В тени Обсидиана

Страшное подозрение скользкой змеей вползло в ее голову. Ведьма уже не могла думать ни о чем другом.

– Госпожа! Так нельзя говорить про них! Это очень опасно, – затараторил Гноючка, в страхе косясь на черные книги.

– Да что мне они?! – вскричала ведьма, округлив свои невыносимые глаза. – Я столько для них сделала! Столько людей принесла им в жертву! Столько своей крови отдала! И это не считая того, что я дала им в обмен на силу…

Вспомнив об этом, Жадеида содрогнулась. Несмотря на зачерствевшее сердце, души погубленных детей не давали ей покоя. Они приходили во снах, преследовали наяву. Ведьма постоянно слышала их плач и шепот. Даже если она затыкала уши, их упреки звучали в голове и сводили с ума.

Усилием воли стряхнув с себя воспоминания, Жадеида принялась размышлять. Столько всего она отдала книгам, а ее сила, наоборот, уменьшалась с каждым днем. Сначала ведьма думала, что это происходит из-за длительного заточения в статуе. Ей нужно лишь восстановиться, и все снова станет получаться.

Но нет! Сейчас она уже чувствовала себя превосходно, а вот колдовские силы к ней так до конца и не вернулись. Именно поэтому она поспешила убрать девчонку. Ведьма чувствовала, что та сейчас намного сильнее ее.

Даже тогда, когда Жадеида была полна колдовских сил, эта тщедушная девчонка одолела ее в схватке. ее – самую могущественную ведьму в Драгомире!

Если бы не ее преданный сообщник, ведьма задохнулась бы в той каменной тюрьме, куда ее замуровала Луна. Эта позорная неудача до сих пор жгла ее и выводила из себя.

Поэтому на этот раз ведьма не рискнула сразиться с девчонкой сама, а отправила на черное дело Мориона, своего никчемного бывшего муженька.

«Морион, – хмыкнула она про себя. – Жалкий бесхребетный слизняк. Он никогда не был способен на мужской поступок. Он даже не смог придушить этого никчемного старикашку, своего отца, чтобы занять его место».

О, как бы счастлива была Жадеида, если бы ей удалось подтолкнуть мужа к трону правителя. Но тот, к сожалению, оказался слабаком. И вместо того чтобы наказать ее и запереть в тюрьме, он всего лишь с ней развелся.

Ведьма расхохоталась, вспомнив, какое торжественное и печальное лицо было у Мориона, когда он объявил ей о своем решении. А чего стоила скорбь во взгляде, когда он провожал ее к выходу из дворца? Она тогда вдоволь повеселилась.

Жадеида была только рада избавиться от мужа, после того как поняла, что вожделенный трон ей не светит. Сын ей тоже не был нужен. Она воспринимала его как вечно орущий и голодный сверток. Жадеида взяла его с собой лишь потому, что хотела насолить Сардеру и Мориону которые души не чаяли в мальчишке.

К тому же она боялась, бросив ребенка, упасть в глазах Александрита, который больше всего на свете чтил родственные узы. Постоянно носился со своими родителями, сестрой, друзьями и, конечно же, любимой Нефелиной.

Так как Александрит опять стал ее целью номер один, нужно было соответствовать его понятиям. Уже потерпевшая одну неудачу, в этот раз она решила добиться его во что бы то ни стало.

Вспомнив недоуменный взгляд Алекса, когда она сказала ему о своих чувствах, Жадеида опять испытала боль и от этого рассвирепела. Оказывается, он всегда считал ее своей сестрой! И был готов протянуть ей руку помощи! Зачем ей эта рука?! Ей нужен титул, власть и сила!

Мысли Жадеиды вновь вернулись к книгам, которые так и не дали ей того, что она хотела. Ведьма кружила по комнате, все больше убеждая себя в том, что именно книги стали корнем ее бед.

– Не кажется ли тебе, Гноючка, – свистящим шепотом прошипела она, – что я даю этим книгам больше, чем они мне?

Гноючка втянул голову в плечи и опасливо спрятался за стол.

– Не видишь ли ты, что они меня используют? Я тебя спрашиваю! Отвечай! – гаркнула она.

– Не з-з-знаю, госпожа, – пролепетал калека.

– А вот я начинаю подозревать, что это так. Что толку от черной жижи, которая отравила их воду, от мороза, который сковал их центральный петрамиум? А сейчас? Я принесла в жертву такого упитанного смарагдианца – и что? Книги дали мне силу, чтобы я наслала вот этих букашек? Да я бы сама легко справилась с таким заклятием. Как и Сардер справился с его последствиями. Тогда какой прок от этих книг?

Ведьма, которую сотрясала яростная дрожь, резким движением выхватила из ножен кривой кинжал и подскочила к столу, где лежала главная книга. С громким криком она занесла руку.

– Мне от вас никакой пользы, только вред!

– Госпожа! Умоляю, остановитесь! – залепетал Гноючка и, сжавшись, пополз к двери.

– Не-е-ет, – крикнула Жадеида и начала опускать нож.

И тут ей в лицо вцепилась черная тень. Паук как клешнями сжал ее лицо. Передние лапы давили ей на глаза, а задние залезли прямо в рану, занимавшую большую часть щеки.

Жадеида взвыла и упала на пол. Кое-как она отодрала от себя паука и отбросила его в сторону. Но тот тут же вскочил и начал разматывать липкую паутину. Размахнувшись, он метнул блестящую нить, которая впилась ведьме прямо в глаз. Заорав от невыносимой боли и посерев от страха, Жадеида поползла к книге и униженно распростерлась у стола.

– Простите меня, – заверещала она. – Я не в себе! Я не понимаю, что творю! Простите! Простите! Простите!

Встав на колени, ведьма билась лбом о столешницу. Левую сторону лица, куда попала паутина, невыносимо жгло, резкая боль усиливалась с каждой минутой. Всхлипывания сменились отчаянным воем. Жадеида с трудом села и с опаской поднесла дрожащую руку к лицу. Пальцы испачкались в крови и непонятной жидкости, сильно щипавшей кожу. Кое-как оттерев руку о подол плаща, ведьма принялась тереть лицо. Жжение уменьшилось, но глаз болел все сильнее. Ведьма попыталась открыть его, но ей не удалось, только невыносимая боль пронзила ее. Липкими от крови пальцами она ощупала веко и, заледенев от страха, поняла, что глаз открыт. И он ничего не видит. Отчаянно заревев, ведьма упала на пол и забилась в истерическом припадке.

Паук, зло поблескивая глазами, наблюдал за муками Жадеиды. Потом, видимо, решив, что с нее достаточно, передними лапами взял какую-то тряпку и двинулся к побежденной ведьме.

Та с мольбой протянула к нему руки.

– Это будет тебе уроком, – торжественно сказал паук и ловко наложил тугую повязку на левую сторону ее лица.

Ослепшая на один глаз ведьма сидела, обхватив колени, и выла, раскачиваясь в разные стороны. Боль утихла, но легче ей не стало.

В углу, по-прежнему замотанный веревками с ног до головы, мычал и извивался беспомощный пленник, который оказался невольным свидетелем этой сцены. Он не мог вымолвить ни слова, так как его рот был надежно заткнут кляпом.

В широко открытых глазах пленника стояли слезы.