Мургаш

2

Я радовалась счастью Гошо и Палуши. Будто тяжелый груз свалился с моих плеч: мне казалось, что это я виновна в аресте Гошо. Однако с каждым днем на душе у меня становилось все тяжелее. Иногда я брала Аксинию на руки и уходила на кукурузное поле. Я гуляла в поле, пока не уставала, пока не начинали от тяжести ныть руки, и тогда возвращалась домой. Тяжелые, невыносимые мысли не покидали меня. И вот однажды бабушка Гана застала меня за сбором вещей. Она посмотрела, как я складываю одежонку Аксинии, и сказала:

— Останься!

— Не могу, мама.

— Чем ты ему поможешь?

— Не знаю… Наверное, ничем…

— Ну что ж, делай как знаешь, дочка!

Впервые она назвала меня дочерью.

Я уехала. Была середина августа. Очень долго я не получала никаких вестей от наших из Брышляницы. На конец узнала, что Гошо призвали на военную службу, а затем отправили в арестантскую роту. Палуша родила, а неделю спустя к ним снова пришли полицейские и шпики. Палушу отправили к родителям, а бабу Гану, Стефку и Пушо выслали в Добруджу.

Усевшись на телегу, окруженная узлами и своими двумя детьми, Гана окинула взглядом собравшихся вокруг людей. Все смотрели в землю. А она, расправив плечи, вдруг сказала:

— Наша мука кончается. Начинается ихняя…

Конвойный сделал вид, что не слышит.

Потом крестьяне говорили:

— Ну и женщина! Никто ее не видел с заплаканными глазами…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ