Удачный сезон
- Автор: Анна Иванцова
- Жанр: Детектив
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Удачный сезон"
Глава двадцатая
И вот сейчас, спустя пятнадцать лет, я смотрю на эту женщину через форточку, соединяющую мою комнату с крышей. В этот момент она такая жалкая, такая испуганная, такая… несчастная?..
Неторопливо открываю дверь. Женщина резко оборачивается на еле уловимый шелест хорошо смазанных мною петель.
– Таисия, Таисия… – чуть слышно шепчет она, протягивая ко мне трясущиеся морщинистые руки. Я наклоняюсь, протискиваюсь в махонькую, подходящую по росту разве что ребенку дверку. Что ж, можно и поговорить, торопиться все равно некуда. Впереди – финальная сцена.
– Мамочка, как же отвратительно ты выглядишь, – говорю, придирчиво осматривая всклокоченные седые волосы, съехавшую с одного плеча стариковскую цветастую ночную рубашку, тощее тело с желтоватой кожей. – Ну как, нравится тебе мое гнездышко?
Губы женщины кривятся в жалкой гримасе, как будто она вот-вот заплачет. Но бесцветные глаза остаются привычно сухими. Знали ли они вообще, что такое слезы?
– Таисия, – повторяет уже совершенно не властный голос. – Что все это значит? Объясни мне.
Сдержанно усмехаюсь.
– Неужели ты не понимаешь? Ты же умный человек, ты всегда это говорила.
– Не паясничай, сейчас совсем не подходящее время, чтобы…
– …чтобы показывать свой характер, – продолжаю слышимую, наверное, миллиард раз фразу. – А когда подходящее, мама? Когда?
Похоже, столь вызывающий тон подействовал на женщину исцеляюще, потому что она встала, а лицо ее приобрело привычное выражение стального бесстрастия.
– Я беспокоилась за тебя, – холодно произносит она. – Я видела… Видела, как кто-то поднимался к тебе. Я подумала…
– Подумала, что это убийца? Так правильно же подумала. Как всегда, мама.
В глазах ее читается явное замешательство.
– Это Володя, да? И почему ты говоришь об этом… так? И… что это все такое? – Она указала дрожащей рукой на столик.
Я улыбаюсь. Приятно, что меня спросили о сокровищах и я могу честно рассказать. Но начнем сначала. Неприлично игнорировать вопросы, тем более мамины.
– Вова ушел недавно. Через вот эту дверь. Но его ты не видела. Только меня, когда я поднималась после того, как проводила его. Я понятно изъясняюсь?
Лицо учительницы напряжено, я чуть ли не вижу, как полученная информация оседает в ее мозгу.
– То есть он… провел здесь ночь? С тобой?
Киваю:
– Именно.
Женщина неопределенно взмахивает руками. Раскрывает и закрывает рот, как вытащенная из воды рыба.
– Но… как же… Я же велела…
– Ты же взрослый человек. Взрослому человеку разве нужно объяснять про отношения мужчины и женщины? – Она качает головой. – Тем более, ты так горишь желанием выдать меня замуж. А то вдруг в девках засижусь.
Мне уже смешно. Переходим к главному.
– Ты спрашивала, что это все такое? – Указываю на свой столик. Женщина лишь молча кивает. Похоже, ее цепкий разум уже давно уловил суть вещей, но та столь пугающая, что сработала защитная реакция – отрицание.
– Приглядись. Там есть знакомые тебе вещи.
Учительница бросает короткий взгляд на столик, но бледнеет и отворачивается. Я же продолжаю:
– Ты наверняка узнала вон те косички, – указываю на самый красивый из ободков, тот, где огненно-рыжие косы уложены в три ряда. – Такие запоминаются надолго, правда? Это Лены Кругловой, с третьего этажа. Помнишь ее?
– Девочке было двенадцать, когда ее нашли в подвале дома с проломленным черепом и отрезанными волосами, – глухим и бесцветным, как у заговорившего во сне ребенка, голосом продолжает мать. – Хорошая была девочка.
Дрожь пробегает по ее поникшим плечам.
– Хорошая, – подтверждаю, беря с подставки ободок и нежно проводя пальцем по ярким сплетениям. – Плохая смогла бы отбиться от девчонки, что старше всего-то на несколько лет. А Лена надеялась, что я ее отпущу. Хорошие люди все такие наивные.
– Таисия, – голос матери прервал всхлип, – замолчи… Замолчи, ради бога!
– Как так? – поднимаю брови. – Разве тебе не интересны подробности? Да и про других хотелось бы рассказать, они того заслужили.
– Это же все неправда, это какой-то бред, – застонала женщина, закрывая лицо руками. От былой Лидии Степановны не осталось и следа.
– Бред это то, чего человек не может объяснить. Я же могу объяснить все-все. Каждый свой шаг.
– Ты была в городе, когда убили Дину!
Она все еще ищет соломинку, за которую можно было бы ухватиться…
– Странно, – игнорируя ее слова, размышляю вслух, – почему ты пытаешься оправдать меня теперь? Ни тогда, когда мои поступки – детские поступки – заслуживали оправдания, даже нет, просили его, а теперь, когда ты знаешь, кто я?
Мать, все еще сидя на полу, впервые за время разговора взглянула мне в лицо, но тут же поспешно отвела глаза.
– Но ты ведь действительно была в городе, – повторяет она, но менее уверенно.
– Вовсе нет. Моя охота шла полным ходом. Выслеживание, изучение, подготовка к действиям.
– Володя под подозрением! Я поняла это при даче показаний! А ты его покрываешь!
– Да уймись ты, – кривлю губы. – Не приписывай моих заслуг другим. Так нечестно.
И тут хрупкий лед ее самозащиты треснул под жаром много лет сдерживаемых эмоций. Наконец-то.
– Нечестно?! – вскрикивает она, кое-как поднимаясь на ноги. – Я всю жизнь на тебя положила! Я делала все, чтобы сделать из тебя человека! А ты… ты… – Ее рука прижалась к груди. Видимо, снова схватило сердце. Фантомные боли, я полагаю.
– Ты и сделала из меня человека. Даже нет, сверхчеловека! Так что радуйся, мама! Радуйся! Я благодарю тебя. И это – чистейшая правда, поверь.
Каждое мое слово причиняет ей боль. По крайней мере, выглядит все так.
– Зачем ты открылась мне? Зачем?! – резко меняет она русло беседы, но не пыл. – Чего ты добиваешься?
– Я домой хочу, – говорю просто и честно. – Осточертело тут торчать. Мы с Вовой поженимся, как вернемся в город.
– По… поженитесь? – Видимо, у нее в голове все никак не сложится цельная картина. – Ты думаешь, что я смогу молчать? Покрывать… все это?
– А что, нет?
Я обожаю провоцировать, что тут поделаешь.
Мать ошеломлена. Ей это даже идет. Зря она вечно супится.
– Нет! Ни за что! – кричит она, глядя мне в глаза. По бескровным щекам катятся слезы.
Надо же…
– Ты чудовище! Ты… все разрушила! Все! Господи…
– Чудовищ создаем только мы сами!
Она трясущейся рукой хватает со столика полочку с ободками. Размахивается, желая расколошматить об пол. Но я перехватываю занесенную руку. Она вскрикивает. Скорее от бушующих чувств, нежели от боли. Другой рукой хватает украшенный кошелек. И, узнав его и поняв, наконец, что именно на нем наклеено, с новым криком, криком отвращения, отбрасывает прочь.
– Ты не моя дочь! Не моя! НЕ МОЯ!!!
От этих стенаний замирает в груди, закладывает уши, увлажняется в глазах…
– Твоя, еще как твоя. Твое творение во всех смыслах. – Голос охрип, но остается спокойным.
Она снова кричит – тонко, истерично, отчаянно – и вцепляется уже в меня. В волосы. Перед мысленным взором снова сверкают хищные клыки ножниц.
– Не тронь меня! – взвизгиваю, отбиваясь.
А потом понимаю, что нужно сейчас сделать.
Подтаскиваю взбесившуюся к дверце на крышу. Та по ходу дела треплет и колотит сжатыми кулаками мою голову. Если бы она в жизни держала что-то, тяжелее указки и ручки, мне пришлось бы несладко. А так о – все к лучшему.
Когда мне удается протиснуться в проход, набираю в легкие побольше воздуха и начинаю орать, надеясь, как всегда, на удачу:
– Вова!!! Вова!!! Помоги!
От неожиданности мать на какое-то мгновение ослабляет атаку. Я перевожу дыхание и ору снова, уже без слов, но значительно громче:
– Аааа!!! Аааа!!!
Успеваю заметить, как открывается дверь домика Зубовых и полуголый Вовка выскакивает на крыльцо.
– Тая! Я иду! – доносится его перепуганный вопль, мешаясь с новым потоком нечленораздельных материных криков. Голову снова накрывает болью.
– Замолчи! Замолчи! – скорее по привычке не выносить сор из избы шипит она мне в лицо. – Как ты можешь?
– Это она, Вова! Она!!! – игнорируя, продолжаю орать.
Словно сквозь засунутую в уши вату слышу звуки, доносящиеся с улицы: Вовин бег, гудение каких-то инструментов, работающих на соседних участках, испуганный крик теть Гали: «Володя! Не ходи!»
Раз, потом еще костлявая рука матери ударяется мне в губы. Скорее, случайно, хотя кто знает… На майку часто закапала кровь. Из глаз брызнули слезы.
Когда атака вдруг прекращается, голова моя гудит, а то, что происходит дальше, видится как бы сквозь пелену.
Вова, белый, как мел, заскакивает на козырек крыши, крепко хватает извивающуюся змеей мать. Та, с выкаченными глазами и искривленным ртом, тычит пальцем в раскиданные по полу комнаты ободки. Парень, увидев разноцветные растрепавшиеся косички, ошеломленно ослабляет хватку.
Дальше все происходит очень быстро. Лишившаяся разума женщина с воем вырывается из сдерживающих объятий и снова набрасывается на меня.
– Чудовище! Чудовище! – кричит она, с неожиданной силой толкая меня обеими руками в грудь.
Чувствую, что не могу удержать равновесие.
– Убийца! Убийца! Аааа!!! – верещу, шумно падая на крышу и отчаянно надеясь, что не перевалюсь за край.
Вова, придя в себя от увиденного и от страха за меня, успевает предотвратить новую атаку, хватает женщину за плечи и тоже толкает, в состоянии шока не соображая, чем грозят его действия.
Та, широко раскинув руки, теряет равновесие и…
– Мама!.. – неожиданно для себя всхлипываю, слушая тишину, воцарившуюся вслед за звуком падения. – Мама…
Дрожа, подползаю к краю крыши. Смотрю вниз.
Свернутая под неестественным углом шея не первое, что бросается в глаза. Лишь лицо, знакомое с детства. Родное лицо. Мамино. Застывшее теперь навсегда. С широко распахнутыми глазами, приоткрытым бескровным ртом, лишенное красок и всякого выражения. Лицо, которое будет мне сниться до самой смерти.
– Мама… – выдыхаю сквозь душащие слезы.
Вовины руки, оттаскивающие меня от опасного края, дрожат.
– Тая… – стонет он жалобно… – Боже мой, я же не… как же я…
Где-то внизу в ужасе вопит его мать. Потом бежит куда-то. Напрягшись, жду, что ее крики приблизятся. Но нет: они, наоборот, отдаляются. Наверное, пошла звать кого-нибудь на помощь.
Хватаю Вову за руку, увлекаю в комнату. Он не сопротивляется, все еще пребывая в шоке. Только лишь постоянно оглядывается. Так всегда бывает после первого убийства.
Торопливо собираю с пола ободки и кошелек. Размазывая по щекам все еще бегущие слезы, заталкиваю в небольшой пляжный рюкзачок. Это, конечно, попортит косы, но ничего, позже я приведу их в надлежащий вид. Вова следит за моими действиями пустыми, стеклянными глазами. Потом все-таки спрашивает:
– Что ты делаешь?
– Собираю вещи.
Сейчас совсем не время для разговоров, но отвертеться вряд ли получится. Понимаю это, поймав чуть прояснившийся взгляд.
– Это улики. Оставь, как есть.
– Вова, давай ты просто помолчишь и не будешь мне мешать, ладно?
Он недоуменно хмурится. Я же застегиваю рюкзак, подхожу к окну и выбрасываю его, надеясь, что моим сокровищам это сильно не повредит. Он должен приземлиться прямиком в кусты за забором, благо тот находится в шаге от стены дома. Обыск, скорее всего, будут проводить только на территории участка, если же нет…