправилась по бульвару Черный верх. Шла я посредине улицы. Мне не хватало воздуха, я едва переводила дыхание. Вдруг позади послышались торопливые шаги. Кто-то догонял меня.

Кто же это мог быть? Что еще им надо от меня?

Я продолжала идти не оборачиваясь и не уменьшая шага, словно отсрочка в несколько секунд принесла бы мне облегчение.

Шаги гулко отдавались в моих ушах. Все ближе и ближе. За мной уже слышалось тяжелое дыхание запыхавшегося человека, я уже хотела обернуться, чтобы взглянуть в глаза неизвестной опасности, когда послышался приглушенный шепот:

— Иди не оглядываясь. Твое положение очень серьезно. Тебя не посадили на скамью подсудимых только потому, что ты на последних днях беременности. Но могут арестовать и выслать. Скорее прими меры…

Шаги стали удаляться, затихать, но я узнала голос говорившего. Это был Никола Цачев.

Удары следовали один за другим. Что же теперь делать? Я почувствовала, что мне плохо, что я теряю сознание и вот-вот упаду на землю, но, собрав последние силы, продолжала идти.

В дверях меня встретила мама. В ее глазах блеснула смутная, далекая надежда:

— Ну как?

— К смерти…

Обессилев, я оперлась на дверь, и мать повела меня к постели.

— Ты не бойся. Он ведь далеко, и у них руки коротки, чтобы поймать его.

Милая мама! Она сумела найти для меня слова утешения. На следующий день родилась наша Аксиния.

ГЛАВА ПЯТАЯ