В тени Обсидиана

– Но я, как и вы, ничего не знал о втором лабиринте. Это Луна всем рассказала о нем!

– Это произошло случайно. Если бы девочка не услышала, кто такой Эгирин, она бы никогда не выдала его секрет. Думаю, все было так. Твой сын, скорее всего, имел какое-нибудь запасное укрытие. Услышав, что мы его ищем, он спрятался там. И ты действительно никого не нашел в лабиринте. А когда после пропажи Луны мы вычислили тебя, ты придумал эту легенду. Или ведьма сидела в лабиринте и ждала тебя, чтобы озвучить свои требования? Откуда она знала, что придешь именно ты? А не я с отрядом воинов?

– Я не знаю, – отчаянно закричал Морион. – Я правда ее там нашел, она держала нож у горла сына!

– Ну да, а еще он был связан с ног до головы, – саркастически бросил Гелиодор. – Такой сильный юноша не мог справиться со слабой женщиной и калекой, скрюченным до земли? Сплошные нестыковки. Ты, видимо, не ожидал, что мы так быстро вычислим тебя. Ведь идея с пожаром была гениальной. Кто в такой суматохе обратит внимание, что ты бродишь в неурочное время в неурочном месте? Тебе просто не повезло. В первую очередь потому что Анита тогда поехала в Смарагдиус. Видно, это не входило в твои планы.

Морион молчал, уставившись невидящим взором в серую бетонную стену.

– Я так сочувствовал тебе, а ты хуже змеи, – тихо сказал Гелиодор. – Никогда не прощу тебе пропажи девочки… и разбитого сердца Аниты. Слышишь?

Морион низко опустил голову и отвернулся к стене.

– Передай Аните, что я люблю ее и сожалею, – прошептал Морион.

Его осунувшееся лицо исказилось, как от боли.

– Ага, обязательно передам, – язвительно ответил Гелиодор.

И, даже не бросив на Мориона последнего взгляда, он резко развернулся и пошел обратно.

Остальные правители тем временем тоже спустились в подземелье и вместе с Сардером ждали возвращения Гелиодора.

– Странно все-таки, что здесь так тепло, – задумчиво сказала Криолина.

– Ничего странного, – хмыкнул Варисцит. – Морозный воздух пришел сверху и не успел проникнуть в глубину земли. Или же ведьма ему не позволила, беспокоясь за своего сообщника. Иначе он бы замерз. А так сидит себе в тепле. В отличие от всего Манибиона.

Варисцит наткнулся взглядом на Сардера и решил сменить тему:

– Алекс, ты начал что-то говорить про замерзших воинов. Кто-то еще пострадал?

Тот глубоко вздохнул.

– Дождемся Гелиодора, чтобы не повторять дважды.

Правители встревоженно переглянулись, но не стали настаивать. Алекс был рад этой небольшой отсрочке. Он не знал, как сообщить друзьям страшную весть. Празета любили все. Ему доверяли не только болезни и раны, но и душевные переживания.

Он единственный из старейшин обладал ровным, легким характером, в отличие от вспыльчивого Андалузита, ворчливого Ларимара, гордой Турмалины и непреклонной Цитрины.

Особенно любили Празета дети. Когда он отдыхал в саду в своем любимом кресле, его частенько окружала стайка ребятишек, прибегавших в том числе и из других петрамиумов. Они обожали его сказки, в которых правда перемешивалась с выдумкой. Слушая истории Празета, каждый чувствовал себя их героем и проживал необыкновенные приключения, рожденные фантазией старого целителя. Его смерть станет ударом для всех.

И вот наконец вернулся Гелиодор.

– Все в порядке, – сообщил он. – Там тепло. Одеяло я ему оставил, зажег все факелы.

Сардер облегченно вздохнул.

– Проверяйте каждые полчаса, – обратился Гелиодор к часовым. – Двоих воинов я вам тут оставлю. Если температура начнет падать, сразу во дворец. И снимите доспехи.

– Так точно, – хором ответили воины.

Правители поднялись из подземелья. Светало, и в предрассветной серости было видно, как постепенно отогревается земля. Возле больших костров образовались огромные проталины, где вовсю зеленела трава.

– Сейчас солнце взойдет, и от заклятия Жадеиды не останется и следа. Если бы не гибель воинов, можно было бы сказать, что мы легко отделались, – сказал Варисцит.

– Не только гибель воинов омрачает эту ночь. – Алекс судорожно сжал кулаки. – Эта ночь унесла жизнь Празета.

– Как? – закричали все одновременно.

– Он замерз насмерть, я не успел его спасти…

В полнейшем молчании они дошли до крыльца. Часовых, застывших в вечном карауле, уже унесли. Дверь теперь легко открывалась, поэтому правителям не пришлось лезть через окно.

У зала советов Александрит остановился.

– Он здесь. Можете попрощаться, – и он распахнул двери. Возле Празета уже собрались другие обитатели дворца.

Хотя по-прежнему стоял лютый холод, они все пришли в зал советов, чтобы отдать дань уважения тому, кого так любили.

Раньше в Драгомире относились к смерти философски. До проклятия Жадеиды мало кто умирал, не достигнув преклонного возраста. Целители лечили все болезни, за исключением смертельных ран. Чаще всего драгомирец чувствовал, когда придет его последний день. Он успевал попрощаться с родными и близкими, затем засыпал и ночью переходил в мир забвения. Утром его с почестями провожали и отправляли лодку с телом в древний океан.

Когда над миром нависло проклятие Жадеиды, смерть стала приходить внезапно, не разбирая, кто перед ней. Она забирала тех, кто мог бы прожить еще долго, и люди стали бояться и проклинать ее.

Правители встали вокруг скамьи, на которой лежал их общий наставник и друг. Обитатели дворца тихо покинули зал советов, давая им возможность проститься с Празетом наедине. Двери тихонько закрылись, в зале воцарилась полная тишина.

– Вряд ли ты успел бы что-то сделать. Он жил на самом верху, поэтому замерз в первую очередь, – сказал Сардер. – Это было его желание, он хотел дышать природой и быть поближе к небу.

– Да, – согласилась Криолина, изо всех сил борясь со слезами. – Зато он ушел без страданий. Я каждый день этого боялась. Ведь никто не смог остановить его, и он продолжал лечить. Судьба любила его, поэтому подарила легкую смерть.

Правители закивали.

Празет был величествен и красив. Даже сейчас, когда его душа отправилась путешествовать в мир забвения, он внушал глубокое уважение и душевный трепет.

– Ну что же, – тяжело вздохнул Гелиодор, – нужно достойно проводить его и наших воинов.

Наконец-то солнце коснулось промерзшей земли, и ледяная корка, сковавшая ее, начала понемногу таять. Люди торопились распахнуть окна и двери, чтобы впустить в жилища тепло солнечных лучей.

По дорогам Драгомира побежали громкоголосые ручьи, а крыши украсились звонко капающими сосульками. Если бы не всеобщее горе, охватившее Манибион, люди могли бы оценить красоту искрящегося льда, который причудливо таял, образуя узоры в проталинах. Но никто не смотрел на это великолепие. Сосульки сбивали длинными палками, а ручьи сразу же осушали огненными струями. В Манибионе поселилась печаль.