Румия

* * *

В токарном цехе ровный гул станков. Сегодня токари работают самостоятельно. И не просто стружку снимают, а вытачивают детали — маленькие болтики М-12. С резьбой, все как полагается.

Склонились токари над станками. Спешат. Кто первый выточит болт?

А Сашка не особенно торопится. Да и куда спешить? Скоростником стать не собирается. Не его это призвание — токарничать. До весны и так дотянет.

— Есть! — раздался громкий возглас в цехе. Ребята выключили станки.

— Есть болт, есть болт! Тра-та-та, тра-та-та!

Это кричит Сырбу. Он вертит в руке маленький блестящий болтик и выплясывает в проходе непонятный танец.

— Болт, болт! Тра-та-та! И резьба, и резьба!

Сашка с усмешкой смотрит на Прокофия. Радуется Додон, будто дитя малое. А Сырбу вдруг перестал плясать и поднес выточенную деталь к глазам. Долго смотрел на болт. Потом тихо проговорил:

— Раньше видел такой в МТС. Разве знал, что сам сделаю? Э, мэй, спрячу. Летом в Ташлык повезу, в МТС. Скажу, сам сделал.

Ребята молча наблюдали за Прокофием, а тот продолжал еще что-то говорить самому себе. Потом Сырбу подошел к станку, отыскал на суппорте какое-то отверстие и принялся вкручивать в него болт. Болт упорно не входил.

— Э, мэй, резьба другая, — покачал он головой и бережно спрятал болт в карман. — В МТС гайку найду.

Снова загудели станки. Токари торопились скорее выточить и себе такие болтики.

Да не все спешили. И не только Сашка. Вон Потапенко еле руками двигает. Мычит себе что-то под нос.

— Потапыч! — кричит Сашка. — Ты что там вымениваешь?

— Арию медведя, — перекрывая шум станка, объясняет Спирочкин, — из оперы «Счастье в берлоге».

Мишка даже головы не повернул. Рука его машинально вращала маховик суппорта. На деталь он не смотрел. Вдруг Потапенко вскрикнул, изогнулся в неестественной позе, прилип к станине.

— Х-ха-халат, — еле выдавил он трясущимися губами.

Сашка только сейчас заметил, что Мишкин халат медленно затягивается между ходовым винтом и ходовым валиком. Он бросился на помощь.

— Эх, ты, горе-токарь. Правда, что по хлебу и по салу. Что же делать? Вот и сиди теперь так.

Халат был крепко затянут между валами и не поддавался Сашкиным усилиям.

— Придется резать, — решил он.

А Мишка расширенными от страха глазами смотрел на своего спасителя.

— Подождите. В чем дело?

В цех не вошел, а вбежал Владимир Иванович. Лицо его было бледным.

— Ничего особенного. Просто Мишенька сросся со станком, — объяснил Спирочкин.

Владимир Иванович перевел рычаг, включил станок. Вращаясь в обратные стороны, валы вытолкнули полу халата.

— Идемте со мной, Потапенко.

Станки остановились, и ребята широким кольцом обступили Мишку.

— Вот раззява! — загалдели они, когда мастер с Мишкой вышли из цеха. — Хорошо еще так обошлось, а случись что… и Владимиру Ивановичу влетело бы. Изучали же технику безопасности.

Изучали. Все изучали. И Сашка тоже. А вот забыл вынуть из патрона торцовый ключ. Включил рубильник. Ключ с силой ударил его в живот. Сашка не успел даже вскрикнуть. Ловя воздух раскрытым ртом, силился объяснить подбежавшим ребятам, в чем дело. Отдышавшись, принялся за работу. Нужно отмерить штангенциркулем длину болта. Где же штанген? Сашка ищет. Детали, прокладки, ветошь. Где же штанген?

«Вот, черт, сколько времени ушло, — сокрушается он. — Надо хотя бы десяток болтов сделать до обеда. Вот позор-то. Засмеют еще. Спирочкин и то уже сделал болт. Будь она неладна, эта работа. Как далеко еще до весны».

Прут выдвинут на нужную длину. Необходимо зажать. Где же ключ?

Четыреста шестьдесят оборотов? А если прибавить? Сашка переводит рычаг на восемьсот оборотов. Раздается пулеметная дробь. Станок готов сорваться с фундамента.

«Фу-у-уу. Надо ведь станок выключить, потом скорость менять».

С тонким писком отскакивает сизо-красная стружка. Стружка за воротником, прилипла к телу. Сашка ежится:

— Остановите станок! — За спиной у Сашки Владимир Иванович. — Почему я вам не разрешаю работать на больших скоростях?

— Ну, сталь крепкая, и вообще… Не знаю.

— Поэтому и не разрешаю, что не знаете. А это что? — указал мастер на кучу грязной ветоши и деталей в корыте станка. — Быстрота начинается с аккуратности. Так-то. Для чего в корыте прокладки, тряпки, тут же и масленка? Грязь. Прокладкам место на тумбочке. Разложите в порядке инструмент. Справа то, что чаще требуется. — Говоря, Владимир Иванович наводил порядок. — Резец покрошился. Давайте заточу.

— Эх-ха-ха! — вздыхает Сашка. — Пока теперь установишь резец. Ну и работенка.

Наконец резец установлен. Настроение у Сашки отвратительное.

— Кончай работу! — подал команду Брятов.

Сашка облегченно вздохнул.

— Куда это еще метелка задевалась?

Убирать станок не хочется. Едва смахнув стружку, Сашка смазал толстым слоем масла неокрашенные детали станка.

— Э, Качанов, так не годится.

Опять тут как тут Владимир Иванович. И что это сегодня за день такой выдался?

— Пятнадцать тысяч станок твой стоит, — спокойно говорит мастер. — А чьи это деньги? Наши. Так-то. Сами жалуетесь, что станков мало.

— Чего вы сегодня ко мне придираетесь? — не выдержал Сашка. — Все не так! Станок смазал. Что еще?

— Ишь ты, — полусердито проговорил Владимир Иванович.

Прибрав рабочие места, ребята поодиночке стали подходить к Сашкиному станку.

«Ну, сейчас при всех начнет снимать стружку», — сокрушенно подумал Качанов.

Владимир Иванович жестом пригласил ребят к станку.

— Вот, Качанов говорит, что смазал станок. Смотрите. От такой смазки нам через месяц не на чем будет работать.

Ребята молчат.

— Загляните сюда. — Владимир Иванович отвел суппорт к задней бабке. Ребячьи головы склонились над станиной.

— Стружка, — определил Брятов, проводя пальцем по станине. На его пальце блестели мелкие металлические зернышки.

— Стружка. А что это значит? — Мастер ждал ответа.

Все молчали.

— Можно, я буду рассказывать? — вызвался Сырбу.

«Ну, Додон понесет», — подумал с усмешкой Сашка.

Свою речь Прокофий обычно начинал со слов: «Так, значит». Вид его в такой момент выражал необычайную серьезность. Казалось, что произнести он должен нечто самое важное. Только не смешное. А выходило наоборот.

— Так, значит, — нахмурив брови, начал Сырбу.

Все, сдерживая улыбку, ожидали, что скажет Додон, чтобы посмеяться вволю.

— Я решил, что стружка вредная станку.

Ребята смеялись.

— Почему хохочете? — с серьезным видом недоумевал Сырбу.

— Америку через форточку открыл. Дать ему лауреата, — предложил Спирочкин.

— Стружка вредная почему, што, — чуть замешкавшись, продолжал Прокофий, — во-первых… ну это… прилипнет с маслом, как репей, — раз. Во-вторых, двигается, суппорт врезает стружку в станину — два.

— Додон, том первый. Запишите, товарищи, — вставил опять Спирочкин.

Сашка считал себя в этот день опозоренным.

«Ну и черт с ним, — злился он. — Мышиная это возня, а не работа. Стоит волноваться».

Весь вечер он ни с кем не разговаривал. С Цобой еще можно бы. И когда уже этот суд будет? Целую неделю каждый день носят ребята Борьке передачи. Неужто он такой преступник, что долго так допрашивают?

— Тебя сегодня вроде в уксусе вымочили, — разбирая постель, заговорил Брятов. — Мотай на ус. Мастер-то поделом…

— Подумаешь — поделом, я уже и забыл про это. Я о Цобе думаю. Обещал же Кольцов вызволить Борьку. В горком хотел идти, а Цыган все сидит.

— Следствие идет. Это не так просто.

— И ты туда же. Следствие. А вот давай сами пойдем в горком. Расскажем все. Попросим, чтобы отдали нам Бориса. Слово дадим за него.

— А толку что? Наши хлопоты Цобе нужны, как зайцу стоп-сигнал. Натура такая.

— Эх ты. Я думал, медали только настоящим людям дают.

— Осторожнее.

— Чего там. Скажи, сдрейфил, гвардеец.

Игорь ничего не ответил, только желваки заиграли на скулах. Сашка покосился на его кулаки — острые костяшки, обтянутые кожей. Почувствовал Качанов, что далеко зашел.

— Айда! — Игорь резко встал.

— Куда? — слегка оторопел Сашка.

— В горком.

— Сейчас?

— Айда! — Игорь, не оглядываясь, зашагал к выходу. Сашке ничего не оставалось делать, как следовать за ним.

До горкома они шли минут двадцать. Всю дорогу Игорь молчал. И Сашка молчал. Думать, конечно, думал: «Вон, оказывается, какой Игорь».

У парадного крыльца Игорь резко остановился. Энергичным жестом поправил армейский ремень со звездой, достал из-под фуражки байковую тряпочку, смахнул пыль с ботинок и, не глядя на Сашку, взбежал на крыльцо.

Сашка за ним.

В приемной секретаря сидела девушка.

— Поздно уже. Завтра приходите, — сердито встретила она ребят.

А позади нее уже стоял мужчина, невысокий, широкоплечий. Он улыбался и вытирал лысую голову платком.

— Поздние гости. Прошу!

Сашка еще не был в таких кабинетах. А Игорь, наверное, был. Он решительно чуть не по пятам прошагал за секретарем горкома по длинному, точно спортзал, кабинету и остановился возле огромного стола.

Игорь первым заговорил.

— Мы за друга хлопочем, Степан Ильич.

— Ишь, адвокаты, — нахмурился секретарь. — Чем вас всех обворожил этот Цоба? Он же воришка.

— Случайно украл. Есть нечего было.

— Что? — усмехнулся Степан Ильич. — Комсорг ваш осадой решил меня взять? Завтра снова ждать делегацию? Передайте ему, как обещал, так и сделаю.

— Как обещали? — уже осмелев, спросил Сашка.

— Вы знаете не хуже меня. До свиданья.

Сашка хотел все узнать до конца, но Игорь дернул его за рукав и кивнул на дверь.

— Ну и тупой ты, — выйдя на улицу, качнул головой Игорь. — Ясно же, что Кольцов был. К чему болтанку устраивать. Да и вообще.

— Что — вообще?

— Ничего. Если когда-нибудь еще трусом назовешь…

— Ладно, не буду больше, — от души проговорил Сашка. — По всему видно — Цобу выпустят. Здорово будет.

— Толку-то? Удерет опять.

— Что ты, Игорь.

— И суда Цыгану нечего бояться. Он малолетка. В колонию пошлют. А там станочки не хуже наших. И школа есть. Токарем он и там сможет стать. А не понравится токарничать, хлеб сеять будет. Там и в поле работают. Может, у него колхозная жилка. Это кому что дано. Рабочим не каждый может стать. Вот мне, кроме станка, ничего не надо. Потому что жилка такая по наследству.

Сашка молчал. Разговаривать уже не хотелось. А вечером, после отбоя, он отвернулся к стене и думал о своем. В памяти проносилась вся короткая жизнь. Еще в войну на фронт хотел. Не получилось: в детдом отправили. Смирился. Потом в этот техникум лесной. Разве хотел? Всех послали, и он туда же. Смирился. Правда, убежал. Убежать-то убежал, а зачем? За мечтой морской погнался? Да недалеко убежал. До этих «козлов» противных, из-под которых выскакивают бракованные болты. А где море, где корабль? Увидел бы его у станка Колька Свиридов. Посмеялся бы вволю. Он-то уже на втором курсе. Науку изучает. Пусть лесную, а науку. Там размах больше. А тут резец да штангенциркуль — вся наука. Может, и правда жилка должна быть по наследству?

Плановиком был отец у Сашки. Обыкновенным. Вечерами дома частенько работал. Писал что-то допоздна, на счетах клацал Сашка любил сидеть с отцом при свете настольной лампы. Все в доме спят, а они сидят, работают. Сашка роется в плетеной корзине под столом. Вытаскивает из нее измятые бумажки. Раскладывает их стопками и прячет в свою коробку. На бумажках непонятные извилистые линии, цифры. Сашка не разбирается в них, но это отцовская работа. А отца Сашка уважает крепко.