Удачный сезон

Глава третья

Ночь была неспокойной. Небо то и дело вспыхивало немыми зарницами, на короткие мгновения выхватывая из темноты шевелящиеся призраки деревьев и кустов. Шумел и гремел всем, до чего мог дотянуться, ветер. Где-то заливалась лаем растревоженная воцарившимся беспокойством собака. Явно надвигалась буря.

Лидия заперла дверь, наглухо закрыла все окна, несмотря на духоту. Дочь провожала внимательным взглядом каждое ее движение, но ни о чем не спрашивала, знала, что бесполезно: мать все еще относилась к ней как к несмышленому ребенку и не считала нужным посвящать ее во «взрослые» вопросы. И доказать обратное – как и вообще что-нибудь доказать – этой жесткой и упрямой женщине было попросту невозможно. Она никогда никого не слушала, кроме самой себя.

Вздохнув, Таисия раскрыла книгу и с головой погрузилась в увлекательный приключенческий роман, оставив мать наедине со своими мыслями и переживаниями.

А Лидия Степановна, приняв лекарство для сердца (из-за которого она и провела в больнице целый месяц), решила, наконец, что все дела на сегодня закончены и тоже взялась было за книгу, но, бегло просмотрев пару страниц, устало закрыла ее. Голова гудела, хотелось только одного: поскорее заснуть. Но сон не шел, уж очень напряженным выдался день. Полдня ушло на сбор малины. Таисия так неожиданно приехала. Да еще это нелепое, ужасное убийство… Галина рассказала ей все, что знала: про то, что мать девушки увезли в больницу с инсультом, и про жуткие увечья, нанесенные убитой.

А еще то, что убийца проник в дом за дорогим, кажущимся надежным забором, не в абы какой. Замок на высоких металлических воротах остался цел, соседи ничего подозрительного не видели и не слышали. Будто не человек, а призрак совершил открывшийся несчастной матери ужас.

В доме, как сказала Галина, – почти идеальная чистота, если не считать бережно, будто в издевательство, укрытого покрывалом трупа. Если какие-то следы борьбы и были, то их умело уничтожили. Как же соседи, которые в день убийства находились на своих участках, не слышали никаких криков? Дачное общество ведь не город, слышимость здесь прекрасная, все все друг про друга знают. Напрашивалась мысль, что девушка была знакома с убийцей и сама впустила его в дом.

Женщина вздрогнула от оглушительного – будто кто-то разрушил стену из кирпичей – раската грома. Сердце предательски дернулось в груди. Похоже, лекарство еще не подействовало.

«Или не помогут тебе никакие лекарства, старая карга, – неприятно прошелестел где-то на краю разума холодный вкрадчивый голос. Как и Игорю не помогли».

Перед глазами тут же возникло широкое лицо. Гладко выбритое, доброе, родное. Лидия устало прижала ладони к вискам и зажмурилась, отгоняя наваждение.

– Царство небесное, – выронили пересохшие губы в пустоту. Женщина опустилась на кровать, отвернулась лицом к стене. Минуты – а может быть, и часы – противной липкой массой вытягивались в дрожащие белесые нити, точно жвачка, прилепленная к учительскому столу каким-нибудь двоечником, напрягая нервы, не позволяя расслабиться и заснуть. Да и развеселившаяся от ночной темени непогода хохотала громогласным, не сулившим ничего хорошего смехом, с каждым раскатом которого женщина вздрагивала. Успокаивало только ровное, глубокое, ничем и никем не тревожимое дыхание заснувшей за чтением Таисии.

«Молодость, – печально вздохнула Лидия, – ничем ее не проймешь. Спит без задних ног прямо с книгой на груди. Не стану будить. Пускай побудет здесь эту ночь. И ночник оставлю».

В щелях тяжко завывал ветер, будто тоже жалуясь на бессонницу и старость. За окном, также вечно бессонное, плакало небо.

Наконец, все мысли насытившимися комарами отлетели в ночь, уступая место доброму, исцеляющему забытью, полному таких же воспоминаний, из которых и складывается пазл жизни.

Лидии вспомнился муж, ныне покойный Игорь. Как познакомились, полюбили друг друга, поженились. Плохо без него, тяжело. Даже такой сильной женщине, как Лидия. Хотя и тогда, до Игоря, она была сильной и ничего ведь, жила.

Родители ее были строгими, даже чересчур. Эту их черту она впитывала в собственный характер, наверное, с пеленок. Может быть поэтому ее, уже взрослую, парни как-то обходили стороной, хоть Лида и была, как говорится, комсомолкой, спортсменкой и просто красавицей. Особенно для родителей, которые взращивали таковую всеми своими силами. Особенно для матери, пытавшейся воплотить в дочери все то, чего не получилось достичь самой. Но едва Лиде исполнилось шестнадцать, она тяжело заболела и вскоре умерла. Отцу понадобилось не так уж много времени, чтобы оправиться от потери: спустя год он женился.

Так Лидия и два ее брата в одночасье превратились в мачехиных детей, а жизнь в родном доме стала для девушки, мягко говоря, не в радость. Не то чтобы мачеха обижала ее, скорее просто давала понять, что она, Лида, в доме лишняя. Особенно остро это стало чувствоваться, когда девушка закончила школу и подала документы в педагогический. Мачеха поняла, что ей придется делить место главной женщины в доме еще как минимум пять лет.

– Ну вот зачем ей этот институт? – бывало, слышала из-за стены Лида ее разговор с отцом. – Пусть бы лучше работать шла, пользу семье приносила.

– Ну, Катенька, что ты, – без особой уверенности возражал отец, – как же без образования-то?

На что отвечал едкий, как уксус, смех:

– Так замуж выйти образование не поможет.

– Поможет, не поможет – учиться все равно надо, – не сдавался отец. – А замуж – успеется.

А Лида плакала, уткнувшись лицом в вышитую материными руками подушку.

Так и шла ее тихая, неяркая молодость.

Чтобы поменьше бывать дома, девушка записывалась то в один кружок, то в другой: кулинарный, походный, вязание, макраме, плетение… Умений прибавлялось, свободного времени – наоборот. Все бы хорошо, да только вот парня достойного Лида никак не встречала. По правде говоря, она согласилась бы уже на любого, лишь бы не чувствовать себя синим чулком среди влюбленных парочек своих однокурсников. Но почему-то никто не обращал на Лиду никакого внимания.

«И что во мне не так? – грустно размышляла девушка, привычно заплетая волосы в толстую косу, свою неизменную прическу еще с детского сада. – Может, худая слишком? Так ведь и Иринка как жердь, но все равно не одна…»

И невдомек ей было, что Иринка, в отличие от нее, была веселой, улыбчивой и простодушной, поэтому парни и тянулись к ней.

Так и окончила Лидия университет, не познав любви. Да и хорошими друзьями как-то обзавестись не получилось. И одиночество из печалившего обстоятельства превратилось в привычку. Холод, заползший со смертью матери в душу, ужалил и сердце, парализовав, лишив способности испытывать какие-либо чувства.

После университета ее, выпускницу с красным дипломом, тут же определили на место преподавателя географии в одну из местных школ. Строгий, волевой характер, аккуратность – всегда волосок к волоску, – длинная тугая коса, темные костюмы, которым неизменно отдавалось предпочтение, очень подходили новому статусу: ученики, в том числе старшеклассники, слушались Лидию Степановну и даже немного побаивались. Только одно огорчало молодую женщину: она так и жила в доме отца и мачехи. Квартиру, на которую она так рассчитывала, став учителем, ей почему-то так и не выделили, несмотря на многочисленные обращения в инстанции.

Игоря Лидия повстречала необычно и неожиданно.

Как-то вечером возвращаясь с работы, где засиживалась дольше положенного за проверкой тетрадей, она вдруг обратила внимание на милую парочку, неспешно идущую впереди. Высокий белобрысый парень неуклюже приобнимал за талию тоненькую хихикающую девушку и о чем-то ласково мурлыкал ей в ушко. Девушка не отвечала, только лишь поглаживала руку кавалера. Сама не зная почему, Лидия решила не обгонять влюбленных, хоть те и шли еле-еле.

Нагретый теплым майским днем воздух волшебным образом будоражил кровь и мысли, будто сам бог любви наполнил его своим околдовывающим дыханием. Вечерние тени мягко танцевали вокруг, длинные, грациозные, как темные лебеди на закатном полотне озера. Лида неспешно шла за парой, и сердце ее, вдруг ожившее от прикосновения весны и чужого счастья, тихо, понемногу, оттаивало в груди. Нестерпимо хотелось, чтобы и ее кто-нибудь вот так обнимал, уводя куда-то – куда угодно! – подальше от серости и одиночества, в котором она безрадостно прозябала. Но, конечно же, чуда не случилось: она так и шла одна, с завистью вглядываясь во влюбленных, ловя каждое их движение.

Тут парень ласково провел ладонью по светлым волосам своей подруги и, покраснев, спросил:

– Солнышко, а хочешь, я тебя… ну, это… в парикмахерскую свожу? А? Хочешь?

Девушка кокетливо рассмеялась, тряхнула искрящимися в закатных лучах волосами.

– А тебе чего, Петь, моя прическа не нравится?

– Да нет, что ты… – смутился еще сильнее незадачливый кавалер. – Просто сейчас, вроде, короткие стрижки в моде, мне сеструха говорила. Вот я и подумал… Может, ты хочешь… Сеструхе вот мамка не разрешает, говорит, это все дурацкие заграничные штучки. Косы все плести заставляет, как детсадовку какую.

Девушка вдруг остановилась, повертела в пальцах надоевшие, вечно мешающие и путающиеся пряди, которые и ее заставляли укладывать в косы, и решительно, по-бунтарски, кивнула:

– А давай! Пусть маманя чуток побесится, ей полезно. Новая прическа как раз к джинсам, которые я кое-как у отца выпросила, очень подойдет.

Парень просиял, обнял девушку за плечи и повел в сторону парикмахерской, что находилась в паре домов.

А Лидия осталась стоять столбом посреди медленно погружающейся во мрак аллеи. Пальцы ее нервно теребили кончик толстой аккуратной косы.

Дома она долго изучала свое отражение в зеркале. То распускала, то вновь сплетала красивые каштановые локоны. С самого раннего детства носила она косу, и никогда ей в голову не приходило расстаться с ней или сменить прическу. И везде: в школе, в институте, на работе – все считали ее тем, чем стоит гордиться. Или просто лицемерили?..

– Советская девочка и косички, – говорила когда-то давным-давно, кажется, в другой жизни, ее мать, – это как вишенки и веточка. Вроде бы и без веточки ягода другой не становится, и все-таки, без нее вишню и не нарисуешь. Что выйдет-то? То ли клюква, то ли брусника. Другое дело – с веточкой! Давай заплету.

И в комсомоле Лиду всегда ставили другим девушкам в пример как самую аккуратную, чем она тихо гордилась. А что теперь? Все ее непримерные ровесницы давно замужем, детей воспитывают, а она, комсомолка, спортсменка и уже начавшая отцветать красавица, бродит по вечерним улицам и завидует чужому счастью.

Лида расплакалась. Сильно, до боли, до тошноты и темных пятен в глазах. Впервые за долгие годы. Рядом ведь все равно только не менее несчастное отражение в зеркале. Успокоилась лишь тогда, когда виски вспорола острая вспышка.

Решение пришло само собой. Лида, стиснув зубы, вытащила из ящика стола большие ножницы. Лезвия хищно блеснули в свете лампы, жадно клацнули. Женщина зажмурилась и жалобно пискнула, когда по ее спине скользнула вниз, по-змеиному изогнувшись, отделившаяся от головы коса. Слушая свое частое прерывистое дыхание, Лида так и стояла перед зеркалом, не открывая глаз и вцепившись в повлажневшие колечки ножниц и будто ожидая чего-то. Но все было по-прежнему. Мир не рухнул. И ощущения не изменились. И Лида, наконец, разлепила склеенные подсохшими слезами ресницы. Избегая встречи с зареванным отражением, торопливо опустила взгляд. Свернувшись ребристым калачиком, у ног ее покоилась коса. На одном конце слабо поблескивала заколка. Точно крупная слеза, одиноко покатившаяся по бледной Лидиной щеке. Не смея выбросить на помойку столь неотъемлемую часть себя, женщина поспешно сунула косу в нижний ящик комода.