Помни меня

Жажда удовольствия и разрядки настолько сильна, что он сразу берет быстрый темп. Стол начинает поскрипывать от его движений, к этому звуку подмешивается только их частое неровное дыхание да монотонная дробь дождя по стеклу. Северус вбивается в ее хрупкое тело, вжимая ее в себя, чувствует жар, подступающую разрядку. Тяжело дышит в ее шею, увеличивая силу толчков. Чувствуя, что сейчас кончит, он вытаскивает член и быстро доводит себя до разрядки, кончая на ее бедра и платье. Его накрывает оргазм и легкий звон в ушах, он не замечает немного ошарашенное лицо Гермионы.

Чуть придя в себя, понимает, что она не успела закончить.

— Прости, — бросает он, восстанавливая дыхание и чуть морщась.

— Все хорошо, — Гермиона стыдливо пытается прикрыться перекошенным платьем, натягивая лямки и опуская подол.

— Оставь это, — он кивает на ее попытки восстановить одежду. — Давай приведем тебя в порядок и потом займемся тобой.

— Мной?

Он смотрит на нее как на идиотку. Просто натянув джинсы на бедра, встает, сдергивает ее со стола и подталкивает вперед, в сторону ее спальни.

— Эм, — Гермиона пытается непринужденным тоном задать вопрос: — Разве это уже не все?

Получается все же по-детски наивно. Северус с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Кажется, он знает, какие мужчины могли быть у Грейнджер.

* * *

Следующие дни наполнены только отдыхом и сексом. До портала оставалось много времени, и если сначала каждый из них думал, что ждать нет смысла и нужно уходить раньше, но другим путем, то после того вечера и ночи, негласно было принято решено взять небольшую паузу, чтобы подумать.

А подумать было о чем. Что делать дальше? Этот вопрос довлел над ними как гильотина. Каждый из них, и Гермиона, и Северус понимали, что стоит только им расстаться, как болезнь возьмет свое. И каждый пытался принять эту мысль, но по-своему. Гермиона просто хотела смириться и быть готовой, чтобы встретить конец достойно. Она подозревала, что он будет довольно неприятный, но она молила о том, чтобы быстрый. Ее желание в свое время узнать о болезни как можно больше сейчас играло с ней злую шутку, ведь, порой, засыпая, Гермиона видела перед собой картины собственной смерти. Она примеряла несколько десятков примеров, о которых знала, на себя.

Ёсида не зря тогда сказал, что ей повезло бы умереть просто задохнувшись, да, это страшно, больно, но быстро. Бывали же случаи, когда болезнь убивала медленно и мучительно. Никакой закономерности в этом выведено не было, никто не знал, от чего зависит последнее, фатальное проявление ханахаки.

Северусу было в каком-то плане еще сложнее. С тем же самым пониманием он осознавал еще и другое, — оставив Гермиону, он совершит умышленное убийство.

Ему ведь прекрасно известно, что она не продержится и суток, даже сейчас, когда он рядом, у нее порой начинался кашель и жар по телу, от которого она не могла найти себе места, когда цветы внутри нее по какой-то причине начинали тревожиться и изводить ее. Как он мог сознательно обречь ее на это? Теперь он понял расчет Минервы, когда она попросила пожить с девушкой, когда отселила их подальше и сделала так, чтобы они остались вдвоем. Эта чертова старуха знала, что ответственность за жизнь волей-неволей ляжет на его плечи со временем. Даже если бы она продолжала вызывать в нем лишь раздражение и ничего больше.

Северус вспоминал, когда же это случилось, когда он взял на себя эту тяжелую ношу? А потом пришло озарение — когда спас ее в тот дождливый вечер Шотландии. Она уже не дышала. Может, было бы милосерднее для всех оставить ее тогда, но он выбрал другое.

И теперь они здесь, в Австралии, и каждый тайно думает о том, как же быть дальше. И порой эти мысли были такими новыми, что страшили.

Гермиона лежит рядом с Северусом, в тусклом предрассветном сумраке обводя взглядом его лицо, горделивый профиль, длинные ресницы. Когда он спит, его лицо расслабленно, морщинки немного разглаживаются. Он выглядит таким трогательным с рассыпанными по подушке волосами.

После всего, что она пережила за последнее время, эти дни как ужин смертника. Они великолепны, но завтра в это время у них портал, а там их пути разойдутся, для того чтобы каждый пошел своим. И она знает, каким будет ее путь.

Гермиона не обманывалась насчет Снейпа и не питала излишних иллюзий. Да, они волшебно провели последние пару дней. Ей даже казалось, что ему хорошо, как и ей. Но это было другое.

Когда он негласно поднял ее до уровня равной ему женщины, беседовать со Снейпом стало в разы приятнее. Он не смотрел на нее больше с позиции старшего, всезнающего профессора. Теперь это был мужчина, который слушал ее с интересом, спорил с ней и иногда снисходительно смотрел и кивал, когда она несла какую-нибудь глупость. Он даже смеялся иногда, улыбался часто, и она ему открывала новые грани этой жизни, о которых он за своими проблемами и позабыл вовсе. Просто порадоваться вкусному завтраку, смеяться от счастья и холода, плавая голышом в океане, закрывать глаза от удовольствия, которое таилось в нежном поцелуе. И это все на фоне подступающей беды казалось особо ярким и острым по эмоциям. Гермиона не давала себе провалиться в уныние и не хотела, чтобы Северус думал об этом, только не сейчас.

Испортить эти дни? Не-е-т, тогда бы она не увидела столько граней Северуса Снейпа. А это дорогого стоило.

Гермиона нетерпеливо трет ноги друг о друга, когда в памяти всплывают картинки прошедшей ночи. Сколько же эмоций, оказывается, может подарить секс, сколько близости принести. Ее дыхание учащается, когда она вспоминает, что он с ней делал и, что невероятно, она делала с ним. И каждый раз после порция теплых умиротворяющих объятий. Если она готова умереть от нежности и чувства наполненности даже в такие моменты, когда точно знает, что Северус Снейп ничего к ней не чувствует, какой же счастливой может быть женщина, которую он будет любить?

Интересно, в его жизни появится такая? Какой она будет? Гермиона чувствует неприятную тянущую боль в груди, когда думает об этом, поэтому гонит такие мысли. В голове всплывает их последний разговор, когда они, умиротворенные, лежали, восстанавливая дыхание.

— Как думаешь, мы могли бы быть хорошей парой? — вдруг спрашивает Гермиона, поднимая голову и всматриваясь в лицо Северуса.

Его губы растягивает легкая улыбка.

— Ты имеешь в виду сейчас?

— Нет, вообще. Представь, что в какой-то другой жизни мы встретились, по-нормальному сошлись во взглядах, вкусах и прочем. Начали встречаться, полюбили друг друга. Оба, — добавляет она, когда видит, как он, не открывая глаз, вздергивает бровь. — Вот тогда мы могли бы быть хорошей счастливой парой?

— А бэкграунд у нас был бы тот же? — уточняет Северус, и Гермиона вздыхает и снова ложится на подушку.

— Вечно ты все усложняешь, — бурчит она, потом добавляет: — Тот же. Война, все дела, только без ханахаки.

— И разница в возрасте?

— И разница.

Наступает тишина, в которой Северус раздумывает над ее вопросом. Через время он отвечает:

— Нет.

— Нет? — вскидывается она. Гермиона не ожидает такого услышать и лишь тоскливо вздыхает: — Почему?

— Ты была бы вечно неоправданно оптимистичной, закрывая глаза на проблемы и пытаясь скрыть то, что я делаю тебя несчастной, а я бы нагло пользовался этим. А в конце ты бы меня бросила, оставшись с разбитым сердцем и поломанной жизнью.

Гермиона обиженно надувает губы и хмурит брови. Она, вообще-то, другого мнения. Ей кажется, что у них есть потрясающие шансы быть счастливыми. Ну, у других Северуса и Гермионы. Они могли бы стать отличной парой. И пусть он на все смотрит пессимистично, она думает совсем по-другому.

Да и пока у них есть целые сутки, чтобы еще побыть вместе в этой жизни. Гермиона целует его в плечо, с трудом удерживаясь от желания проложить дорожку из поцелуев ниже. Но он только недавно уснул, она знает, что ему нужно отдохнуть. Поэтому только еще раз целует, встает и, натянув его рубашку, которую она уже официально присвоила себе, и трусики, тихо выскальзывает за дверь.

Сразу идет к океану, чтобы прогуляться по берегу на рассвете и подумать. Гермиона завороженно смотрит на поднимающееся огромное темно-оранжевое солнце и его контраст с волнующимся морем. Накатывающие волны ласкают ноги, песок отливает оранжевым, ветер шевелит волосы, а Гермиона дышит полной грудью и даже осмеливается улыбнуться.

Вчера вечером ей пришла в голову такая мысль, что не отпускала все эти часы и не дала уснуть. Гермиона снова и снова прокручивает ее. Появившаяся надежда, как лучик света озаряет ее будущее. Может быть, это все же шанс на жизнь?

* * *

Гермиона неторопливо идет в сторону дома Грейнджеров, сжимая в руках книгу. Они за эти дни больше не проявляли внимания к гостям, наверное, Северус позаботился и об этом, но Гермиона все равно волновалась за них. Как они пережили новое вмешательство в память? Все ли с ними в порядке? Хотелось еще раз поговорить с мамой. Но Северус запретил к ним приближаться. Поэтому Гермиона кралась в ночи, словно вор. Только украсть хотела лишь пару семейных сцен, которые можно будет лелеять в памяти.

Она подходит с заднего двора и в больших панорамных окнах несколько мгновений наблюдает, как родители сидят перед телевизором. Идет какая-то романтическая комедия, Джин вяжет, иногда поднимая голову на экран и что-то комментируя, Джоел сидит, погруженный в какие-то бумаги, и хмурится. Иногда он рассеянно смотрит на жену, когда та что-то спрашивает, но быстро погружается назад в работу.

Гермиона понимает, что больше не придет сюда, больше не увидит их. Она создала им новую жизнь, пора оставить их в ней. Она ласково поглаживает корешок зачитанного томика Шекспира, а потом опускает его на край террасы, возвращая его той, у кого забрала.

Уходить назад немного тяжелее, но она знает, что по-другому никак. Уже ничего не изменить и рассыпаться пустыми сожалениями смысла нет. Она находит Северуса лежащим на шезлонге. Подложив руки под голову, он смотрит на звезды. Между бровей пролегает хмурая морщинка, лицо напряжено, он явно о чем-то усердно думает. Она молча, стараясь не мешать ему, располагается рядом и тоже смотрит на яркие и такие незнакомые звезды. Они здесь другие, другая сторона света показывает все совсем иначе. В том числе и людей.

Они долго молчат, думая каждый о своем, и когда его голос раздается совсем рядом, Гермиона словно медленно выползает из собственных мыслей.

— Я подумал…

— О чем? — лениво спрашивает Гермиона, когда он замолкает.

— О том, что делать дальше, — серьезно говорит Северус и, поворачивая голову, испытывающе смотрит на нее, Гермиона хмурится и садится, не отрывая от него взгляда в ожидании обяснений. — Я не могу дать то, что тебе нужно, — она кивает, давая понять, что знает это, — и не могу обещать, что буду всегда хорошо к тебе относиться, — она прищуривается, наклоняет голову, слушая внимательно, и Северус продолжает: — но я могу остаться с тобой до конца. Мы могли бы остаться в Австралии, чтобы спокойно прожить то, что тебе отмерено.

Гермиона не может скрыть шока от его слов. Она отворачивается, прижимает руки к щекам и ошарашенно смотрит вдаль. Еще несколько дней назад она бы все отдала за такие слова, но сейчас… что-то в ней действительно изменилось за эти дни.