Четыре наследника

Глава 15. Похоронная процессия

Совещание закончилось за полночь. Марция продолжала размышлять над словами барона Ворнхолма, ложась в постель. Ей не нравилась его идея, однако речь шла о её семье, её матери и брате. Неужели их хотят убить? Всё протестовало в ней при мысли о смерти маленького Гиемона – опасность для собственной жизни и то беспокоила её меньше. Но вот мать… Хочет ли она её спасти или… Марция боялась даже помыслить о мести, но ведь мать убила отца! Как оказалось, Ворнхолм тоже знал об участии Маэрины в убийстве Гиемона. Марция дала ему прочесть письмо матери, переданное ей Кэйроном в день побега из Нортхеда – всё равно он настаивал на необходимости помочь королеве Барундии. Райгард, чей болезненный вид до сих пор вызывал беспокойство, что-то буркнул о сильных мира сего и затих. Марция надеялась поскорее увидеть его среди советников, особенно теперь, когда муж отправился за очередной дракой.

Дайрус уехал несколько дней назад, прихватив людей Ривенхеда, чтобы отбить его владения недалеко от Соуборта и разведать обстановку. Она не представляла, когда ожидать его возвращения. Хуже всего, Марция не знала, хочет она этого возвращения или нет. В отсутствие Дайруса она чувствовала себя настоящей королевой. Да, проблем много, не всегда она знала, что делать, но ей нравилось видеть, как жители города приветствуют королеву, как обращаются к ней за решениями, приходят к ней решать споры. Как ни странно, именно здесь, в Корнхеде, вдали от пышного двора, балов, заканчивавшихся пьянкой и распутством, Марция чувствовала себя свободнее. Если там Илза могла в открытую сидеть рядом с Дайрусом и кокетничать с ним, то здесь подобное поведение Марция умела пресечь на корню, отсылая Илзу по делам или под предлогом совещания. Эйвард не решался вступаться за сестру, а жалобы Илзы и нескольких дам на суровый быт смешили Марцию – она привыкла и не к такому. Иногда она с тайным злорадством наблюдала, как Дайрус отбивается от Илзы. Она больше не испытывала ревности, позволяя девушке впустую тратить время, пока королева занимается делами.

Вот тут Марция чувствовала себя в своей стихии. Суровое воспитание матери, жёсткие требования отца давали о себе знать: Марция находила решения, умела работать на износ. Она никогда не жаловалась. Мужчины, глядя на неё, стеснялись показать слабость и ставили её в пример, если их женщины пытались выговорить себе привилегии. Вся женская часть поредевшего двора вынуждена была равняться на королеву. Марция отлично знала, какие чувства это вызывает у придворных дам.

Дайрус, привыкший к тому, что в Нортхеде всё работало само собой, не особенно любил заниматься строительством, даже собственной власти. Он и не представлял, как много требуется, чтобы королевский двор работал как надо. Писцы, слуги, стража, канцелярия, склады, учёт оружия, боеприпасов, еды, одежды, назначения на должности, формирование новых структур управления и ещё много другого, о чём он имел порой смутные представления. Марции иногда казалось, будто он верит не только в то, что власть от Бога, но и в то, что Бог обязан обеспечить её работу. В юности Дайрус сбегал с уроков, подглядывал в её записи, ругался с учителями, торчал в борделях и пивных. Заседания, куда приглашали его Гиемон или Маэрина, вызывали у него скуку. Он так и не понял: правление страной – это работа, а не развлечение. Мальчишкой Дайрус представлял себя на троне, отдавал приказы, казнил и миловал, побеждал врагов в войнах, ни разу не задумавшись о том, где брать фураж для лошадей, на какие деньги вооружать солдат, сколько законов надо знать, чтобы судить за преступления, как заставить других выполнять приказы. Всем этим и многим другим Марция занималась с помощью нескольких придворных, вроде Райгарда Сиверса, Эйварда Ривенхеда и Орвальда Кривенмера.

Думая о Райгарде, она покраснела, вспомнив голое тело на кровати. Марция сама не знала, почему не ушла, когда Хлоя начала раздевать его. Не считая больных в лазарете монастыря, королева до сих пор видела только одного голого мужчину – мужа. Дайрус ни разу не вызвал у неё ни желания, ни хотя бы любопытства. Она лишь исполняла долг – долг королевы, долг супруги. С тех пор как лекарь вынес приговор Дайрусу, Марция старалась не думать о последствиях. Дамы шептались о них с мужем, приписывали обоим связи на стороне, гадая, с кем они проводят время. Все знали: король с королевой не спят вместе. Марция надеялась, что в походных условиях это неважно, но как раз сейчас держать подобное в тайне оказалось невозможно: слишком всё на виду. В Нортхеде она могла спрятаться в покоях, в Корнхеде было слишком мало места, теснота раскрывала любые тайны. Единственное, о чём двор не знал – это о болезни Дайруса, иначе шутки о короле давно бы стали притчей во языцех. Марция не раз гадала, почему Кэйрон не распространил эту важную новость – ничего на ум не приходило.

Плохо и то, что если все знали про отношения королей, то и короли всё знали об отношениях придворных. Так, Эйвард Ривенхед забыл про оставшуюся в Нортхеде дочь барона Узенрека и обхаживал племянницу Ильяса Чевиндома. Гордей Иглсуд нашёл себе невесту из дома барона Йоэла Поллендара. Он даже пообещал барону снова стать эктарианином; теперь они с будущим тестем частенько выпивали вместе: барон от души крыл скантов, Гордей смешил его грубыми шутками стражников. Хлоя ночевала в комнате Игера куда чаще, чем в резиденции госпожи. Марция отмечала её радостное лицо по утрам, улыбку, которой она одаривала Игера и косилась на его гульфик, смотревшийся, несмотря на увечье, довольно внушительно. Марция пыталась одёргивать особо наглых придворных. Хлоя как-то, краснея, передала ей услышанный в таверне ядовитый стишок о привычке королевы-девственницы с завистью следить за подданными и портить им хорошее настроение. С тех пор Марция предпочитала не лезть в чужие постели, если любовники не слишком уж выставляли себя напоказ. Она вспоминала ночь с Дайрусом и понимала: Хлоя с Игером явно проводят ночи по-другому. Но как? Марция боялась расспрашивать служанку, но однажды видела, как они тискают друг друга в сарае, и не стала мешать. Вокруг кипели страсти, а она, как камень, вынуждена зарастать мхом.

Она не думала, что будет так трудно терпеть Дайруса в качестве мужа. Иногда она представляла на его месте Георга Ворнхолма и думала, что с ним бы она ужилась куда лучше. Барон Ворнхолм, однако, был вежлив, холоден и к тому же стар. Впрочем, Георг не интересовался никем, даже, как поговаривали, своей женой. Так это или нет, она не знала, но дальше совместного решения королевских дел её мечты не заходили, пока она не увидела голого Райгарда Сиверса на постели. Марция всегда держала на расстоянии бастрада, получившего слишком много. В Нортхеде она не смотрела на него во время танцев и редко обращалась с просьбой, в Корнхеде поневоле это приходилось делать постоянно. Она привыкла к нему так, что, когда он заболел, осталась словно без рук. Не только это распаляло её интерес. Он спас её возле Черты и, потеряв отца, горевал так, как она не могла горевать по Гиемону, он первый мужчина после мужа, который её поцеловал – пусть он хотел всего лишь её успокоить. Именно в ту ночь она начала воспринимать его не как подданного, а как друга и единомышленника. В ту ночь Марция поняла ещё одну вещь: она завидовала ему, потому что он очень красив. У Райгарда, в отличие от неё, не было недостатков, кроме рождения. Теперь этот недостаток устранён, а, значит, он законный наследник престола, если у неё с Дайрусом не будет детей.

Марция вдруг ярко представила, что Дайрус погиб в стычке у Соуборта, как его отец. Есть она и Райгард, его руки касаются её между ног, приятно щекоча волосы, как иногда это делала она сама, забывая, что это грех…

Крик петуха раздался прямо под окном – Марция открыла глаза, с трудом фокусируясь на предметах в комнате. Желание накатило с такой силой, что она чувствовала, как мышцы сжимаются где-то внутри, сердце колотится как сумасшедшее, дыхание задуло бы факел, если бы он тут был. Что с ней? Почему простой сон вызвал такую реакцию? Вставать не хотелось – хотелось лежать, ощущая, как через тебя проходят волны странного чувства: сладкого и расслабляющего. На миг ей показалось, что Райгард лежит рядом в постели и вот-вот положит руку ей на грудь. Она одёрнула собственную руку от груди, сжала в кулак. Нужно держать себя в руках! Она не позволит себе превратиться в блудницу, предающую мужа. Неужели она даже желала Дайрусу смерти? Марция заставила себя подняться и вызвала Хлою. Заспанная служанка снова имела довольный вид. Марция, глядя в зеркало, заметила, что выражение лица у неё самой чем-то напоминало Хлоино: разгорячённое, сытое, мечтательное. Она вгляделась в своё изображение, узнавая и не узнавая себя. Солнце ярко осветило левую щеку, высветив борозды и шрамы, уродовавшие лицо. Марция думала, что привыкла видеть себя такой, сегодня же ей страстно захотелось вернуть прежнюю внешность. Если бы не это уродство, Дайрус был бы любезнее, а Райгард мог бы… Нет! Хватит мечтать!

Марция отмахнулась от Хлои, которая пыталась нанести на её лицо кремы и пудру, и приказала подавать одежду. Она не станет прятаться. Лучше видеть отвращение на лицах мужчин, тогда у них будет одно желание – сбежать подальше. И Райгард пусть сбежит подальше. Да, подумала она. Он должен уйти. Он, в конце концов, её соперник. Именно его слушали воины, к нему предпочитали обращаться жители Корнхеда, с ним хотели общаться горные кланы. План Георга Ворнхолма сегодня выглядел куда привлекательнее.

***

Соуборт! Дайрус ненавидел этот город – место гибели отца. В трёх милях от поля боя находились развалины церквушки, рядом с которой закопали труп короля Райгарда, именно здесь Дайрус сейчас и находился. Это место он тоже ненавидел.

Однажды он взял город, но тогда на его стороне выступили осаждённые люди Георга Ворнхолма, и у него имелась армия в несколько тысяч. Сейчас у стен города собрались сканналийцы в надежде на укрытие, работу и еду. Среди них затесались остатки армии Гиемона, обедневшие священники, крестьяне и ремесленники, потерявшие дома и работу из-за войны. Судя по донесениям, Соуборт не присягал Кэйрону, однако оказать помощь Дайрусу не мог из-за страха горожан впустить в город голод, болезни и раздоры между представителями разных церквей. Все городские ворота захлопнулись, когда Кэйрон захватил Нортхед. Правда, и осаждающие делали всё, чтобы город не получал продовольствия. К сожалению, мечтать о хорошем урожае в этом году не придётся: посевы вытаптывались солдатами, гнили под дождём, убирать было некому – кто попал в армию, кто сбежал, дороги снова стали небезопасны, возить по ним караваны с едой никто не решался.

Дайрус получал сообщения от городского совета Соуборта, его умоляли принять меры, прислать людей на защиту. Сейчас он решил ответить. Неудача под Малгардом вывела его из себя, и Дайрус поклялся: из-под Соуборта он не сбежит.

Однако битва не состоялась: когда Дайрус прибыл с войском к стенам города, оказалось, что его осаждали не люди, а вода. Снова, как пять лет назад, Калса вышла из берегов, превратив прибрежные районы в непроходимое болото. Постоянные ливни сделали своё дело: те, кто осаждал город, разбежались, Соуборт боролся с наводнением. Горожане безо всякой радости наблюдали за прибытием войска, которое отбирало у местных еду и средства для переправы. По городу приходилось бродить по колено в воде. Дайрус решил убраться отсюда поскорее: он боялся, как бы вода не пошла дальше, прежде чем они отойдут на безопасное расстояние. К тому же в городе свирепствовала эпидемия холеры. Отчаяние – вот всё, что увидел Дайрус внутри стен Соуборта. У него не было еды, а на требование дать людей и деньги на борьбу городской староста развёл руками. Дайрус хотел повесить его на воротах – вмешался Эйвард Ривенхед и уладил дело. Людей Дайрус не получил – Эйвард убедил его, что они нужны здесь, – зато раздобыл пять тысяч серебряных монет и собрал немало оружия в мастерских оружейников и дворах знати. Оружие отправили в Корнхед, Дайрус выехал туда же. Как оказалось, Кэйрон с армией уже выступил из Нортхеда.