Помни меня

* * *

Северус не отрывает от Гермионы взгляда в проеме двери. Что с ней? Куда делась кроткая бывшая ученица с благоговением и бесконечным уважением смотрящая на него? Или… почему он больше в этой игривой молодой девушке не видит свою ученицу? Почему не может разглядеть раздражающую обузу?

Она широко ему улыбается. Неужели флиртует? Глупая, бесстрашная девочка. Сама не ведает, что творит, с кем играет. Она делает глоток, рассматривая что-то вдали, а он медленно осматривает ее, от красивого профиля с острым носом и упрямым подбородком, затем медленно скользит взглядом ниже, по наполовину открытой спине, узкой талии и округлым бедрам.

Признаться, мало у кого могло получиться вызвать в нем интерес. Тем более за столь короткий срок. Погруженный в свои старые чувства и разрушительные эмоции в виде вины и сожалений, он был скован и равнодушен к женщинам. Они его интересовали только в моменты, когда нужно было сбросить напряжение. Для всего остального у него была Лили. Точнее, воспоминания о ней, а если быть еще точнее — вина перед ней, привязавшая его к образу подруги юности. Насколько бы много он не понимал, избавиться от этого не мог. У него просто не было возможности. Сначала рана была слишком свежей, а затем в поле зрения появился ее сын и новый смысл жизни, заключенный в его спасении. В это время образ его подруги становился все светлее и божествененнее, пока не превратился во что-то святое.

Северусу никогда в голову не приходило завести отношения. Не с его характером, грузом прошлого и отсутствием будущего. Но инстинктивных требований тела и жажды простого плотского удовольствия он не был лишен.

Но Гермиона… Возможно, дело было в том, что он знал ее очень много лет. А когда согласился остаться с ней, взял под свое покровительство, волей-неволей сам сделал ее особенной. С ней у него изначально пошел странный сценарий, который поселил внутри слишком много чувств и эмоций. Она вызывала неподдельный интерес, как объект исследования, была уникальной в своей болезни, новой.

Но ловушка в том, что это была не просто болезнь, это ханахаки. Северус каждый раз понимал, что эта девочка болеет этой редкой болезнью, потому что каждую минуту влюблена в него, что даже когда молчит или смотрит волком в ответ на его грубые слова, испытывает чувства, убивающие ее. Каким бы равнодушным он ни был, игнорировать сей факт удавалось с трудом даже поначалу.

А потом, совместные приемы еды, беседы о болезни, зельях, трансфигурации, жизни, войне… Это все сближало, открывало ему ее с другой стороны. В которой она была просто девушкой, которая могла поддержать интересную беседу, вовремя замолчать, беспрекословно подчиниться или… вот так бессовестно и открыто флиртовать с ним. Кажется, Австралия раскрепостила ее, заставила позабыть об их ролях. Хотя только ее ли?

Он бы все отдал, чтобы когда-то совсем другая женщина поверила в него хотя бы на толику того, как верила Грейнджер. Чтобы углядела в нем хорошее тогда, когда оно в нем еще было. Пока он не выжег все темной магией, ужасными поступками и безжалостностью.

Северуса вырывают из мыслей голоса. Гермиона оборачивается и встает к нему в профиль, убирая волосы, которые лезут в лицо из-за поднимающегося ветра. Она тепло и с нежностью улыбается кому-то. До него доносятся обрывки приветственных фраз. Какие-то имена…

— Да, Пол и Кристина уехали в небольшое путешествие и попросили нас присмотреть за домом, — Гермиона делает шаг кому-то навстречу, вытягивая руку, и, чтобы не потерять ее из виду, ему приходится пройти вперед: — Я Гермиона Гр… — она закашливается, пытаясь скрыть заминку. — Простите. Я Гермиона Снейп.

Теперь закашливается Северус. Вино резко попадает не в то горло.

— Да, мы друзья Кристины, — Гермиона заканчивает пожимать руки, и Северус медленно двигается к террасе.

Как он и думает, навестить их решают Джин и Джоел Грейнджеры. Они, видимо, шли серфить, когда увидели Гермиону и завернули к ней. Грейнджеры облачены в гидрокостюмы и в руках доски наперевес.

— Очень приятно, я Джин, а это мой муж, Джоел. Мы увидели новые лица и решили поздороваться, — миссис Грейнджер широко улыбается, в то время как ее муж с холодной оценкой обводит Гермиону взглядом. — Это же вас я видела с утра?

Надо отдать ей должное, девушка держится легко и непринужденно.

— Да-да, это были мы. Я рада, что вы подошли. Мы здесь никого не знаем.

— Вы здесь не одна? — со сдержанной улыбкой, которая не касается глаз, интересуется Джоел как раз в тот момент, когда Снейп выходит из кухни и подходит к ним. Взгляды мужчин сразу сцепляются в какой-то непонятной схватке.

— Северус Снейп, — он протягивает руку и крепким пожатием здоровается с отцом Гермионы. Тот и его окидывает оценивающим взглядом.

— А вы… — Джин с детской непосредственностью переводит взгляд с Гермиона на Северуса.

— Отец.

— Муж.

Они произносят это одновременно и на лицах Грейнджеров застывает странное выражение шока с попыткой удержать вежливую улыбку.

Гермиона не сдерживает смеха, обнимает Северуса за талию, прижимаясь всем телом, и говорит:

— Он любит так пошутить, извините, — она прижимается щекой к его груди, вдруг отмечая, что между их кожей лишь тонкая ткань его майки. Эта мысль учащает сердцебиение. — Разница в возрасте.

Ее голос выдает хрипотцу, и Гермиона откашливается. На лицах Грейнджеров отражается понимание и облегчение.

— Вы катаетесь? — Джоел указывает на океан.

— Нет.

Ответ Северуса звучит резко, и Гермиона поспешно добавляет.

— Но я бы очень хотела. Просто никогда не пробовала.

Светлые глаза Джоела холодно впиваются в лицо Снейпа, потом не менее холодно смотрят на Гермиону.

— Моя жена будет рада, если вы присоединитесь к нам завтра в обед. Обещают хорошие волны, а мы с удовольствием вас поучим.

— Правда? Я… да… — ее голос дрожит, Гермиона с таким восторгом произносит это, что от ее радости их соседи немного теряются. Северус обнимает девушку за талию, чуть впиваясь пальцами в ее тело, но она игнорирует это, даже не замечая.

Джин тоже радостно кивает.

— Да, приходите, у меня в гараже есть старая доска, попробуете на ней. Для начала это отличный вариант.

— Спасибо, я буду очень рада.

— Тогда, может, вы и поужинаете с нами? — вдруг посмотрев на мужа, предлагает она. — Завтра к нам должны были прийти Пол и Кристина, но, раз они уехали, мы с радостью познакомимся с их друзьями.

— Звучит хорошо, — вдруг соглашается Северус, кивая. — Мы придем.

— Отлично, — белозубая улыбка Джин не перестает сиять на ее лице. — Тогда встретимся в обед, Гермиона?

— Да, до завтра, — Гермиона не может сдержать улыбки, глядя на мать.

— А мы пошли катать, — восторженно указывает на океан Джин. — Вы видели эти волны?

Вопрос риторический, потому что Джин не дожидается ответа и торопится за мужем, едва ли не бежит. А волны и правда устрашающие.

Северус и Гермиона стоят так еще несколько мгновений, его рука, лежащая на талии, двигается вверх, потом вниз, останавливаясь на пояснице. Он чувствует ее учащенное сердцебиение, дыхание, она борется с неловкостью, но не отстраняется.

— Гермиона Снейп… — тянет Северус нарочито насмешливо, потом берет ее за подбородок и поднимает голову. Ее щеки заливает румянец смущения и алкоголя. Она опускает глаза, не глядя на него. — Звучит как проклятие. Не находите?

Она поднимает на него удивительные золотисто-коричневые глаза, которые таковыми делают таящиеся в них чувства. Ее губы шевелятся в тихой фразе:

— Скорее, как мечта, сэр.

Северус проводит большим пальцем по линии челюсти, поглаживает нежную бледную кожу, чувствует, как она сжимает кулачки, комкая его рубашку.

— Для такой умной девушки вы удивительно глупы, порой. По крайней мере в отношении взглядов на жизнь и выбора мужчин.

Гермиона молчит, опускает взгляд на его губы. Северус знает о чем она думает, словно цветы или чувства, одно из них, отключает ее разум, самосохранение, страхи. Она видит цель и подбирается к ней, сквозь страх, правила и любые границы.

И даже не понимает, в какую ловушку сама себя заводит. Ведь одно и то же действие значит для них так по-разному. Как бы он ею не восхищался, как бы не переживал за нее и не горел жаждой знаний и помощи, для него поцелуй — всего лишь поцелуй. Но для нее… не-е-ет, для нее поцелуй означает куда больше.

Вот и сейчас, он чувствует лишь ее тело, прижатое к его торсу и груди, костлявое, но тем не менее все равно соблазнительное, в которое будет так приятно погрузиться. Он чувствует простое желание отыметь ее, в то время как она растворяется в чувствах в этот момент.

Едва Северус осознает это желание, все наваждение уходит, как отлив, оголяя неприглядную правду, что он снова бессовестно пользуется ее доступностью. Тогда как должен лишь помочь, оберегать, как старший, как ее профессор, в конце концов. От собственных порывов становится противно, холодок пробегает по спине, и он так резко отстраняется от нее, почти отталкивая Гермиону от себя, что она едва не падает. Поднимает растерянный и обескураженный такой резкой переменой в поведении взгляд.

— Сэр?

— Спектакль можно закончить, мисс Грейнджер, ваши родители больше на вас не смотрят, — он поправляет рубашку и, презрительно посмотрев на нее, добавляет: — И впредь, соблюдайте дистанцию. У ваших необдуманных действий могут быть последствия.

Гермиона моргает быстро, пытается понять, потом, просто принимая как данность, берет себя в руки.

— Простите, сэр, — хрипло говорит она, опуская взгляд, чтобы скрыть обиду. — Я, наверное, забылась.

Она обхватывает одной рукой другую руку, в которой держит бокал с вином. От той игривой девушки не остается и следа. Теперь она пристыжена и прибита эмоциями. Гермиона неосознанно сутулится, отворачивается и, желая скрыться, уходит с террасы в сторону океана.

Северус чувствует себя отвратительно. Сжимает кулак и челюсти.

«Черт! Наказывать других за собственные эмоции… Как это жалко, Снейп», — думает он, глядя ей в след.

Собственно, а какое ему должно быть до этого дела? Ей бы тоже не мешало помнить о том, что он профессор. Северус едва не стонет от досады, когда внутренний голос напоминает о том, что это он позабыл о субординации, пару дней назад, решив проверить, насколько эта связь вообще возможна. Он тихо ругается себе под нос и уходит в дом. Сейчас ему хочется что-то покрепче вина.

* * *

Намного позднее, когда ночь опускается на землю и приносит прохладный ветер и неспокойный шум океана, Северус все так же работает с лилиями. Распивая найденный в баре виски, он внимательно осматривает колбочки, в которые помещены собранные цветы, записывает изменения. Сейчас они поникшие, словно от палящего солнца растения выглядят почти увядшими. Северуса это беспокоит, он не хочет, чтобы и эти экземпляры рассыпались в пепел. Он никогда не трогает их руками, всегда достает и убирает с помощью палочки, словно брезгует касаться или просто страшится. Кажется, что они часть Грейнджер. И это все равно что прикасаться к ней. И Северус знает, что это неправильно.