Румия

ТРЕТИЙ ВАРИАНТ

Сашка лежал на средней полке вагона, смотрел в окно и думал о том, как удачно все у него складывается. Будто какая-то невидимая добрая рука ведет его по жизни. Давно ли ехал он по этой самой дороге, голодный и грязный, никому не нужный.

Эта невидимая рука сняла его с платформы, привела в ремесленное училище, столкнула с Владимиром Ивановичем.

А что если бы устроился Сашка на корабль? Бороздил бы где-то чужие моря. Разве нашел бы его отец в Сингапуре или Бомбее? Сейчас каких-то полсотни километров отделяет их, жили целый год рядом и не знали друг о друге.

Как странно в жизни бывает. Вот в прошлом году, когда Сашка не попал в мореходку, бродил же он по Одессе, а отца не встретил. Совсем иначе повернулась бы его жизнь. Но как? Где был бы? Что делал?

Неизвестно. Но уж наверняка не встретился бы второй раз с Борькой, не знал бы, что живет на земле Иринка. И надо ж было случиться с этими дурацкими стихами. Так и уехал, не помирившись. Наверное, сегодня же узнает обо всем Иринка. Конечно, Степан Петрович расскажет. Интересно: пожалеет или нет?

За окном проплывали горбатые молдавские поля. Зеленая земля разворачивалась, как огромная карусель, медленно уплывала назад.

Встречный ветер врывался в окно вагона. Встречный. Значит, дует в сторону Тирасполя. Все убегает назад.

Качанов вдруг поймал себя на том, что и мысли его вместе с полями и ветром уносятся назад, в ремесленное училище.

Странно, ведь через каких-нибудь два часа он увидится с отцом, которого не видел больше шести лет.

Сашка достал отцовское письмо и, уже в который раз, медленно стал его перечитывать. «…Теперь мы остались только вдвоем…»

Разве отцу легко без Сашки? Все эти годы он искал его. Думал, наверное, что потерял, не найдет. Не раз, видно, плакал вечерами над его фотокарточкой, как плачет Владимир Иванович над своим Бориской.

Наконец-то они будут вместе. Сашка прочитал адрес, написанный рукою мастера: «Ул. Чичерина, 157, кв. 207».

…Улица Чичерина. Вот он, высокий серый дом. Второй подъезд. Сашка бросился по лестнице, легко перепрыгивая через две ступеньки. Первый, второй, вот и четвертый этаж. Три двери. Какая из них? На дверях табличка: «Качанов С. И.». Сашка нажал кнопку звонка.

Дверь открыла светловолосая толстая женщина. Она некоторое время удивленно смотрела большими голубыми глазами на Сашку. Потом прижала к груди руки:

— Сашок!

Втащила Сашку в коридор и крикнула куда-то в комнаты:

— Серж! Скорее!.. Сашок приехал.

Сашка оторопело моргал глазами. Он не мог понять, куда попал. Ни эту пышную женщину, ни Сержа какого-то Сашка не знал.

Где-то во внутренних комнатах задребезжала стеклянная дверь, и в коридор выбежал худощавый мужчина в подтяжках и домашних шлепанцах.

— Сынок!

Мужчина бросился к Сашке и обнял его цепкими костлявыми руками.

Это был отец. Тот же прямой нос, светлые волосы, уже тронутые сединой. И маленький бугорок на левой щеке. Прежде Сашка любил его трогать пальцами. Отец всегда увертывался и пытался поймать Сашкины пальцы зубами.

Отец смотрел на Сашку, смеялся и плакал. Плечи его вздрагивали.

— Да пройдите вы в комнату. Серж, дай ребенку прийти в себя. — Пышная женщина сняла с Сашки фуражку.

Сашке многое было непонятно в этом доме. Он робко оглядывал стены и стыдливо принимал ласки отца.

В большой светлой комнате был накрыт стол.

— Я этой ночью приехал из командировки. Мы ждали тебя сегодня. Голодный, небось? Верчок, дайка Сашку умыться.

Отец говорил, говорил и все держался за Сашку, будто тот мог убежать от него.

Женщина вышла на кухню. Отец посмотрел ей вслед и тихо сказал Сашке:

— Это тетя Вера. — И смутился, не договорив чего-то. — Мы вот и стол к твоему приезду приготовили.

Сашка равнодушно смотрел на высокие бутылки, широкие тарелки с неизвестными кушаньями. Чувствовал он себя неловко, как в чужом доме. Все эти дорогие картины на стенах, стеклянные шкафы, богатый стол и эта тетя Вера — все это было из чужого, незнакомого мира. И отец с ним разговаривает как-то заискивающе, словно извиняется за что-то.

— Серж! — донесся мягкий голос тети Веры. — На кухне завтракать будем?

— Смотри, Верчок, сама, — ответил отец и виновато пояснил Сашке: — Гости придут, понимаешь. Гармонию боится нарушить.

Ни черта Сашка не понимал, что происходило вокруг. Какие-то гости, гармония, Верчок. А особенно это имя — Серж. Никогда никто так не называл отца. Кого они ждали? Гостей или Сашку?

— Ну вот, сейчас мы с тобой по-мужски, — откупоривая бутылку молдавского портвейна, говорил отец. — В ремесленном-то вам не дают этой штуки.

Сашка, глядя на вино, вспомнил далекую хмельную ночь с Цобой. Его сразу начало мутить.

— Нет, папа, я не пью.

— Ну, мужчина! — удивился отец. — Верчок, слышишь? Не пьет наш мужчина. А шампанское? Давай-ка нам, Верчок, шампанского.

— Откроешь бутылку, пропадет, выдохнется.

— Ничего, давай, давай. Не выдохнется. И ты нам поможешь.

Сашка никогда еще не пил шампанского. Шипучее, оказывается, как газированная вода.

Тетя Вера дотронулась губами до бокала и встала.

— Я пойду, Серж, кажется, проснулись.

«Кто там еще проснулся?» — недоумевал Сашка.

Отец тоже встал.

— Идем-ка, Сашок, братишек своих посмотришь.

В голубой плетеной кроватке сидели два малыша. Они были как две капли воды похожи друг на друга. Каждому не больше годика.

— С добрым утром, орлы! — крикнул отец, и Сашка сразу вспомнил эту фразу. Таким же возгласом прежде по утрам отец встречал и Сашку и погибшего брата.

— Как хлопцы, Сашок? Знакомься. Вот это Сашка, а это Женя.

— Наоборот, — улыбнулась тетя Вера. — Всегда ты их путаешь.

— Немудрено. А ты смотри, смотри, Сашок. Вот такой же и ты был, точно такой. Верчок, дай-ка нам альбом.

Сашка смотрел на свою фотографию. И вовсе он не был похож на этих пухленьких, веселых ребятишек. Никогда у Сашки не было таких пышных, курчавых волос.

…К вечеру начали сходиться гости. Это были все больше военные люди. Они шумно здоровались, острили, женщины целовались друг с другом.

Отец встречал гостей в передней и всем тихо шептал что-то о Сашке. Гости подходили к Сашке, знакомились: мужчины — весело и добродушно; женщины робко подавали Сашке пухлые ручки и отходили в сторону. Оттуда они поглядывали на Сашку, перешептывались и вздыхали, смешно поджимая накрашенные ротики.

Сашке хотелось провалиться сквозь землю от всех этих взглядов и вздохов. Скорее бы кончились противные смотрины.

Потом все шумно уселись за стол. Отец посадил рядом с собой Сашку. Он был весел, пил коньяк и быстро хмелел.

— Нет, ты подумай, Егор Кузьмич? — толкал он в бок после каждого тоста тучного подполковника. — Сколько этот ребенок перенес. Скитался, голодал, а чем я, я мог ему помочь?

Отец плакал и сильно тыкал острым пальцем себя в грудь.

Сашке было и жаль отца и стыдно за него. Плачет перед всеми этими…

— Перестань, папа, — тихо сказал он. — Не пропал же я. Учусь, как все.

— Нет, ты послушай, Егор Кузьмич. Он учится. Сам, сам, понял? Без отца пробивает себе дорогу. Без моей помощи. — И отец опять вытирал слезы.

Женщины вздыхали, приговаривали:

— Что война наделала. Что война наделала…

Званый ужин явно не удавался. Все это чувствовали и неловко ерзали на стульях. Скучное веселье кое-как дотянулось часов до десяти. Гости стали расходиться. Провожала их тетя Вера, а отец сидел возле Сашки и целовал сына.

Сашке постелили на диване. В комнате стоял терпкий запах винных паров и табачного дыма.

Сашка открыл окно, сел на подоконник. Внизу, под окнами, шумели каштаны. Где-то в порту переговаривались гудками пароходы. Тоскливо было на душе. Вот такое же чувство было у Сашки и вчера, когда прощался он с Цобой в больничном саду.

Заплакали близнецы. Мягко прошлепала к ним тетя Вера. В соседней комнате похрапывал отец и что-то бормотал во сне.

Никому нет до Сашки дела. В этом доме своя семья, свой уклад, привычки, планы. И близнецы… Здесь все есть для счастья отца. А для Сашки?..

В памяти всплыл небольшой белый домик около городского сада. Дождливый осенний день. Отец в защитного цвета гимнастерке, мать со слезами на побледневших щеках…

Отец наказывал матери не оставаться в Ростове.

— Поедете на Каму, в Чистополь, к тете Ксене. Там как-нибудь проживете, — говорил он перед уходом на фронт.

Долго тащились они с матерью по донецким степям. Люди шли, хмуро опустив головы, несли на плечах самое необходимое, толкали впереди себя тачки. В некоторых из них дремали дети. А те, что постарше, охваченные общей тревогой, молча, понуро шли за родителями.

Однажды беженцы остановились около переправы, пропуская вперед бесконечные колонны войск.

— Воздух!!! — пронзительно закричал кто-то в толпе.

Страшный вой и грохот.

Очнулся Сашка на руках у красноармейца.

— Ну что, отошел, сынок? — заботливо спросил тот, завинчивая флягу.

Вода вернула Сашке сознание.

— Мама… — жалобно позвал он и, рванувшись из рук солдата, побежал по изрытой воронками земле.

У большой свежевырытой могилы на земле лежало несколько странно вытянувшихся тел. В одном из них Сашка узнал мать. И рядом с ней лежал брат Женя.

— Мамочка!..

Но мать молчала. Откинутые руки уже совсем остыли. Черные волосы, испачканные кровью, прилипли к вискам. И у Жени лицо все было в крови, и выражение такое, словно кто-то обидел его. Сашка сел на сухую, жесткую землю и горько заплакал…

…Утром Сашка проснулся и долго не мог понять, где находится. Вот так же и то первое утро в училище встречал Сашка. Но тогда звенел звонок и Цоба кричал ему: «Подъем, староста!»

А здесь тихо-тихо. Только слышно, как журчит где-то в кранах вода и кто-то мягко ступает по мягкому ковру. Сашка открыл глаза.

— Доброе утро, орел! — ласково проговорил отец. — Хорошо ли спалось?

Завтракая, отец уже не плакал, хотя и выпил две рюмки коньяка. Он серьезно смотрел на Сашку и говорил:

— Давай, Сашок, обсудим, как дальше жить будешь. Есть два варианта. Первый — кончаешь десятилетку и в институт. Второй — Нахимовское или Суворовское училище. Откровенно, мне первый вариант больше нравится. Конечно, в Нахимовское устроить легко. Но я не особенно хочу этого. Опять ты уедешь. Лучше жить с нами. Как ты сам-то думаешь?

— Не знаю, — откровенно признался Сашка.

— Я думаю, в Нахимовском очень хорошо, — нежно пропела тетя Вера. — Там такое будущее…

— Помолчи, Верчок, — перебил свою жену отец. — Это дело мужское. За будущее Сашок уже может не волноваться. Это теперь моя забота. Хватит скитаться. Ну, да чего это мы затеяли такой разговор? До осени еще времени много. Лето, Сашок, отдохнешь, покупаешься в море, позагораешь, наберешься сил, а к осени все решим.

После завтрака отец повел Сашку показать город. Они бродили у оперного театра, с Приморского бульвара смотрели на море. И опять рабочему морю не было до Сашки никакого дела. Так же, как и год назад, вертели своими хоботами портальные краны.

Но и Сашка уже смотрел на море не так, как прежде. Он знал, для чего эти хоботы. Знал, что есть в этих кранах шестеренки, различные оси, и винтики, и болтики. Все это Качанов умеет делать своими руками. Выходит, и море это, прежде таксе загадочное, не может обойтись без Сашки, без его рабочих рук.