Через смерть

Глава 10

Пятый день меня держат взаперти. От сопровождающихся избиением допросов болит всё тело. Дышу через раз — рёбра сломаны во множестве мест. Ногти на пальцах ног вырваны с мясом. Только одно радует и огорчает одновременно: не бьют по голове, а это значит, мне предстоит встреча с кем-то важным и солидным, что предстать с перекошенным от побоев лицом не позволяют местные обычаи.

Но ночь на то и ночь, чтобы отдыхать. Так и меня весь день мурыжат, почём свет стоял, выпытывают тайны, о которых я и не знаю, а ночью оставляют одного в небольшой, плохо освещённой комнате больше похожей на каменный мешок с деревянными нарами, отхожим местом и крохотным под самым потолком окошком. Правда, надо отдать должное, каждый раз, когда меня затаскивают обратно, на полу стоит кувшин полный чистой воды, пара лепёшек и миска с приятно пахнущим варевом. Первые дни не притрагивался к еде — выворачивало обратно. Только пил воду, но когда силы стали покидать, превозмогая боль и замутнённое сознание, используя лепёшки вместо ложки, съедал десяток глотков густой похлёбки, и только потом засыпал.

Во сне разбушевавшимся воображением рисовал встречу с Его Величеством Великой Сенарской Империи Тонгиссом Вторым и, то с радостью всаживал ему прямо в глаза свои скрюченные пальцы, то хваткой бульдога впивался в глотку, то душил его своими исхудавшими пальцами…

Лязг дверного засова.

Осторожно, чтобы не растревожить свежие раны, поворачиваюсь к двери. Посетителей я не жду. Никто ночами не тревожил, а по ощущениям, так как боль от свежих ран ещё не утихла, точно понимаю, что до рассвета ещё далеко.

Тусклый свет масленой лампы освещает пространство. Внутрь входят двое. Один держит лампу, а у второго руки заняты стульями. Он их аккуратно расставляет и удаляется.

Силюсь понять, кто осчастливил меня своим появлением. Неужели сбудется один из моих снов?! И сам Император соизволил посетить… но остатки здравого смысла берут верх и в оставшемся сидеть напротив меня узнаю лейб-лейтенанта Ехонса. После нашей встречи, после того, как я сделал шаг вперёд и назвался офицером Канторийской Империи, мы больше не виделись.

– А ты возмужал, лейтенант, – заговариваю первым.

– Лейб-капитан, – поправляет меня Ехонс.

– О, как! – не сдерживаю удивления, хотя и делать резкие движения мне доставляет нестерпимую боль. Дар, полученный от Мегиса, позволяет держаться на допросах, завышая порог боли, и скорость регенерация организма в десятки раз выше, чем у обычного человека, но у каждого есть свой порог, перешагнув который возврата не будет. И это скорее психологическая черта. Я чувствовал, что хожу по тонкой нити, где один шаг в сторону и сознание окончательно потеряется в небытие.

– После твоей поимки, лейтенант, мне присвоили следующий чин.

– Так быстро?

– Ты много не знаешь, офицер.

– Это верно, – соглашаюсь, закашливаясь, – кто ты на самом деле Ехонс Варати?

– Правильный вопрос, но на него отвечать я не буду. Только скажу одно, если бы меня взяли в плен, то война б закончилась. Не скажу, что сразу, но с большой долей вероятности так бы и произошло.

Произнесённые слова меня ошарашили, и я произнёс первое, что пришло на ум:

– Ты наследник Императора?!

– Нет! – резко ответил Ехонс, вставая с места. Выражение его лица я не видел, но по жестам, дёрганой походке, что удалось подметить при тусклом освещении, понял, как изменилось его состояние. Из уравновешенного, уверенного в себе молодого, полного сил человека, он превратился в комок нервов, не находящий точки спокойствия.

Сделав десяток шагов, Ехонс остановился, замерев, а я полусидел на жестких нарах, гадая, кто передо мной. Может, наброситься на него и убить, тем самым нанести невосполнимый вред врагу?.. Смерти я не боялся, но трезво оценивал свои шансы. У меня сил не хватит и подняться на ноги, не то, что дотянуться до стоявшего посреди комнаты офицера. Называть его врагом у меня не поворачивался язык. И пусть по его милости я сейчас сижу избитый, едва живой в каменном мешке и дни мои сочтены, но он дрался достойно, не позволяя себе излишней жестокости по отношению ни ко мне, ни к кому бы то ни было.

– …это произошло четырнадцать лет назад, – тихо заговорил Ехонс. – Мой отец входил в свиту Императора и сопровождал его во время путешествия по стране. Да, не сказал, он был офицером личной охраны Императора. В тот день прошли ливневые дожди и дорогу размыло. Ехать было опасно, но ещё опаснее оставаться в низине. Каждую минуту мог пойти селевой поток и отец сам взялся за вожжи экипажа Императора. Удачно проехали весь путь, но когда почти доехали до безопасного места, Его Императорское Величество изволило остановиться и выйти из экипажа. В этот момент обрушился край нависавшей скалы… Отец успел оттолкнуть Императора, но сам оказался погребённым под массой обломков. Когда его достали он был ещё жив и Император, понимая, что это он должен был оказаться под этими обломками, на смертном одре дал слово, что позаботится обо мне. С того самого дня я жил в столице, во дворце. У меня были лучшие учителя. Я каждый день общался с семьёй Императора, стал почти родным и… если б ваш Император в обмен на мою жизнь потребовал прекращения войны, думаю, Его Величество Тонгисс Второй согласился бы на это. Так как нет ничего дороже обещания, данного умирающему…

– М-да. Кто-нибудь ещё об этом знает? – спросил, размышляя: «Теперь становилось понятно, почему волю этого молодого офицера исполняют беспрекословно. Почему он держится не так, как большинство виденных мной офицеров. Откуда такое образование, внимательность и аналитический склад ума».

– Всех обстоятельств никто не знает. Про меня говорят, что я незаконнорожденный сын Императора, но это вздор! Я хочу не опозорить честь отца!

– Похвально, но не за этим ты пришёл ко мне, капитан.

– Да, не за этим. Как и просил, все кто был задержан по подозрению в связях с тобой — отпущены. Доклад о твоей поимке ушёл в штаб и дошёл лично до Императора.

– Заметил, – произнёс, улыбаясь, указывая на свои окровавленные ноги.

– Это щадящий режим допроса, – сказал, как отрезал капитан, – на днях тебя перевезут в Генеральный штаб, а потом может быть в столицу. Здесь больше допросов не будет. Именно это я и пришёл сказать… Капрал! – последнюю фразу Ехонс произнёс очень громко, что у меня загудела голова.

– Всё. Мы закончили, – произнёс Ехонс, и буквально через минуту я вновь оказался в одиночестве.

От полученной информации долго не мог уснуть, хотя понимал, что надо дать мозгам отдохнуть. Повышенный порог боли — это конечно хорошо, но когда видишь, как у тебя вырывают ногти, чувствуешь, как ломаются рёбра, а защитный механизм в виде спасительного забытья не приходит — становится невыносимо, что хочется кричать! Кричать так, чтобы твои мучители содрогнулись от звериного рыка. Когда в первый раз вырывали ногти я именно так и сделал — закричал. Да так, что палач замер, а следивший за действием офицер выбежал, бормоча что-то непонятное…

– Вставай! – ткнули в бок. Оказывается, незаметно для себя я провалился в сон и сейчас чувствовал себя отдохнувшим, особенно лелеяла надежда, что Ехонс меня не обманул и сегодня пыток не будет.

– Это вода, умывайся! – охранник указал на таз с водой. – Быстрее! Скоро доктор придёт.

Умывался быстро, будто стоявший на полу таз у меня могли забрать и больше никогда не давать. Вода ледяная, но я не замечал этого и с блаженством отмывал засохшую кровь с лица, а когда закончил, хотел заняться ногами, но не успел. В камеру вошли двое.

– Сержант, принесите ещё воды и пару ламп. Тут темно. Ну-с, посмотрим, ради кого меня вызвали из госпиталя.

В годах мужчина с аккуратной бородкой внимательно меня осматривал, ощупывал, иногда качал головой, но ничего не говорил. Второй, видимо его помощник, без слов подавал ему то один медицинский инструмент, то другой.

– Двенадцатый день? – услышав вопрос врача, сначала не понял, что обращаются ко мне.

– Что?

– Спрашиваю, двенадцатый день допроса третьего уровня?

Что такое допрос третьего уровня я сразу не понял, но ответил:

– Пятый день допрашивают.

– Странно. Раны на ногах хоть и глубокие, но выглядят застарелыми. Их бы промыть нормально. Ладно, встаньте и через стороны поднимите руки вверх. Так, хорошо. Хм. Странно. При сильных переломах поднять руки не получится, а на пальпацию, и при внешнем осмотре, видны кровоподтёки и следы ударов. Коллега, что думаете?

– Зажили.

– Логично, – хмыкнул старший, – так и запишем. Затхлая атмосфера камеры, ограниченное питание и скудное освещение благоприятно влияют на заживление ран. И когда офицеры, запросятся в отпуск по ранению, то у нас есть место, куда их отправить на пару-тройку дней подлечиться.

Догадывался, что у медиков специфический юмор, но сказанные врачом слова меня вогнали в ступор. Я не знал, смеяться мне или нет. Шутят ли эти медики, или всерьёз предположили, что условия моего содержания оптимальны для заживления ран, но через два часа я с перебинтованными ногами лежал на чистом белье в военном госпитале и меня кормили горячим супом.

Никогда не чувствовал себя таким одиноким! Меня поместили в отдельную палату, где кроме меня никого не было. Сиделки и врачи заходили только в сопровождении солдат. Но имелась и положительная сторона — я выспался, набрался сил, а буквально через тройку дней с ног сняли бинты и я смог спокойно ходить по комнате.

Клацанье замка двери меня уже не пугало и не удивляло. Какого-то определённого времени, так скажем моего посещения, я установить не смог и с интересом гадал, зайдёт в палату: сиделка, врач или разносчик еды? Хотя, до обеда ещё оставалось довольно продолжительное время, и этот вариант я отмёл. Но в этот раз я ошибся. В палату вошёл лейб-капитан Ехонс.

– Мне доложили, – без приветствий заговорил капитан, – что вы, лейтенант, вполне здоровы и способны перенести дорогу. Так, что, собирайтесь! Выезжаем через час. Одежду выдадут.

Вот так закончился мой краткосрочный отпуск. А я надеялся, что обо мне забыли и пара месяцев, пока не наступит хотя бы весна, у меня есть, чтобы просто отдохнуть на казённых харчах.

Одежду-то мне выдали, но облачаясь в летнюю канторийскую офицерскую форму без знаков различия, я недоумевал. Неужели меня в таком вот виде повезут зимой сотни вёрст по лесам?! После моего лечения и выздоровления я боялся снова слечь и уже серьёзно с бронхитом или воспалением лёгких, как минимум, если не с ещё какой болячкой. Но моё недоумение прошло, когда под усиленной охраной меня вывели на двор где стоял экипаж: кибитка на санях с решётками на окнах, а из трубы сбоку из неё шёл дымок. Не успел обрадоваться, что поеду в тепле, как меня усадили в огороженную клетушку метр на метр, что и сидеть мне, с моим ростом было неудобно.

– Вперёд! Трогаемся! – приглушённо донёсся приказ, а я лихорадочно соображал: «Что, я один в этой кибитке поеду?! Тогда почему не посадить нормально? И что-то охранения мало. Днём же обычно не выезжают, а рано утром, чтобы добраться до следующего населённого пункта ещё засветло».