Помни меня

— Зайдешь на чай?

* * *

Январь, 2000 год.

Когда Поттер несколько месяцев назад прибежал с испуганными жалобами, что Гермиона кашляет снова, Северус не смог ждать следующего дня и сорвался с места в тот же вечер. Наложив на себя дезиллюминационные чары, он ждал ее у дома, не решаясь проникнуть внутрь. Она вышла, кутаясь в то самое легкое пальто не по сезону, которое он помнил еще с Эдинбурга, где они гуляли больше года назад. Лицо обмотала шарфом, из-под шапки торчали в беспорядке кудри. Ему стоило некоторых усилий держать себя на приличном расстоянии от нее, когда он провожал ее до бара, в котором она работала. Хотелось подойти ближе, заглянуть в глаза и узнать, как она живет. Как часто он думал об этом, предполагал. Но мог ли догадываться?

Северус криво усмехается, шагая за девушкой и рассматривая ее, когда ее слова, нагло брошенные ему в лицо в Эдинбурге, всплывают в его голове: «Смейтесь сколько угодно, но, вы будете вспоминать меня довольно часто».

«Мисс Грейнджер… Вы оказались чертовски правы. Жаль, что вас больше нет, верно? И даже напоминалку ставить не нужно, чтобы помнить это».

Объявлять ей о своем присутствии Северус не стал. Затаился рядом, продолжая наблюдать за девушкой еще несколько часов, чтобы понять, стоит ли ему вмешиваться. Какого же было его удивление, когда Северус увидел, что она обрезала волосы так коротко, что кудряшки едва прикрывали уши. Ей безумно шло, но это делало ее образ очень чужим.

Ни один лепесток за тот вечер так и не появился, сколько бы она ни кашляла. Звучали бухыканья нездорово, но это определенно было не ханахаки. Он решил, что передаст с Поттером бодроперцовое и немного расслабился, позволил себе выдохнуть и рассмотреть ее. Он был рад снова увидеть эту девушку. Мало что в ней осталось неизменным: такая же тощая, с таким же вздернутым носом и желанием кого-то чему-то научить. Но взгляд изменился. Холодный и отстраненный, даже когда улыбалась. Лицо бесстрастная маска, когда отворачивалась. Эта мимика в ней ему была не знакома.

Казалось, почти и ничего не осталось в ней от прежней Гермионы, хотя много ли он ее знал? Определенно, нет. Но все равно внутри что-то распознавало ее чужеродность.

Напряженные, чуть сдвинутые, брови, проницательные непривычно-холодные глаза, цепко впивающиеся своим взглядом в людей, плотно сжатые губы.

Нет, не она.

Северус в тот вечер пробыл с ней рядом несколько часов, а потом развернулся и молча ушел домой, чувствуя себя не в своей тарелке.

После этого он невольно то и дело возвращался мыслями к Гермионе, но больше к ней не приходил. Контроль за ее состоянием возложил на Поттера и продолжил строить свою жизнь. С этим возникали трудности. Вот так к сорока годам у него возникли проблемы с самоопределением. Пока добывал галлеоны на жизнь, получая заказы из аптек. Брал дорого, но делал так, что эффект от зелий был потрясающий.

Вот и сегодня, он спускается вниз, чтобы поработать до обеда, как обычно, но боковым зрением что-то выцепляет у стены на полках. Взгляд скользит по заготовкам зелий и… Северус шумно и медленно выдыхает, не в силах поверить в то, что видит.

На полке в колбе снова расцветает лилия.

Та самая, что много месяцев лежала черным пеплом на дне. Северус не верит своим глазам. Этого не может быть.

Снейп приближается к полкам и рассматривает цветок. Он почти такой же, только с выраженными красными прожилками, которых раньше не было. Сильный и наполненный магией. На Северуса обрушивается целый поток мыслей и, схватив колбочку, он взмахивает палочкой, призывая мантию, которая окутывает своего хозяина и, выйдя за дверь, он трансгрессирует.

Дома Гермиону не застает и направляется в бар. Он пока слабо представляет себе, что ей скажет, но проверить ее просто необходимо.

Северус входит в пустой в столь раннее время бар и, раздевшись, садится за дальним столиком, лицом к окну и дверям — старая привычка держать все под контролем. Из комнаты, отрезанной от общего зала, к нему выходит Гермиона. Немного осунувшаяся и еще более болезненная, она хмурится и кажется погруженной в свои мысли. Не глядя на него, достает блокнот и совершенно безэмоционально интересуется:

— Выбрали?

Он молчит, впиваясь в ее лицо, которое так близко, темным испытывающим взглядом. Гермиона на затянувшееся молчание поднимает глаза и их взгляды встречаются. Северус ожидает, что вот сейчас она как-то изменится в лице, что-то скажет, может, что-то почувствует или болезнь откликнется на его присутствие и прямой контакт, но Гермиона лишь вскидывает бровь и немного раздраженно спрашивает:

— Сэр? Вы определились с заказом?

Северус чувствует неприятный укол от ее тона и абсолютного равнодушия на лице. Да, похоже, к хорошему привыкаешь быстро, и его память играет с ним злую шутку.

— Что посоветуете? — спрашивает он, продолжая смотреть ей прямо в глаза.

Она пожимает плечами, клиентоориентированность точно не ее сильная сторона.

— Ну, попробуйте стейк, нам привозят мясо прямо после забоя два раза в неделю. Очень вкусно.

Они еще некоторое время обсуждают детали заказа, а потом она уходит, ни взглядом, ни жестом не выдавая то, что могла узнать его. И холодный укол где-то за грудиной заставляет его поморщиться.

Болезнь снова подняла свою голову и первыми мыслями Северуса было подозрение, что она что-то вспомнила, хотя, казалось, что это невозможно. Нет, он был уверен, что это невозможно.

Но только теперь, поговорив с ней и увидев ее реакцию на себя, он вдруг ловит себя на мысли, что раз Гермиона болела ханахаки, то значит была предрасположена изначально к этой болезни и могла существовать вероятность, что ее незащищенный опытом мозг снова сыграл с ней злую шутку, но на этот раз влюбилась она в кого-то другого. Эта мысль тьмой расползается внутри. Надо же, девушка, возможно, снова умирает, а он расстраивается из-за того, что не из-за него.

Обедая, исподтишка Северус наблюдает за ней, пока она что-то делает за барной стойкой, обслуживает какого-то завсегдатая, забредшего выпить пива и перекинуться с ней парой слов. То, как он жадно осматривает ее фигуру, когда девушка отворачивается, говорит само за себя. А эта дура даже палочку с собой не носит, как рассказывал ему Поттер. Северуса вдруг опаляет злость. Он поднимается, бросает на стол двадцатифунтовую купюру и, не попрощавшись, выходит на улицу, возвращая маггловскому пальто снова образ своей мантии и накладывая на себя согревающие и дезолюминационные чары.

Придется подождать ее немного и кое-что проверить. Пока Северус ждет, когда закончится ее смена, он осматривает небольшую деревушку. В сумерках он двигается словно тень, иногда клубясь черным дымом над крышами. Место совершенно гиблое, здесь нет перспектив, нет волшебников, нет ничего. Почему она поселилась именно здесь? До города далеко, до ближайшего нормального колледжа тоже нужно добираться. Вместо того, чтобы строить свою жизнь, она забивается где-то в глуши, влача жалкое существование. Но ему ли ее осуждать, если он занимается тем же?

Гермиона выходит из бара спустя десять минут после окончания смены. Ее кто-то перехватывает у выхода, что-то спрашивает. Они недолго болтают, потом она машет рукой и натягивает шарф на нос, двигаясь в сторону старого полузаброшенного парка, через который идет путь домой. Здесь даже фонари горят не все и из темноты то и дело можно выцепить собачников, с которыми Гермиона здоровается, а она идет через это место, словно собственная безопасность ничего не значит. Пока Северус размышляет о том, какая она идиотка, они незаметно подходят к ее дому. Гермиона оборачивается, хмурясь, и смотрит в то место, где стоит он, но увидеть его не может, потому что на нем чары.

— Кто здесь? — все же спрашивает она, вглядываясь в темноту. В ее голосе нет страха, лишь небольшая настороженность.

Северус снимает чары, отмечая, что они почти возле ее дома и скрыться с улицы не составит труда. Он делает несколько шагов вперед, подходя ближе, и глаза ее сужаются.

— Кто вы и почему преследуете меня? — она смотрит на него пристально и цепко.

Он молчит, сократив расстояние между ними и теперь стоя в паре шагов от девушки, Северус не знает, что ей ответить.

— Мы знакомы, — звучит ее утверждение, и он кивает. — Как вы нашли меня? И зачем? Почему не представились сразу…

На него сыпется шквал вопросов, а он задается одним — почему она так беспечна?

— Может, я ваш враг, Гермиона. А у вас даже нет палочки.

— Я думала, у меня нет врагов, — усмехается она без тени страха и презрительно добавляет: — Я же такая милая и добрая, как мне рассказывали. Была.

Северус усмехается и одним резким движением достает палочку, оказывается рядом с ней, хватая за лацканы пальто, толкает назад и пригвождает к забору, надеясь, что ударилась она достаточно больно. Его палочка утыкается ей под подбородок, заставляя поднять голову. Она тяжело дышит, крылья носа яростно раздуваются. Она не боится, только с какой-то неистовостью смотрит в его лицо. Северус нависает над ней, вжимая ее тело в деревянный забор, и рычит:

— Степень твой милоты бесполезный показатель для таких, как я, Грейнджер.

Вторая рука с лацканов перемещается на шею, с силой сжимая ее. Венка на лбу Гермионы начинает вздуваться, но она лишь смотрит на него, даже не предпринимая попыток вырваться. Через мгновение он ослабляет хватку, и она невольно делает жадный вдох.

— Даже довести начатое до конца не можешь, — презрительно шипит она ему в лицо и когда палочка сильнее давит на кожу, Гермиона чуть подается вперед и почти ему в губы шепчет: — Давай уже.

Северус взглядом бегает по ее лицу. Ищет признаки безумия, но она не создает такое впечатление. Идиотка. Он ради этого сделал все, ради того, чтобы она нарывалась на смертоносное заклинание первого встречного? Он не может сдержать презрительной гримасы, а она лишь скалится с насмешкой.

Он отпускает ее и делает резкий шаг назад, а потом вскидывает палочку и произносит:

— Легилименс.

Снейп чувствует ее сопротивление, панику, — да, на такое она не рассчитывала. Гермиона пытается скрыться от него, увернуться, но что она может против такого натиска. Северус специально действует грубо, делает больно, чтобы голова потом долго болела и шла кровь, чтобы наказать ее за беспечность. Он безжалостно и методично проносится по ее жизни, мыслям, всему сокровенному, о чем никто не должен знать. О пустоте, о беспомощности, о потере, о том, что она бесконечно ненавидит себя и свою жизнь, о том, что не знает ничего о себе… Это отторжение выплескивается в яркую сцену.

Гермиона, в одном белье, стоит перед зеркалом в полный рост, в котором ее отражение едва заметно в слабом предрассветном сумраке. Ее глаза блестят от слез, она гипнотизирует себя взглядом, разглядывая свои шрамы, как доказательства ее больной любви.

— Кто ты? Как ты жила? Почему ты жила? Ради чего?

Она всхлипывает, подавляя рыдание. Дышит через нос зло.

— Гермиона… — словно на вкус пробует свое имя. — Кто ты, блядь, такая? — орет в отражение и выброс магии волной расходится от нее, разбивая зеркало, которое осколками осыпается на пол, и сама тоже падает, как подкошенная, рыдая в голос. Она не замечает, что режется об осколки, не замечает холода, того, что проходит время и солнце заливает комнату. Лежит, истекая кровью, пока ее не находит Поттер.