Сумасшествие без всех (часть II)

Глава 9

Когда ты вернёшься,

Всё будет иначе, и нам бы узнать друг друга,

Когда ты вернёшься,

А я не жена и даже не подруга.

Когда ты вернёшься,

Вернёшься в наш город обетованный,

Когда ты вернёшься -

Такой невозможный и такой желанный?

З.Н. Ященко

Когда я спускаюсь на кухню, выясняется, что ужин давно закончился, и Дурсли испарились. Я застаю за столом лишь Люциуса Малфоя, который, должно быть, переживает худшие дни своей жизни под одной крышей с магглами и грязнокровкой. Он и правда нуждается в контроле — бутылка виски пустеет, как по волшебству. Несчастная Нарцисса! Лебединая верность не сулит ей ничего хорошего. Но меня волнует только одно — в состоянии её супруг воспринимать слова или уже нет.

— Люциус! — окликаю я его, но Малфой соизволяет меня заметить, лишь когда я наставляю на него волшебную палочку с пером феникса.

И, кажется, на глазах трезвеет. Мне-то ничего не будет за применение магии! Люциус бросает молниеносный взгляд на собственную палочку, оставленную рядом с бутылкой, но пока не решается рисковать. Изображает ледяное спокойствие и неторопливо отпивает из бокала.

— Я позволю тебе уйти, — объявляю я, завладев его вниманием. — И не наведу на твой след авроров. Потому что я доверяю Северусу. Но…

На этом месте он отставляет бокал и откидывается на спинку стула, обращая ко мне окутанные тенями глаза равнодушного убийцы.

— Я обещала Министру магии, что буду предупреждать каждого из вас. Так вот, я предупреждаю: тронешь моего сына — умрёшь.

На лице Люциуса отображается удивление — он, видимо, ожидал чего-то другого.

— Авада Кедавра, — роняет он, указывая на меня бокалом.

— Что?

Слизеринский юмор всегда вызывал у меня недоумение.

— Глаза, — видимо, он про цвет. — Я запомню. Но я не собирался… заниматься твоим сыном. Я своим-то не могу заняться.

— Драко не последует за тобой и Нарциссой? — уточняю я с тревогой, припоминая, мягко говоря, неуравновешенное поведение Малфоя-младшего.

— Нет, — сумрачно отвечает его отец, делая очередной глоток. — Он не хочет. Говорит, что кто-то должен кормить павлинов.

Я с неприязнью вспоминаю рассыпающийся под стать Люциусу Малфой-мэнор. Драко останется в поместье один? И что он там будет делать?

— Понятия не имею, что их тут держит, — соглашается со мной Малфой, изящно подливая себе из бутылки. — Драко, видимо, берёт пример с Северуса. Никак не выйдет из детства. А Северус и в детстве был порядочным… — вместо окончания фразы он предпочитает пригубить виски, но почему-то у меня остаётся ощущение, что речь шла не о порядочности.

— И всё же, я в долгу перед ним, — задумчиво продолжает Люциус. — А тебя, я знаю, Северус услышит. Так вот, передай ему, что если пора уносить ноги, значит пора уносить ноги. В чём — в чём, а в этом я понимаю. Не будь я Малфой, — его бледное лицо в обрамлении длинных светлых волос становится ледяным и зловещим. — В этот раз я помог ему сбежать из Азкабана. Но если его поймают снова, получит в добавку к Круцио Поцелуй Дементора. Не думаю, что у меня найдётся возможность помочь.

Что-то такое я подозревала. Но с Северусом бессмысленно говорить на определённые темы. Однако я обещала ему присмотреть за этим мерзавцем. Я забираю со стола бутылку и волшебную палочку, и Люциус безразлично наблюдает, как я запираю всё в шкаф. Ключ оставляю у себя — до утра он бесполезен как волшебник.

— Круцио — не преувеличение? — спрашиваю я негромко.

— Скорее, преуменьшение, — с любезной улыбкой сообщает Малфой. — Мы как будто живём в разных мирах, Лили Поттер!

— Так и есть, — соглашаюсь я. — Свой-то мир вы разнесли в пыль!

— Похоже на то. Теперь во всём этом не будет даже изящества, — он со вздохом рассматривает обтрепавшиеся рукава своей мантии и поднимается с места. — Смотрите, не захлебнитесь… пылью. Пойду спать.

Он почти не качается, хотя пьян мертвецки. Но почему-то его опустошённый взгляд и величавый уход надолго врезаются мне в память.

Если Люциус Малфой — далеко не худшее, то этот мир обречён. Вот, о чём я думаю.

* * *

Я сказала, что должна подумать, но мысли не слушаются. Люциус прав — есть два разных мира. И Северус прав — есть две разные правды. Истина, видимо, посередине. Сегодня я вряд ли пойму, в чём она состоит, но сейчас важно не это. Важно, что Северус не лжёт.

Если Северус лжёт, то для меня один выход — Обливиэйт, так как большего мой разум не выдержит. Обычную в таких случаях оговорку о том, что он — мастер окклюменции и прочих магических ухищрений, можно отбросить. Северус предусмотрительно отдал мне волшебную палочку и вообще не решился бы колдовать. Но не сомневаюсь, он умеет обманывать и без магии. Хотелось бы сказать, что мне он всегда старался не лгать. Но излишняя самоуверенность не доведёт до добра. Как и моя привычка полагаться на чувства вместо разума. Но если я не буду ему доверять, то кто будет? Дамблдор, и тот не доверял — Северус до сих пор обижается.

Впрочем, даже если он верит в то, что говорит, это не обязательно отражает истинное положение вещей. Вопрос тут простой — мне-то что делать? Бросить друга в самой ужасной ситуации, чего я сама себе не прощу? Или рискнуть собственной жизнью и свободой непонятно, за что?

Похоже, мне придётся доверять Северусу, что называется, беззаветно. Просто потому что он — это он. Иначе я не выдержу его опасных заигрываний с Тьмой, отталкивающих знакомств и сомнительных методов.

Всё было просто, когда он надеялся удержаться в моём мире. Смогу ли я вынести его мир? Слишком рано всё это. Но иначе будет поздно, я знаю. Связь между нами так тонка, что в любой момент оборвётся. И решать надо прямо сейчас — завтра он исчезнет в неизвестном направлении и… всё. Я не смогу помочь ни ему, ни делу, которое он затеял. Мы затеяли. Вместе.

И, главное, как убедить его самого принять помощь?

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. В дверях стоит Петунья — в халате поверх ночной рубашки и с чашкой в руке. Видимо, хотела налить себе воды и теперь раздумывает, можно ли пройти мимо меня. До чего мы дожили?!

— Ростбиф закончился, — заявляет она, поджав губы. Эта привычка у неё от мамы. — Я отдала твою тарелку Дадлику.

— Я не голодная, — отвечаю, — Просто разговаривала с Малфоем.

Хотя с тех пор прошло, наверное, часа два. Или три… Но у Туньи почему-то ещё сильнее портится настроение.

— Нечего сказать — подходящая компания! — выговаривает мне сестра, и вдруг её прорывает: — Всё эта ваша магия! Мы-то за что страдаем?! Это из-за тебя в наш дом вламываются, кто попало! А что я могла сделать, что?! Когда они велели написать письмо… У меня ребёнок!

— Тунья, я ничего тебе не…

— Нас всех могли убить — непонятно?! А ты… ты волшебница! И, кстати, моя сестра! Ты должна была мне помочь! Что бы ты сама делала на моём месте?!

— Ничего, Тунья, — признаю я тихо. — Я ничего не смогла сделать.

Хотя и волшебница. Кстати, она впервые назвала меня так. А не как-нибудь иначе. Я поднимаюсь со стула, чтобы уйти, но Тунья упирается руками в косяки.

— Когда они уберутся? — вопрошает она требовательно. — И так уже весь дом провонял, а из-под дверей лезут пауки. На днях всё кровью залили — я замучилась оттирать! Вернон не может пойти на работу, Дадли не учится. А эти…

— Волшебники.

-…Рыскают по дому, как хищные звери. Я боюсь их, Лили! Очень боюсь, — говорит она жалобно и прибавляет испуганным шёпотом: — Мне кажется, они сбежали из тюрьмы!

— Завтра их здесь не будет, Тунья. Они ничего вам не сделают. Обещаю.

— А тебе? — допытывается она.

— А мне тем более.

На лице сестры мелькает облегчение, но через секунду Петунья приходит в себя.

— Вот и прекрасно. Ничего больше не желаю знать, — заявляет она, направляясь к холодильнику. — Не успеешь сделать ремонт, как… Из-за тебя весь этот дом был напичкан колдовской дрянью! А стоило переехать, как то же самое стал устраивать Гарри!

— Да сколько уже можно, Петунья! — укоров в адрес Гарри я просто не могу выдержать. — Тебе не надоело самой? Или ты правда такая дура?! Пожиратели Смерти убивали магглов… обычных людей налево и направо. Не выясняя, кто в родстве с магами, а кто нет! И не смей говорить, что я тебя не защищала! Я только это и делала три года подряд! — мне не хватает слов. Лишь бы не достать палочку! — Я дралась с ними. В том числе, за тебя. Дралась — понимаешь?! Вот это страшно, а не… ободранный подоконник. Ты орёшь на Люциуса Малфоя, а он таких, как ты, пытал десятками! Может, сотнями — не знаю. А тебя — тебя! — все эти годы охранял Гарри! Он был твоей защитой. А я — его. В этом смысл, Петунья! Только в этом. Я никогда тебя не бросала, потому что ты моя сестра, и…

И я, кажется, поняла, что делать.

— Ты будешь клубнику? — спрашивает меня Тунья, задумчиво глядя в холодильник.

Таким тоном со мной иногда говорит Гарри. А ещё Северус. Из живых больше никто. Этот тон означает, что со мной не всё в порядке. И дальше может стать хуже. Я молча киваю и возвращаюсь за стол. Не бежать же наверх прямо сейчас! В детстве, если дома появлялась клубника, мы с Туньей обязательно пробирались ночью к холодильнику. Правда, это было ещё до того, как я оказалась уродкой, которой место в дурдоме под названием Хогвартс.

— А я всегда знала, что этот Снейп плохо кончит, — с гордостью заявляет сестра. — Ничего удивительного, что он стал Пожирателем Смерти!

Нет, это как раз удивительно. И очень горько.

— Северус — не Пожиратель, — объясняю я, устало подперев голову. — Он… школьный учитель. Гарри ходил на его уроки с первого курса. Ты бы знала об этом, если б…

— Ну-ну! — поджимает губы Петунья, доставая с полки прозрачную коробочку с ягодами. — Если у вас там такие учителя!

В нашем дурдоме, да. Теперь вот дурдом закрыли, и все разбежались. У меня нет сил спорить, и я стараюсь думать на отвлечённые темы. Как интересно теперь пакуют клубнику! И чайники стали электрическими. Скоро магглы превзойдут своей изобретательностью магию.

— Вернон — замечательный муж, — неожиданно сообщает Тунья, пересыпая ягоды в специальную вазочку. — Даже когда происходили разные колдовские безобразия, Вернон меня не оставлял. И всегда только облегчал мне жизнь. Никогда от него не было никаких проблем, — прибавляет она с вызовом, хотя я и не думала оспаривать столь удачный выбор.

— Даже когда встал вопрос о том, что с нами будет жить мой племянник…

— Не будем о Гарри, — предупреждаю я. — А то снова поссоримся.

Петунья с осуждающим видом ставит угощенье на стол.

— Ты не умеешь выбирать мужчин, — говорит она назидательно. — Никогда не умела.

Где уж тут выберешь с Волдемортом! Я могла бы напомнить в своё оправдание, что была война. Мальчишки-гриффиндорцы, мои сокурсники, погибли все до единого. Но я не могу говорить об этом. И не хочу оправдываться. Я вовсе не считаю, что Джеймс был неудачным выбором. Я лучше… поем клубники.

— Что бы ни болтали по телевизору, всякие там новые веяния… Мужчина должен быть таким, чтобы на него можно было опереться, — просвещает меня Тунья на правах старшей сестры.

Я прикидываю, что на Вернона не страшно опереться впятером, но стараюсь не рассмеяться. Кажется, Тунья настроилась на серьёзный разговор. Раз в двадцать лет. Глубокой ночью.