Мургаш

1

У нас появился радиоприемник. Его принес Пешо. Каждый вечер мы слушали передачу последних известий из Москвы. Сначала из эфира неслись нестройные звуки, затем финальные аккорды музыкальной передачи, и после короткой паузы звучал знакомый голос диктора:

— Говорит Москва! Говорит Москва!

В эти дни каждое слово Москвы было для нас словом радости. Советская Армия гнала врага со своей земли, а мы… мы вынуждены были бездействовать, отсиживаться в овчарне бай Димитра. И не удивительно, что люди в нашем отряде начали ворчать, нервничать, возникали ссоры по самому незначительному поводу. Там, на востоке, развертывалось гигантское сражение, решающее судьбы человечества на тысячи лет, а мы укрывались в лачугах, бродили по селам и ждали вечерних часов, которые связывали нас с жизнью Большой земли. Радость каждой новой победы на фронте сменялась тягостным чувством сожаления, что мы бездействуем.

Мы все чаще приглядывались, на сколько стаяли снега, а при виде хмурого неба, грозившего новым снегопадом, наши сердца сжимались. Выход в горы теперь зависел только от погоды. Наконец руководство приняло решение о нашем перемещении в лагерь во второй половине марта.

К нам пришел Ангел Гешков, секретарь Новаченского райкома. Решение окружного комитета о присоединении его к отряду совпало с получением повестки о призыве в армию. Когда у полиции не было достаточных улик для того, чтобы бросить активного коммуниста в тюрьму, его мобилизовали в армию. Партия знала об этом полицейском трюке и дала указание всем коммунистам в подобных случаях переходить на нелегальное положение или идти в партизанские отряды.

Наступил день нашего переселения в горы. Накануне вечером мы перешли в дом бай Марина. Дождавшись, когда в селе погаснут огни, бесшумно вышли на улицу. Расстались с Ангелом, которому нужно было обойти членов партии в своем районе, остальные направились в горы.

Рассвет застал нас на «свинемюнде». Как известно, так называется крупная немецкая военно-морская база на берегу Балтийского моря. Но мы, конечно, в эту ночь достигли не берегов Балтики, а пришли на восточный склон Мургаша, куда крестьяне выгоняют свиней на откорм. Для свинопасов здесь были построены хижины, которые и стали нашим убежищем.

О лучшем жилище в горах нельзя и мечтать. Здесь мы были защищены от ветра, дождя и стужи, а топлива — сколько хочешь.

Весна брала свое. Правда, вершины гор еще были покрыты снегом, но на солнечных полянах уже появились бледно-зеленые побеги крапивы, и лягушки начали по вечерам устраивать концерты.

В хижине бай Димитра были спрятаны запасы муки, фасоли, картошки и немного сахару, но все же мы часто оставались без пищи, и тогда шли в ход молодая крапива и лягушки. Есть их научил нас Митре. В первый раз, когда он принес целую сумку лягушек, мы все смотрели на них с отвращением. Митре совершенно спокойно принялся жарить на огне задние лягушечьи ножки. Разнесся приятный запах, но мы не решались притронуться к необычному блюду.

— Дураки все эти буржуи из Парижа и Рима, — с полным ртом пробормотал Митре. — Не могу никак понять, почему они вдвойне платят за лягушек, когда спокойно могут есть телячье жаркое…

— А ну не ври, — откликнулся Стефчо. — Скажешь тоже — лягушки дороже телятины…

Митре делал вид, что ничего не слышит.

— Правда ли, что их едят буржуи? — спустя минуту не выдержал Стефчо, проглотив слюну.

— Нет…

— А что же ты рассказывал только что?

— В Париже их едят под гарниром из спаржи.

— А без спаржи нельзя? — спросил Бае.

— Попробуй, увидишь.

Мы попробовали. И еще раз, и еще. Скоро вокруг нашей базы не оставалось ни одной лягушки, ни одного побега крапивы.

Весной в отряд пришло пополнение. Важнее всего было то, что приходили люди, которым не угрожали ни тюрьма, ни смертный приговор, они просто считали, что вступить в партизаны — долг каждого патриота.

Первым пришел Никола Величков — Бойчо из Софии. За ним Илия Кьонтов — Тошко, а потом Никола Муканский — Кирчо.

Постепенно теплело, и мы все чаще и чаще уходили из лагеря. Земля почти просохла, горы уже покрывались зеленью, и так легко и радостно было шагать по молодой зеленой траве!

Окружной комитет партии поставил перед нами задачу теснее связаться с партийными и ремсистскими организациями в близлежащих селах и городах и изучить возможности диверсионно-разведывательной работы.

Еще раньше мы установили постоянную связь с Новаченским районом, охватывающим села Новачене, Литаково, Скравена, Радотина, Рашково, Врачеш, Равна, Ботевград, Правец и другие, а осенью отряд установил связь и с Новоселской районной организацией.

Через Тоне и Митре мы были связаны с Локорским районом, это сотрудничество особенно усилилось после районной конференции, проведенной в марте в местности Игнатица. В это время окружной комитет партии послал в Локорский край Стефана Халачева — Велко. Вскоре он установил связь и с Батулийским сектором, в каждом селе организовал сбор продуктов и оружия для отряда.

В селе Батулия Стефан Халачев провел собрание, на котором присутствовали ремсисты из Батулии, Оградиште, Буковца, Бакьово и Огоя. Пламенный трибун призвал молодежь помогать нашему отряду.

— Ничего, что отряд еще мал. Пройдет немного времени, и в него вольются не десятки, а сотни людей, и из отряда он превратится в нашу красную дивизию!

Слова Стефана зажигали сердца молодежи. Клятвой она связала себя навеки с отрядом, и до конца борьбы Батулийский сектор оставался самой надежной нашей базой.

По поручению отряда Стефан Халачев, Георгий Павлов — Начо и секретарь районной организации Димитр Тошков — Захарий организовали переброску в наш отряд новых партизан из Софии. Включился в работу и секретарь РМС Христо Нестеров — Тачо, ставший связным отряда.

В первые дни апреля мы решили переменить место лагеря — из «свинемюнде» мы перебрались к истоку Радиной реки. Там наскоро соорудили шалаши из веток и постели — тоже из веток и листьев папоротника.

В новом лагере люди не задерживались надолго, потому что надо было постоянно проводить работу в селах. Наш отряд должен был расти, и организационная работа поглощала большую часть времени.

Однажды вечером Митре и Калин пошли в Батулию, Ботунец и Локорско и должны были вернуться оттуда через три дня. В назначенный срок они не пришли. На третий день рано утром в лагерь вернулся один Митре.