Сказочное наказание

24. Случаи с оладьями

Во дворе замка стояла машина, на которой прибыли сотрудники уголовного розыска, а весь личный состав сидел на газоне, развлекаясь дружеской беседой с профессором Гибшем. Едва они нас завидели, ротмистр Еничек встал, а оба штатских повернули к нам головы. Реставратор запыхтел трубкой и сказал:

— Ну, наконец-то!

Милиционер потряс руки Станде и Иване и потянул носом воздух.

— Вы, верно, кооперативу помогали? — предположил он, поднося ладонь к носу. — От вас просто разит деревней.

— Вы же сами понимаете, — спокойно отвечал Станда, — от агронома не может пахнуть фиалками. Мы с молодыми людьми провели небольшую экскурсию в винтицкий кооператив, — добавил он якобы для ясности.

Один из штатских придвинулся поближе.

— Мы бы хотели еще раз осмотреть ваш замок, если позволите. Ни барышня, ни пан Кроц знать ничего не хотят об этом тициановском портрете. Мы выслушали старого пана Рихтра — тот клянется, что портрет должен быть здесь. Остается еще одна возможность: кто-то спрятал картину тут, в замке.

— Да что вы говорите?! — удивился Станда, разводя руками. — Вы полагаете, что в этом замешан кто-нибудь из нашей команды?

— Ничего такого я не говорил, — возразил мужчина из уголовного розыска, мило улыбаясь. — Насколько нам известно, первым посторонним в замке был профессор Никодим.

В разговор вступил и второй товарищ в штатском:

— Вы сами недавно говорили, товарищ инженер, что как-то заметили в комнате профессора картину, которую до того нигде не видели.

— Верно, — кивнул Станда. — Но это был портрет барышни Томашковой, написанный паном Кроцем. Я его почти сразу узнал вчера на даче.

Сотрудники уголовного розыска переглянулись и на минутку задумались. Наступила тишина, но она продолжалась недолго. Ни с того ни с сего Тонда подпрыгнул чуть ли не на метр, взревел и рванулся вон из круга собравшихся, да так стремительно, что у ротмистра Еничека свалилась фуражка.

— Кро-оошка! — заорал Толстый волк и бросился вперед.

На ступенях у дверей замка метался валёк из мяса и сала, обтянутый собачьей шкурой, на коротких, кривых лапках. Толстая торпеда, пискляво повизгивая, покатилась навстречу своему хозяину и приложила исполинские усилия, пытаясь попасть к нему на руки. Тонда опустился на колени, дал ей себя облизать, как головку сахара, сюсюкая при этом вроде какой-нибудь кумушки над младенцем.

— Эти двое от любви когда-нибудь слопают друг друга, — хмыкнул Мишка.

— В следующий раз лучше присматривай за своим песиком, — сделал ротмистр замечание Тонде. — Вчера вечером он влез к нам в машину, сожрал у поручика ужин, а потом уснул за задним сиденьем. Дежурные всю ночь глаз не сомкнули — этот твой барбос непрерывно скулил под дверью. — Милиционер повернулся к нам, поднял четыре пальца. — За ночь пес умял четыре ломтя хлеба с маслом и колбасой, выпил термос кофе и еще пол-литра пива. Покуда было что жрать, вел себя тихо, но как только у дежурного кончились запасы, заскулил опять — и так до утра. Да, еще слизнул тридцать кусков сахара, которые секретарша держит для кофе. Невероятно, но факт.

Мужчина из розыска, которого Еничек назвал поручиком, с печальной усмешкой добавил:

— Жена дала мне вчера с собой десять картофельных оладьев, мое любимое кушанье. Он их тоже слопал вместе с полиэтиленовым пакетом.

Хотя на наших лицах изображалось возмущение ненасытностью Тондиного пса, но внутри у нас все сотрясалось от хохота. Алена душила приступ смеха тем, что щипала меня за спину, Ивана покусывала костяшку пальца, а Станда, как всегда, когда хотел сохранить серьезность, сосредоточенно раскуривал сигарету.

Счастливое выражение на Тондиной физиономии сменилось виноватым.

В его объятиях резвилась, блаженствуя, Толстая торпеда, а поручик притворно хмурился.

— Но… — пытался что-то высказать Толстый волк. — Но… значит… если… я, вероятно, должен буду заплатить, да?

Поручик замялся и дотронулся подушечкой указательного пальца до кончика носа.

— Как скажет начальник, — ответил он.

— А может, сделаем так: я бы натер картошки, а Ивана испекла бы вам оладьи? — осторожно спросил Тонда.

— Почему же нет, вполне пойдет, — согласился поручик, — но как быть с нашими дежурными? У них съедено больше, чем у меня.

— А может, и они тоже взяли бы лепешек, а? — размышлял Тонда. — Если бы мы послали им — ну, скажем… Как вы сами думаете, сколько?

Работники службы госбезопасности переглянулись и запрокинули головы.

— Десять? — прикинул первый.

— Пятнадцать, — сказал ротмистр Еничек. — И это, если не учитывать тридцати кусочков сахара.

— Тогда, значит, двадцать, — внес поправку поручик. — Так мы возместим и секретаршины убытки.

Тонда опустил Толстую торпеду на землю, вытер тыльной стороной ладони вспотевший нос и повернулся к замку.

— Тогда… тогда я сейчас же иду тереть картошку, — грустно сказал он.

Только за Тондой закрылись двери, двор огласился взрывом хохота. Алена повалилась на траву и как помешанная стала молотить по ней руками, Станда с Иваной стояли обнявшись и хохотали, уткнувшись друг другу в плечо, Мишка паясничал перед Толстой торпедой, а стражи порядка покатывались со смеху. Только профессор Гибш делал вид, что это его не касается, а когда веселье улеглось, тихо сказал:

— Удивляюсь, как вы можете так подшучивать над этим пареньком. Он честный добряк и не заслуживает такого отношения. А вы… — Он обращался ко мне, Алене и Мишке. — Если вы настоящие друзья, то не дадите ему одному крутиться на кухне и придете на помощь.

Как вы думаете, мы пошли? Пошли, только не сразу, потому что сперва хотели узнать, найдется ли портрет Тициана, а потом уже пошли.

И без всяких отговорок.