Румия

За короткий путь от класса до директорского кабинета в Сашкиной голове промелькнули разные предположения. «А, что будет, то и будет», — тоскливо решил он. Робко постучал в дверь кабинета, вошел и сразу почувствовал себя жалким. В кабинете директора сидел и Кольцов.

Павел Андреевич, не поднимая глаз, наводил порядок на своем столе. Он был сердит. Смотрел куда-то в сторону.

Чуть слышно задребезжал телефон. Директор не пошевелился. Легкий дребезжащий звон повторился. Телефон звонил настойчиво, но робко, словно боялся побеспокоить и без того сердитого директора.

— Ну, садись, — сказал холодно Павел Андреевич. — Рассказывай, как было дело.

Как было дело! Легко ему спрашивать. Сашка сосредоточенно рассматривал директорский ботинок, выглядывающий из-за массивной тумбы стола.

Кукин встал и зашагал по кабинету.

— Долго ты будешь молчать? Я жду.

— Пошел я на базар, — начал врать Сашка. — Хотел конфет купить. Потом слышу какой-то дядька кричит: «Вино, сладкое вино!» — я и подумал: «Дай попробую». А оно и правда совсем не горькое было, вроде ситро.

— Зато крепкое? — спросил Степан Петрович.

— Вышло, крепкое.

— Сколько же ты выпил?

— Целую банку, — признался Сашка.

— Повеселился, значит? Так-так… А кто из ребят еще был с тобой? — спросил директор.

— Никого. Я один, — поспешно ответил Сашка. — Надумал и пошел один.

— М-м-мда… Почему же они не шумели, а ты разбушевался?

— Так он сразу спать лег, а я… — начал было Сашка и осекся: он сообразил, что сболтнул лишнее.

— Вернулись, значит, и он лег спать. Кто же это он? — как-то совсем равнодушно спросил директор.

«Теперь начнет выпытывать. Да не на такого напал. Не выдам».

— Про товарища не говоришь? Что ж, дело твое. Настаивать не буду.

К Сашкиному удивлению, директор улыбнулся.

— Да, да. Сейчас ты прав. Пусть он сам расскажет о себе. Лучше давай разберемся в твоем проступке.

Павел Андреевич снова сел за стол, поиграл розовой прозрачной авторучкой, которая сразу понравилась Сашке. Он еще подумал: «Вот бы мне такую».

— Что делать будем с тобой? Староста в наших условиях такой же воспитатель, как, скажем, я или Степан Петрович. За тобой должна идти вся группа. Ну, а куда же ты их ведешь? На базар вино пить? Твой ночной концерт слышали многие. Не захотят теперь ребята подчиняться твоим командам. Скажешь налево, они повернут направо. Согласен?

Сашка хотел сказать, что согласен, но побоялся расплакаться.

— Теперь другой вопрос, — продолжал директор. — Нужен ли нам ремесленник-пьянчужка? Сколько тебе лет?

— Пятнадцать, — угрюмо ответил Сашка.

— Так вот, Качанов. Останешься ты или нет в училище, мы серьезно подумаем. Пьяницы нам не нужны.

Плакать Сашке сразу перехотелось. Думать уже он ни о чем не мог. В голове все перемешалось. Он опустил голову и молча направился к выходу.

— Позови ко мне Брятова, — попросил директор.

Уже открывая дверь, Сашка услышал слова директора, обращенные, видимо, к Кольцову:

— Тот будет настоящим командиром.

А в группе жизнь текла, как всегда. Так же зубоскалил Спирочкин, так же кто-то поддразнивал играющего в шашки Потапенко. И вокруг Игоря, как обычно, собрались любопытные.

Сашка даже позавидовал: «Ишь как заслушались». А на него никто и не оглянулся. Никому нет дела, что теперь он не староста, что выгоняют его из училища. Зато, когда Брятов станет командиром, небось даже Борька заведет с ним дружбу. Похаживает себе как ни в чем не бывало и не думает расспросить, что и как.

Сашка по возможности спокойно передал Брятову просьбу директора.

Наконец Цоба заметил Сашку, отпустил последний щелчок Спирочкину и с ленцой подошел к другу.

— Ну, как, Качан, здорово попало? Небось разными словами до смерти заморил? Ловко они умеют языком поворачивать.

Сашка метнул на друга сердитый взгляд.

— Напоил вином, спасибо. Выгоняют меня.

— Ха, — усмехнулся Цоба. — Да это же они завсегда так пугают. Я знаю.

В комнату вошел дежурный по училищу.

— Качанов, стройте группу на ужин, — обратился он к Сашке.

— Брятов сейчас построит. Я уже не староста. Сняли, — тихо проговорил Сашка и прикусил губу.

Цобу будто кипятком обварили.

— Сняли? — вскрикнул он, хватаясь за рукав Сашкиной гимнастерки. — Это как же? Он ведь ни в чем не виноват!

Цоба выбежал из класса и без стука ворвался в кабинет директора.

— Разрешите войти? — спросил он, когда вплотную подошел к письменному столу.

— Ну, уж раз вошел, пожалуй, разрешение спрашивать поздно, — ответил Павел Андреевич.

— Не виноват Сашка! — выпалил Цоба. — Век свободы не видать! Не виноват он. Это все я! — И, приложив руки к груди, повернулся к Кольцову: — Степан Петрович…

— Во-первых, не Сашка, а Качанов, во-вторых, сядь и успокойся.

— Все равно он не виноват. Это я виноват! — бил себя в грудь Цоба, да так, что директор невольно протянул руку, чтобы остановить его.

— Так я и предполагал. А помнишь, когда я согласился принять тебя без экзаменов, уговор у нас был другой. Обещал ты стать хорошим ремесленником? И что получилось? Исключить тебя придется за вчерашнее.

— Ага, исключите, — с искренней наивностью согласился Цоба. — А Сашка только пусть старостой опять будет. Ни в чем он не виноват.

— Заступаться ты мастер, а удержать товарища — кишка тонка, — вставил Кольцов.

— Чего его удерживать? Он на этот счет ни бе ни ме. Еще как уговаривать пришлось! — со вздохом признался Цоба.

— Уговаривать? Так. Не придется тебе больше никого уговаривать. Портить ребят мы тебе не позволим. Лучше от одного избавиться, — сразу принял строгий тон директор.

Только теперь Цоба понял, что дело слишком серьезное. Он не на шутку испугался. Сразу как-то поник и чуть слышно произнес:

— Если бы в последний раз простили, — и пошел к двери, не поднимая головы.

Оставшись вдвоем, директор и комсорг некоторое время сидели молча. Затем Павел Андреевич вышел из-за стола и заходил по комнате. Кольцов курил и молча перелистывал настольный календарь.

— Поблажки давать нельзя ни в коем случае, — заговорил Кукин. — Особенно на первых порах. Нужно так, чтобы другим неповадно было. Ну, чего молчишь, Степан?

Кольцов прихлопнул календарь.

— Жалко, Павел Андреевич, ребят. Сироты же. Особенно этот Цоба. Куда ему деваться?

— Жалко! Ишь, жалельщик нашелся. А мне не жалко? У нас почти все сироты. Их не жалко? Ради трехсот пусть два пострадают. Направим в детдом.

— Хорошие они ребята. Честное слово, — продолжал убеждать Кольцов. — Только еще вчерашним живут. Отойдут, поверьте мне. Всю войну сами себе хозяева.

— Адвокат, — уже мягче заговорил Павел Андреевич. — Чего ты меня уговариваешь? Сам не знаю? Но накажу, учти, Степан.

В коридоре Степан Петрович чуть не столкнулся с Качановым и Цобой. Завидя его, они опустили головы.

Кольцов прошел несколько шагов и оглянулся. Ребята стояли у двери директорского кабинета.