Волчина позорный

– Хитрый, падла, – Лысенко закурил и задумался. – Но взять-то его надо побыстрее.

– Не… Его так не вынешь. К себе не вызовешь. С чего? Да и к тому же он из военного ведомства. С ними связываться, не имея к нему конкретных претензий – глупо. Наши протоколы – для прокурора аргумент. А для них – поймай на месте за руку и приведи. Штурмом зону тоже не возьмёшь. Тут надо шерше ля фамм, – предложил Тихонов. – Я узнавал. Он любит деньги, вмазать и баб. Два первых пункта могут быть одинаковыми, а вот женщин ему надо менять.

– Хорошая мысль, – обрадовался Лысенко. – Но как ему бабу подсунуть, чтобы он повёлся? И где взять такую, на которую бы он повёлся? Жен своих отдавать – чушь. Проституток с вокзала привлечь? Так он проститутку за минуту вычислит. У наших сержантиков подружек взаймы попросить?

– Ой!– Вздрогнул Тихонов, вообразив картинку. – Это вообще трындец. Пацаны оскорбятся и могут генералу пожаловаться. Ну, у кого из вас есть соблазнительные и в полном соку женщины, которые могли бы легко протащить Серебрякова по нашему плану? Надо, чтобы она его заманила в ресторан и там напоила. Но вряд ли он кого попало в кабак потащит, чтобы потом продолжить с ней развлекуху. Тут нужна очень аппетитная, эффектная на вид женщина, чтобы у него слюни сами потекли при первой же встрече.

Малович грустно поглядел на Вову Тихонова.

– Вот была такая Танечка Романова…

– Не! Я же зарёкся с ней шашни крутить! Из – за неё я чуть жену не потерял. Вы что? – испугался искренне Тихонов.

– Да тебя никто не заставляет с ней по новой роман заводить. Надо нюх её направить на Серебрякова. На неё он западёт стопроцентно. Такая булочка со сгущенным молоком внутри, с кремом поверху и шоколадом облитая. Ты только её вылови и разъясни. Для святого дела помощь её нужна. А мы потом купим ей что-нибудь дорогое и женщинам полезное. – Встряхнул его за плечи Александр Павлович.

– Да пошлёт она меня, – уверенно сказал Володя. – Она, может, хочет со мной крутить. А я её чёрт знает под кого подкладываю своими руками. Пошлёт точно!

– А ты скажи, что это государственная задача очень важная и нужна её красота вместе с талантом влюблять в себя кого угодно. А как только, скажи, она задачу выполнит, ты её опять любить будешь неземной любовью. Соври внаглую. Ради дела! Ну?! Потом разберёмся. Мы с командиром её успокоим и всё объясним – Пообещал Шура.

Тихонов минут пять заламывал руки и читал тихо какие-то стихи. Потом согласился.

– Для большого дела можно сдать чуток назад. Но как бы в игру сыграть.

– Точно! – Александр Павлович обнял друга. – Это ж игра такая! Поймай преступника. Мужчина! Ради дела готов собой пожертвовать. Только вот проблема! Как её с ним свести, столкнуть, соединить? Не мыслю пока.

– Она должна ловить возле зоны такси. Узнаем, когда он выезжает домой. А Танька в это время будет красиво стоять на обочине и махать ручкой. Главное, чтобы он остановился и её взял. В остальном она спец! Найдёт, как охмурить, – придумал финал Лысенко.

– Гениально, – подтвердил Малович.

– Командир у нас голова. Ему палец в рот не клади, – вспомнил Вова Ильфа с Петровым.

Подполковник пообещал отследить, когда и какой дорогой уезжает с работы «кум», а Вова Тихонов сел на телефон и начал ворковать с Танькой, которая его сначала не прощала, но, поскольку он бы её всё равно доконал, простила. И они начали лепетать что-то хорошее о своём прошлом. Потом быстренько договорились встретиться в кафе «Колос» и только тогда командир отдал приказ: «Все свободны», после чего трое умных «легавых» быстренько разбежались кто по делам, кто по домам.

Татьяна Романова была в возрасте покидающей волшебный мир феи. Ей стукнуло тридцать. За эти годы она прочла букварь и вскользь какие-то учебники с формулами. Для чего цифры и формулы нужны, так и не дошло до неё. А после седьмого класса Танька резко стала обрастать телесами и спереди и сзади. Она в восьмой не пошла, а устроилась на молочную фабрику и делала кефир, катык, и ряженку. Таня была поразительно доброй и помогала соседкам пожилым. Мыла им полы, стирала и бегала по магазинам. Она собирала на дорогах безродных и потерявшихся собак и кошек. Жили они во дворе и двух сараях.

Зимой Танька покупала сено в деревне за Тоболом, кидала его в сараи и собачкам с кошками было тепло. Она посылала в газету письма, прочитав некролог о смерти какого-нибудь выдающегося человека и просила переслать письмо родственникам, чтобы они ответили, нужна ли им Танина помощь. Татьяна каждый день ходила в церковь и раздавала нищим на паперти деньги. Она после работы вкалывала в доме сестры, больной астмой. Сама сестра задыхалась от любого избытка движений, а муж пил сильно и даже за водой к колонке на углу не ходил.

В доме сестры Танька делала всё, да ещё успевала свой домик, оставшийся после гибели родителей в гололёд на мотоцикле, содержать в идеальном состоянии. Ей было жалко всех. Птичек, которые прилетали к ней во двор и клевали пшено, рис, семечки и хлебные крошки.

Всё, кроме крошек хлеба она покупала. Как и куриные крылышки да головы для кошек и собак.

У неё были три любимых места на Тоболе. Она приходила туда зимой и летом. Когда реку прихватывал лёд, она брала пешню у мужа сестры, крутила лунки и сыпала в них корм для рыбок, который продавали в зоомагазине. Летом в огороде за своим двором копала червяков, складывала в банку с землёй и каждый день утром кормила на Тоболе рыб. Они приплывали как только Танька появлялась, выпрыгивали из воды, кувыркались. Радовались.

Вот по этим причинам денег у Романовой никогда не было. Но она не занимала ни у кого. Отдавать всё равно нечем. Покупала себе дешевые крупы разные и варила каши. Запивала их кефиром и ряженкой. Их по пять бутылок в неделю руководство просто так отдавало рабочим, а в отчетах потом списывало «на бой посуды» и естественную убыль. Мясо она в последний раз она ела в гостях у знакомых, которые пригласили её на Новый год. Ей тогда было двадцать семь. Три года назад всего.

Но больше всего ей было жалко мужчин. Все они, за редким исключением, были плохо одеты и обуты, беспомощны, как попало пострижены и почти у всех глаза были тусклыми как самые дешевые слабенькие лампочки для детских фонариков. Они жили с противными, злыми женами, которых давно, как она понимала, не любили, но деваться было некуда. Разводиться, делить квартиру, шкафы и диваны – противно. Потому и продолжали с ними жить- маяться. И Таня их жалела по-своему. Она подходила к выбранному на некоторое время мужичку и открыто говорила.

Пойдём со мной. Я сделаю твою жизнь добрее и интереснее. Она приводила мужичка к себе, ласкала его, слова говорила милые, которых он давно не слышал. А, главное, дарила ему на время и душу свою добрую и роскошное тело, какого ещё поискать, да и не факт, что повезёт тебе, и вдруг найдешь. Жалела она таким образом очень многих. Искренне, от души, с любовью и сочувствием.

Но статус шалавы заработала быстро, несколько раз жены приходили к ней на работу и таскали её за волосья, ухитряясь, пока не разнимут, настучать кулачками ей по красивому лицу и выдающимся грудям.

Только зла в Таньке не было ни к прозвищу своему «подстилка дешевая», ни к свирепым тёткам, ни к бросающим её после насыщения лаской мужичков. Так она жила. И жизни другой природа и судьба, похоже, не собирались Романовой Татьяне предоставлять.

Володя Тихонов, несмотря на суровую милицейскую жизнь, был мягким, сентиментальным и обделённым лаской. Это было видно и по глазам его, и даже по походке. Поэтому она дня три рыдала когда он от неё избавился, и целый день ревела от радости, когда Володя ей неожиданно позвонил на работу. Тётки на кефирном конвейере отпустили её плакать и радоваться домой, поскольку в таком состоянии она могла что-нибудь в порядке отлаженной системы нарушить.

Встретились они с Тихоновым в кафе «Колос», Володя заказал такой набор блюд, какой берут обычно на праздники. Танька от пуза поужинала и расслабилась. И в этом состоянии её можно было уговорить хоть с парашютом прыгнуть, хоть два пальца сунуть в розетку.

После третьего бокала шампанского Тихонов сделал грустное лицо и доложил Татьяне, что хочет вернуться к её любви и ласке, но только после того, как она пожалеет одинокого мужчину, задолбанного работой трудной и отсутствием общечеловеческих радостей да людского внимания к себе. Военного. Подполковника. Начальника исправительно-трудовой колонии, который много лет каждый день видит только рожи преступников, этих моральных уродов.

– Ты приласкай его, напросись сходить с ним в ресторан. Так Шура Малович придумал. Скажешь мне в какой ресторан и, главное, когда пойдёте, а потом мы с тобой будем неразлучны. И даже жена не разлучит нас. Только смерть.

– Хорошо, – без особой охоты согласилась Танька. – Но только потому, что это нужно тебе и важность у мероприятия государственная. Говори, что надо делать.

Через день она остановила машину Серебрякова и он за час пути утонул в Татьяне как в омуте, из которого без помощи не выбраться. А ещё через пару дней «кум» заказал столик в «Туристе», о чём сразу узнал от Тихонова Шура Малович, и в десять вечера подполковник в шикарном гражданском прикиде был пьян в зюзю, нёс любовную ахинею и обещал Таньке райскую жизнь среди роскоши импортной, бриллиантов и золотых браслетов.

А тут мимо проходил какой-то поддатый ухарь, переодетый лейтенант «угро», случайно задел графин с грузинским дорогим вином и ещё более случайно опрокинул его точно на платье дамы Серебрякова. Не извинился и пошел дальше. Но «кум» успел поймать его за пиджак, поднялся и врезал мужику в ухо, а потом схватил за плечи и с размаха опустил его лицо в салат на чужом столике. И понеслось. Дралось человек десять, причём кто на чьей стороне воевал, никто разобрать не мог. Наряд ресторанной милиции вызвал подкрепление и большинство присутствующих показало на Серебрякова, как на зачинщика этой бойни. Его и еще двоих буйных скрутили и отвезли в изолятор УВД.

Капкан на крупного «зверя», поставленный Маловичем, скрипнул и захлопнулся.