Девочка по вызову

Глава десятая

В службе эскорта я познакомилась со многими людьми, употреблявшими наркотики. Любой работающий человек знакомится с новыми людьми, но проституция явно притягивает к себе проявление крайностей.

С Софи я познакомилась на одном из вызовов. Приехав на место, я увидела Софи, которая уже была с клиентом. Она тогда работала на себя, и клиент сначала вызвал ее, а потом обратился в агентство, чтобы устроить любовь втроем.

Этот вечер стал одним из лучших в моей карьере. Мы с Софи сразу же нашли общий язык. Она была удивительно красивой китаянкой с роскошными блестящими черными волосами и умопомрачительным телом. Мы развлекали клиента и друг друга, смеялись и играли и в одиннадцать часов оказались в коридоре гостиницы с хорошими деньгами на руках.

- Поехали ко мне, выпьем, - предложила она. - Сегодня можно больше не работать.

План мне понравился. С клиентом мы выпили три бутылки «Мутон-Каде» плюс еще что-то, стоявшее в баре, поэтому мне не хотелось ехать дальше, чем это было необходимо. Мы находились во Фрамингеме, а Софи жила в Натике, соседнем городишке. Мне очень понравилась эта женщина. Когда мы были в постели с клиентом, она цитировала Паскаля.

Она говорила на английском, французском и вьетнамском, не говоря уже о нескольких наречиях китайского языка. Большинство ее фраз были простыми и непосредственными и больше походили на белый стих, чем на простую речь.

Я позвонила Персику, предупредила ее, что сегодня больше не буду работать, и поехала к Софи.

У нее была удивительная квартира, где стояли большие животные из папье-маше. Жираф возвышался над креслом, в котором я сидела, тигр затаился перед большим овальным окном. Сверху свисали ярко раскрашенные птицы. Зебра охраняла вход в кухню, а в ванной сидело какое-то неизвестное сумчатое. Они были повсюду, оттеняя своими яркими красками тяжелую вишневую мебель, занимавшую все остальное пространство.

Софи протянула мне бутылку «Сэм Адамс» и села за телефон. Через двадцать минут у нас появились гости: трое очень молодых и привлекательных ребят, которые оказались друзьями Софи. Они все были европейцами, но тогда это не показалось мне странным.

Они принесли с собой огромные запасы кокаина.

Мы сидели, пили и разговаривали, передавая друг другу коробку от компакт-диска, чтобы делать на ней «дорожки». Софи все время куда-то исчезала, и однажды, сделав неправильный поворот в поисках ванной, я наткнулась на нее на кухне.

Она готовила кокаин для того, чтобы его можно было курить.

- Ты не будешь возражать?

Я пожала плечами. Это ее дом, я была навеселе, и мне очень нравился один из гостей. Я не стала бы возражать, даже если бы она решила принять наркотик внутривенно. Какая мне разница?

Так сложилось, что потом я изменила свою точку зрения. Мы с Софи стали друзьями, и я узнала то, что постепенно и с муками узнает каждый друг наркомана. Единственной, настоящей, основной и всепоглощающей любовью Софи был только наркотик, как бы она ни старалась убедить окружающих в обратном. С наркотиками всегда так. Люди для наркоманов играют второстепенные, фоновые роли. Софи могла их по-своему любить, но нуждаться в них так, как она нуждалась в наркотике, она не смогла бы никогда. Ради кокаина она готова была предать кого угодно и пойти на любой поступок, потому что кокаин оставался основной и единственной ее целью.

Конечно, тогда я всего этого не знала. Я могла позволить себе употреблять наркотики и по-прежнему жить нормальной жизнью. В своей наивности я полагала, что если это могу я, то может и она, и остальные люди. Софи в моем представлении не соответствовала образу наркомана: она была сильна, умна и любила жизнь. Лишь потом я поняла, что наркотический дурман - демократ по натуре.

Он и не дискриминирует своих покорных рабов, поглощает бедных и богатых, образованных и отверженных. Почему бы он стал отказываться от такой яркой и трепетной личности, как Софи?

Я изо всех сил старалась спасти ее и этим нанесла себе непоправимый вред. Я потеряла значительную часть своего «я» и того, что мне принадлежало, стараясь дать ей то, что в моем представлении могло ей помочь.

Как-то я смотрела документальную передачу о героине. Один из ее участников сказал:

- Знаете что? Вы можете сразу же после первого укола идти и арендовать себе место на рынке, чтобы распродавать свои вещи, дом, подружек, друзей - все, что у вас есть. У кого-то этот процесс протекает быстрее, у кого-то медленнее. Это уже не имеет значения. Главное, что это обязательно произойдет. Гарантировано! Вы думаете, что с вами этого не случится? Никому не удавалось изменить развития событий. Все это лишь вопрос времени.

Когда я впервые услышала эти слова, то не придала им особого значения. Оказавшись же в новой для себя сфере сексуальных услуг, я быстро разобралась в том, что они означали. Не только героин обладал таким эффектом - крэк имел такую же проклятую силу.

В теории все понятно и объяснимо. В жизни же попытка связать свою жизнь с наркоманом может стоить ним растерзанного сердца и постоянных ночных кошмаров.

После этой битвы вы уже никогда не будете прежним. Это я вам гарантирую.

Мне сложно будет объяснить свое увлечение Софи. Мне навилось разговаривать с ней, слушать ее мысли, ее внезапный высокий смех. Мне нравилась ее речь, сохранившая способность ее родного языка передавать смысл с помощью аллегорий, которые плохо приживаются в западной литературе. Если она писала, то это было похоже на хайку. Если она говорила, то се слова создавали яркие поэтические образы, рожденные несомненно выдающейся фантазией.

Мы старались как можно больше работать в паре и часто встречались после работы. Я выкраивала время после занятий, а она - после работы в тесной комнатенке на пятом этаже офисного здания в Чайнатауне, где переводила экономические отчеты для некоммерческой аналитической базы данных.

Во всяком случае, когда мы познакомились, Софи занималась именно этим. Однажды мы поехали к озеру Уолдон и пошли на прогулку по тропинке, опоясывающей его. Была поздняя осень, листья изменили цвет и опадали, шурша у нас под ногами. Над озером в прекрасном, гордом молчании парил ястреб.

По правде сказать, я его сначала не заметила. Я смотрела под ноги и не знала, что в небе происходит что-то удивительное, пока Софи не схватила меня за руку.

- Смотри! - выдохнула она, не отрывая восторженных глаз от силуэта, парящего над нами. Я проследила за ее взглядом, но потом снова повернулась и стала наблюдать за ней самой, ее изумлением и явным благоговением перед красотой парящей птицы, озера и заката. Я помню, как жалела, что не могу чувствовать с таким накалом и полнотой, как она.

Ребенком Софи стала жертвой сексуального насилия. Ее врагом оказался ее же единокровный родственник: отец. Он обожал ее до тех пор, пока она не достигла половой зрелости, а затем, когда она стала похожа на молодую женщину, жестоко отверг. У нее не было ни братьев, ни сестер - в соответствии с действовавшим тогда в Китае законом о запрете на рождение больше одного ребенка. В ее семье некому было смягчить или исправить формировавшиеся у девочки искаженные представления о любви, семье и правде. Конечно, это могла бы сделать ее мать, но она сама была продуктом традиционного воспитания и просто не обладала внутренней силой и знаниями, чтобы противостоять укоренившимся догмам. Она не противоречила своему мужу потому, что не должна была этого делать, шла на цыпочках по коридору, закрывала за собой дверь спальни, садилась на брачное ложе и ждала. Ждала ли она искупления, прощения или спасения - не известно, но я до сих пор представляю себе ее - неподвижно сидящую и смотрящую прямо перед собой, добровольно ставшую слепой, глухой и непонимающей.

Она сама не хотела ничего знать, потому что где-то в глубине души чувствовала, что нс вынесет этого знания. Я хорошо вижу се цветной халат и застывшее лицо и не моту ее простить. Я понимаю, что мне не дано почувствовать все давление и безысходность, с которыми ей приходилось жить, но у нее был ребенок, плоть от плоти ее, кровь от крови. Плакала ли она когда-нибудь из-за того, что приходилось пережить ее девочке?

Я могу представить себе и отца Софи, но не в состоянии думать о нем спокойно - мне мешает гнев.

Странно: из всего курса психологии я сделала вывод о том, что большинство женщин, занятых в бизнесе сексуальных услуг, в детстве стали жертвой насилия или инцеста. Я представляла их или с пожилыми клиентами, безуспешно пытающимися создать атмосферу любви и понимания, которая была незнакома им с детства, или использующими свою работу в качестве средства для мести, стремясь наказать всех мужчин - как вид - за то, что с ними произошло в детстве.

Оказалось, что я была не права. Либо я строила свои выводы на неверной основе, либо Персик очень хорошо разбиралась в людях, не позволяя пострадавшим страдать еще сильнее. Сейчас я склонна думать, что, скорее, дело в Персике.

В ее собственной жизни хватало черных пятен, кстати, некоторые из них были довольно страшными, и она не собиралась отягощать ими жизнь других людей.

У французов есть такое определение: «исследователь внутренних глубин». Им пользуются для описания человека, который находит самые богатые и захватывающие переживания, изучая глубины собственной души. Софи стала для меня живым примером и воплощением этого определения. Она вечно проверяла себя на прочность, пытаясь найти переделы своим возможностям.

Я не знаю, что она читала на родном языке, но видела книги на английском, которым она отдавала свои силы и чувства. Комбинация была необычной, но она составляла суть ее собственного восприятия мира: Юнг и Анна Райс, Сартр и Мэри Шелли, Франсуаза Саган и Достоевский, Кальвино и Хемингуэй.

Она разговаривала о книгах не так, как мы привыкли это делать. Мы рассматриваем и оцениваем сюжет с точки зрения фабулы, описаний, действий и диалогов. Софи же не было никакого дела до всего этого. Ее интересовала эзотерика книги, истина не явная, а скрытая между строк. Она жила в этом мире, следя за географией души, ее развитием, и безошибочно определяла тот момент, когда автор оказался не способным сделать последний, единственный шаг, который мог превратить его произведение в шедевр.

Софи много говорила об этом, можно даже сказать, что она была одержима этой идеей. Ей казалось, что человек не достигает совершенства потому, что готов мириться с удовлетворительной посредственностью и боится отказаться от своих убеждений, своего «я» и своей души ради того, чтобы продвинуться в развитии.

Однажды она подарила мне керамический сосуд: простой цилиндр, покрытый китайскими иероглифами.

- Это очень красивое стихотворение, - сказала она. - Оно написано человеком, который был велик и успешен в политике и поэзии, но попал в немилость властей и был заключен в тюрьму. Здесь он выразил свои видения и мысли, которые у него никогда не возникли бы, сложись его жизнь иначе.

Эти слова напомнили мне о моих собственных изысканиях в то время, когда я еще училась в приходской школе и пыталась найти ответы на мучившие меня вопросы у Отцов Церкви. Я не нашла практически ничего и почти уже отказалась от своих попыток, когда наткнулась на работу Фомы Аквинского, самого разумного человека среди теологов. Он писал одному из своих учеников: «Я видел в своей жизни такое, что рядом с этим все мои учения становятся не ценнее соломы».