Румия

ВЛИПЛИ

Неделю тому назад еще шелестели чуть пожелтевшие листья кленов, и, кружась, опускались на асфальтированные дорожки пропеллеры-семена. А сегодня и сморщенные листья, и не успевшие осыпаться семена клочьями висят на мокрых неподвижных ветках. На них бисеринками собираются прозрачные капли и нехотя падают на унылую землю, будто деревья оплакивают уходящее лето.

Сашка уткнулся носом в запотевшее оконное стекло, зевал и ругал погоду.

В тумане вырисовывался приземистый дом. На толстой антенне сидела, нахохлившись, черная ворона. Из переулка вынырнули трое мальчишек. Подбежав к крыльцу, пугливо оглянулись. Один, постарше, взобрался на крыльцо, резко дернул звонок и спрятался за угол, остальные бросились врассыпную.

«И охота им бегать в такую погоду. Сидели бы дома, — лениво подумал Сашка. — А нам тащиться куда-то». Все как-то нескладно получается. Зачем этот базар? Деньги не нужны. Есть дают вдоволь. Ну Цоба — понятно. У него натура такая — скучает, если не стащит что-нибудь. Без приключений не может. А Сашке к чему эти приключения? Ведь и в ремесленное поступил — лишь бы перезимовать, а потом в мореходку податься. У Борьки дело хуже. Его с тремя классами ни в какую мореходку не примут, даже юнгой на корабль не возьмут. Ну да не всем быть моряками. Цобе не пришлось учиться. А токарное дело ему в самый раз. Только бы не сбежал из училища.

Сашка еще тогда, в детприемнике, твердо решил увести за собой в ремесленное Борьку. Для Цобы ремесленное — новое дело. А душа его ко всему новому открыта.

Как теперь удержать Борьку в училище? Ведь за такую штуку…

Сашка — староста, а сам, как телок, — за Цобой.

— Качан, что ты там уставился в окно? — разозлился Цоба.

— Может, не пойдем? Ну их, эти шкеры, — робко предложил Сашка. — Наверно, и базара сегодня нет, слякоть такая…

— Да чего там! Было бы барахло, а покупатели найдутся. Айда! — решил Цоба.

— Без спроса? — удивился Сашка.

— Струсил? Можешь оставаться!

«Поссорится со мной и вовсе уйдет из училища, — подумал Сашка. — Может, удастся с ним потом поговорить откровенно?»

— Да я так только…

Возле училища ребята встретили плотника дядю Терентия. За рыжую бороду ему дали прозвище — Дед Мазай.

— О, соколики! — тряхнул он бородой.

— Здравствуйте, дядя Терентий, — разом поклонились ребята.

— Куда цэ вы снарядились, хлопцы? — полюбопытствовал тот.

— К тете, — не моргнув, соврал Цоба.

— А это шо? — ткнул Терентий в свертки.

— Вещи, — поддержал друга Сашка, — м-м… нам разрешили отнести их к тетке. Она у меня такая одинокая, мужа нет, детей тоже.

— Цэ вирно: одному человеку с тоски помереть можно, дюже погано, — вздохнул Терентий. — Шагайте, шагайте, развеселите старушку. Вон як вас вырядили, покажитесь ей.

— Хорошо, хоть никто другой не наскочил, а то бы погорели. Деда Мазая обвели, как рыбу, — хихикал Цоба, ускоряя шаг.

До самой толкучки ребята то и дело поглядывали по сторонам. Сашка волновался: как-никак, староста.

— Тирасполь — городок маленький, а форма у нас заметная. Враз погореть можно, — тревожно шептал он.

— Не погорим, — успокаивал его повеселевший Цоба. — Я здесь дороги знаю. Махнем через балку и сразу выйдем на Казарменный, а там до толкучки рукой подать.

Цоба оказался прав. Несмотря на сырую погоду, покупатели нашлись сразу. Борька деловито пересчитал деньги и предложил:

— Я хорошее местечко знаю, идем.

Поплутав по переулкам, друзья оказались около разбитого здания.

— Вот, — указал Борька.

Над дверью, чудом уцелевшей среди развалин, висела вывеска. «Густэрь — закусочная», — прочел Сашка.

К их удаче, у стойки посетителей не было. Тучная буфетчица налила в стеклянные банки виноградного, цвета фиолетовых чернил, вина.

— У нас в Молдавии, Качан, и свиньи пьяные ходят, — закусывая соленой брынзой, рассказывал Цоба.

— Ну, уж это свист над Волгой раздается, — не поверил Сашка.

— А ты не разговаривай. Тяни винцо — оно полезное, — подбадривал друга Цоба.

Но Сашка, обхватив обеими руками банку, рассматривал этикетку «Икра кабачковая» и никак не решался приложить к банке губы. А когда наконец хлебнул, скривился и торопливо засунул в рот кусок брынзы.

— Ты лучше хлопни разом, потом хлеб понюхаешь, и все, — поучал Цоба.

Сашка приложился губами к банке и, задыхаясь, выпил все до дна.

— Вот это настоящий пацан! — искренне обрадовался Цоба. — Ты, Качан, не веришь, что свиньи бывают пьяные? А я правду говорю. До войны у нас виноградник был, давили вино и выжимками кормили свиней. Они нажрутся и давай по двору выбрыкивать. Один поросенок два дня пьяный ходил. Отрезвеет, напьется воды — и снова пошел спотыкаться.

— Хи-хи-хи… Пьяный… поросенок, — смеялся начинающий хмелеть Сашка.

Выйдя из буфета, друзья закурили. Сашка затянулся, опять закашлялся и принялся плеваться.

— Ты дым не глотай, — подсказывал ему Цоба. — Вдохни и выдохни, не спеши. Тоже мне моряк — курить не умеет.

Сашка сделал глубокую затяжку, еще больше закашлялся и, не выдержав, бросил папиросу в грязь.

— Эх ты — тюлька! — заорал Цоба. — Давай-ка сюда папиросы. Мне что пить, что курить — дело привычное!

По правде сказать, такой дозы вина Сашка в своей жизни еще не принимал. Хмель быстро ударил ему в голову. В одурманенном мозгу завертелись бешеные чертенята. Он уже забыл о том, что собирался поговорить с Цобой откровенно, подсказать ему, как жить дальше. Сейчас он и сам не знал, как жить. Ему вдруг захотелось петь, кричать, сделать Цобе что-нибудь приятное в благодарность за такой удачный план. Ну, хотя бы вот разбить фонарь на столбе.

— Думаешь, не попаду? Попаду!.. Вни-ма-ни-е!

Сашка поднял из грязи камень и запустил им в фонарь. Матовый шар, оглушительно хлопнув, разбился вдребезги.

— Видал? И еще могу! — совсем разошелся Сашка.

— Ай да Качан! — одобрил Борька. — Вот какой у меня корешок. Что хочешь для друга сделает. Качан, а ну, цыганочку отколи…

Хлопнув ладонями, Сашка начал выделывать какие-то вензеля. Подпрыгнув, он попытался пуститься вприсядку, но не устоял на ногах и плюхнулся в грязь. Цоба с хохотом помог ему подняться. Друзья обнялись и, горланя песни, двинулись дальше.

В спальню они предусмотрительно пробрались через окно. Но едва Сашка, не раздеваясь, упал на постель, ему стало невыносимо плохо. Казалось, что все внутренности вот-вот вывернутся наружу. Он поднялся с кровати и тем же путем, через окно, кое-как вылез во двор. Помочил голову водой из лужи. Стало немного легче. Только очень хотелось пить. Сашка с трудом вскарабкался на подоконник, зацепился карманом за раму и, ругаясь, полетел на чью-то кровать. Хозяин койки вскочил и испуганно уставился на буяна.

— Что это? Кто тут?

— А тебе какое дело? Дрыхни, не квакай, а то как дам! — замахнулся Сашка.

— Ну, ты! Давака.

Наклонившись, Сашка, разглядел в полутьме знакомое лицо.

— А, это ты, Игорь? — сразу охладел он.

— Чего бродишь, лунатик?

— Да так, знаешь, душно тут, — пытался соврать Сашка.

— Дверей нет? По окнам лазишь. Э, да ты пьян, свинья!

— Цыц ты, гвардеец. А то дам такую свинью, что сам захрюкаешь! — пригрозил ему Сашка.

— Кто здесь буянит? — Из темноты спальни выплыла фигура дежурного по училищу. — Качанов?! Староста! Да ты, кажется, пьян?! Вот так сюрприз. Пойдем-ка со мной. Только без шума.

А Сашка совсем не испугался. Ха! Он им еще всем покажет!

Дежурил в ту ночь Степан Петрович Кольцов — комсорг училища. Левая рука у комсорга не разгибалась в локте, на розовой искореженной кисти было всего три пальца.

Все знали, что служил Степан Петрович во флоте. Потому, наверное, и звали его за глаза Полундрой и слегка побаивались.

Покачиваясь, Сашка поплелся за Кольцовым в комнату дежурного. Верхняя лампочка не горела, поэтому в дежурке было темновато. И только яркий сноп света от настольной лампы освещал толстые книги и листы бумаги на столе.

Сашка машинально попытался прочесть надпись на зеленой обложке: «Педа… го-ги-ге…» Буквы прыгали, не желая укладываться в слово, и Сашка перевел взгляд на потолок.

Дежурный включил полный свет. Сашка почувствовал, что стоит он теперь весь на виду с подгибающимися ногами и нелепо мотающейся головой. И тут он оробел. В голове прояснилось. Ему захотелось согнуться сейчас калачиком и залезть в уютный полумрак под столом.

— Где это ты, молодчик, наклюкался? — спокойно спросил комсорг.

«Теперь начнет нотации читать, — с тоской подумал Сашка. — Ну и пусть. Думает, испугаюсь. Как же…»

Кольцов встал из-за стола и строго, с ног до головы, стал разглядывать Качанова.

А Сашка и сам решил в упор смотреть на дежурного. Подумаешь, комсорг — шишка великая. Сашка самого директора сейчас не боится, а тут… А почему, интересно, Кольцова зовут Полундрой? Полундра — это по-морскому что-то вроде тревоги.

Еще в упор посмотрел на комсорга и опустил глаза. Какой у Полундры взгляд: улыбается вроде, а Сашке вовсе не смешно. Стыдно только и хочется начистоту поговорить. Ну вот он, совсем не на много старше Сашки, лет на десять, не больше. Парень же совсем. И ростом невелик. Как его только во флот приняли? Добро бы широк в кости был, а то так… Мишка Потапенко, наверно, сильнее. У того шея и вообще… мускулы. А у Кольцова бушлат матросский висит как-то и шея тонкая, гусиная, даже из-под тельняшки выпирают ключицы. И нос острый, и чуб вьется острыми колечками, а взгляд… вот он, буравит с улыбочкой. И в душу к Сашке от этого взгляда тревога забирается, и хочется убежать на свою постель, спрятаться под одеяло.

— Вид у тебя того… Конечно, разговаривать с тобой толку мало. Иди спать, — неожиданно для Сашки решил Кольцов. — Завтра поговорим.

Сашка круто повернулся и, удивленный, вышел из кабинета.

Натыкаясь то и дело на спинки кроватей, отыскал наконец свою койку. Кое-как разобрал постель, лег и еще долго ворочался. В голове гудели колокола. Что-то переворачивалось в животе.

После долгих мучений Качанов уснул.

Наутро он встал с тяжелой головой и пересохшим горлом. День тянулся тягостно. А Цоба вел себя как ни в чем не бывало… Был он такой же веселый и бесшабашный, как всегда. Удивляло его только странное поведение Сашки. Подумаешь, погорел. Великое дело! «То, видать, с похмелья он такой кислый», — решил Цоба.

Качанов и правда чувствовал себя неважно. Ноги и руки были словно из чугуна, на еду даже смотреть не хотелось. «И нужно было ему это вино, — злился он на Борьку. — Лучше бы конфет понакупили. Теперь…»

С минуты на минуту Качанов ждал вызова к директору. Ведь Кольцов наверняка доложит. Время приближалось к ужину, а его все еще никто не вызывал. Сашка уже начинал надеяться, что дело обойдется без особого шума, а может, и вовсе заглохнет. Но тут в класс вбежал, как всегда, улыбающийся Спирочкин.

— Где Качан? А-а-а… — раскланялся он, увидев Сашку, и лукаво подмигнул. — Пожалте к директору. Поболтаете, вспомните боевые походы.

Сашка побледнел.

— Катись-ка ты, Помидор, подальше! — замахнулся он на Спирочкина. — А то как дам — ни один часовой мастер не соберет!

Спирочкин поспешно отскочил в сторону.