Вечный день

10

Хоппер вышла на главную улицу, обливаясь потом под тяжестью сумки, однако даже ноющая боль в плече не могла отвлечь ее от подступающей паники. Она огляделась и за неимением выбора вернулась в лавку возле автобусной остановки, где осведомилась у продавца насчет телефона. Отмахнувшись от предложенных денег, тот провел ее в подсобку, где на столе под грудой старых чеков и упаковочных оберток прятался пожелтевший бакелитовый аппарат.

Она сняла трубку. Гудок, затем щелчок.

— Добрый день… Саут 4, пожалуйста. Хоппер. Кажется, 493… Да, этот. Благодарю. — Несколько секунд она сидела на стуле, рассеянно переводя взгляд с наполненной пепельницы на столе на яркие консервы с сухой горчицей на полке напротив. Наконец снова раздался щелчок.

— Слушаю.

— Марк? Это я. — После нескольких лет разлуки Хоппер сочла за благо уточнить: — Элли.

— Элли? — в голосе брата прозвучало искреннее удивление. — Ты в северном Лондоне, что ли? Ты же вроде как на платформе была?

— Пришлось вернуться. Сегодня утром.

— Почему?

— Помнишь Эдварда Торна? Моего куратора во время учебы.

— Ну конечно, я помню Торна. А что случилось? Помер или еще что?

— Э-э… да.

— Ох, черт. Прости, Элли. Я вовсе не хотел… Я так просто ляпнул.

— Да не бери в голову. Я только что из больницы.

— Ты в порядке?

— Да, — ответила Хоппер, не удержавшись, однако, от вздоха. — Да, в порядке. Просто денек выдался не из легких.

— Приедешь на ужин?

— Я… Только если это вас не слишком стеснит. Да, с удовольствием.

— Да какие стеснения. Останешься ночевать?

— Уж настолько злоупотреблять вашим гостеприимством я не могу.

— Да можешь, брось. А что тебе еще делать — ехать в Бристоль и дожидаться корабля до платформы?

Она снова вздохнула, обдумывая немногие имеющиеся варианты. Из таковых предложение брата представлялось наилучшим.

— Ну… Да, с удовольствием переночевала бы у вас.

— Так когда будешь?

— Наверно, где-то через час. Доберусь на автобусе.

— Хорошо, предупрежу Лауру. До скорого.

Очередной щелчок, и на линии воцарилась тишина.

Хоппер поблагодарила лавочника и в качестве платы за звонок купила пару пачек сигарет, в которых совершенно не нуждалась. Затем вышла на улицу и стала дожидаться автобуса в южном направлении. Солнце скрылось за облаками, но рассчитывать на дождь вряд ли стоило. Время близилось к восьми.

Автобус подошел через две сигареты. Она поднялась на верхний ярус, где из пассажиров оказались только два ссорящихся мальчишки на переднем сиденье да их изнуренная мать. Хоппер устроилась в задней части.

Полицейский, похоже, о смерти Торна не знал. Или же, если знал, получил приказ держать язык за зубами. И вот теперь, если кто поинтересуется у молодого человека насчет посетителей к Торну, он доложит, что приходила женщина и несла какую-то чушь насчет незапланированного визита.

Погруженная в свои невеселые думы, Хоппер ехала в Саут 4, прежде известный как Брикстон.* * *

Когда она вышла из автобуса, улицы вовсю бурлили. Старая станция подземки некогда была популярным местом встреч, а после атрофии метрополитена центр притяжения сместился выше, к лужайке возле бывшего кинотеатра. Жизнь здесь так и кипела: торговцы предлагали рубашки, слишком хорошие для современных и слишком дешевые для фирменных; бакалейщики шумно рекламировали продукты из новых сортов растений; перекупщики пытались соблазнить билетами на очередной концерт классической музыки в «Электре». Забавно, что зал носил название «Электра», хотя славился как раз периодическими отключениями электроэнергии — по этой причине там и сформировался замечательный классический репертуар.

В самом начале восьмого, когда до наступления комендантского часа еще оставалось достаточно времени, активность достигла пика. Станцию и ее окрестности наводнили торгаши, жулики, дельцы теневого рынка, попрошайки и мошенники. Подогреваемые рюмочками рома, которым торговал с деревянной тележки какой-то чересчур веселый тип, они зазывали покупателей, играли в азартные игры, разводили недотеп, ругались и сплетничали. Здоровенный зазывала с розовой шеей, абсолютно лысый, облаченный в свободный пестрый халат, предлагал всем в пределах слышимости насладиться неким представлением.

В воздухе стоял запах специй, исходящий от облепивших стены бывшего кинотеатра лотков. Их было так много, что сотни ароматов, сливавшиеся в одно непостижимое благоухание, перебивали даже вездесущую лондонскую гудроновую вонь.

На краю лужайки возле прежней станции подземки маячили двое полицейских. В черных блестящих бронежилетах они выглядели куда серьезнее, нежели тот молоденький констебль в темной форме возле дома Торна.

Ходили слухи, будто еще несколько лет назад правительство восстановило основные линии метро и теперь поезда вновь ходят, однако лишь в целях поддержания порядка, чтобы перебрасывать в пределах города полицейских с их щитами, дубинками и газовыми баллончиками за считаные минуты.

Сама Хоппер в подобные байки не верила. Слишком много техники требовалось для функционирования сети подземки, причем по большей части зарубежного производства. Как ни крути, на восстановление потребуются десятилетия. Она склонялась к другой версии, согласно которой тоннели так и остались затопленными после катастрофических наводнений Остановки и лондонское метро теперь облюбовали слепые рыбы да крокодилы.

Хоппер настороженно двинулась через толпу. Да на этом пятачке людей больше, чем на всей ее океанской платформе! На одном клочке тротуара у стены рядком сидели люди в различных позах, выставляя напоказ свои страдания. У нескольких отсутствовали руки или ноги. Многие держали таблички на ужасном английском. Кого-то окружали дети — исхудалые создания в пальтишках не по размеру и подобии обуви из картонок и тряпья. Завидев ладно скроенную куртку Хоппер, ее чистые кроссовки, один из мужчин забубнил с сильным среднеевропейским акцентом:

— Пожалуйста. Берлин. Пожалуйста.

В следующее мгновение к нему подключились и другие, набежали дети. Ощущая себя неловко, Хоппер ускорила шаг. Пробившись через толпу, в конце концов она проскользнула между лотков на небольшой участок лужайки под тенью деревьев — излюбленное место парочек, где можно пообниматься в полумраке. Как и они когда-то с Дэвидом, вдруг резануло ее. Отмахнувшись от воспоминания, она решительно двинулась в сторону дома брата.

Улица Колвилл-Кресцент — «Колвилловский полумесяц», изящностью вполне отвечала своему названию, представляя собой элегантную кирпичную дугу. Никаких толп, никаких карточных игр на тротуарах, лишь изогнутый ряд измученных тополей да викторианских зданий. Где-то посередине улочки располагался симпатичный выкрашенный в белый цвет дом Марка Хоппера, специалиста по безопасности британского правительства в южном регионе. Со времени последнего визита, как заметила Элен, соседи брата обзавелись новыми жалюзи. Целая улица домов, хозяева которых даже после всех потрясений не отказались от улучшения условий своей жизни.

Марк открыл дверь буквально мгновение спустя после звонка — должно быть, караулил у окна в гостиной, чтобы опередить Лауру. Он неловко обнял сестру, даже не дав ей возможности снять с плеча сумку, затем отступил назад и оглядел ее.

— Привет, сестренка.

— Здравствуй, Марк.

Он взял у нее сумку и рассеянно сунул между столиком и коляской. Выпрямившись, произнес:

— Сожалею о Торне.

— Спасибо. Все это… — она вдруг осеклась. Внезапно на нее разом навалились события дня, и она импульсивно снова обняла Марка, на этот раз искренне. Они стояли так несколько секунд, пока Элен не похлопала брата по плечу и не отстранилась.

— Ты, наверное, проголодалась.

Кроме завтрака на скорую руку перед вылетом, она и вправду весь день не ела.

— Да. Черт, еще как!

— Замечательно. Мы как раз готовы. Дети уже поужинали и отправились спать, так что только мы и будем.

— Вы дожидались меня? Право, не стоило. — Лаура будет сидеть недовольной. Впрочем, Хоппер это не особо волновало.

— Да все нормально. Даже работы побольше сделал.

— Уже чувствую себя обузой.

— Какая обуза, о чем ты.

Марк отошел повесить ее куртку в шкаф, и Хоппер окинула его внимательным взглядом. Лицо у него было бледным, под глазами темные круги. И вид, стоило ему отвести взгляд, сразу стал какой-то потерянный. Тем не менее, опять представ перед ней, Марк снова улыбался.

— Как Лаура?

— Хорошо, спасибо. Ждет в столовой, — он словно напоминал ей: «Придерживай язык и мысли».

— Ну а сам-то как?

— А, неплохо, — Марк уже двинулся в заднюю часть дома. — Каждый день новое приключение. Проходи, пожалуйста.

Хоппер последовала за ним. Порой брат перебарщивал с церемониальностью. Даже в детстве он, выработавший безупречные манеры, обходился с ней, появившейся на свет двумя годами позже, словно она была в его доме желанной, но гостьей. Выходил из машины открыть ей дверцу, открытки на день рождения заканчивал обязательным «с наилучшими пожеланиями». Годами она подозревала, что Марк попросту недолюбливает ее, пока не увидела его с подружкой. Тогда-то ей и стало ясно, что так он ведет себя почти со всеми.

Первый этаж дома занимала восхитительная кухня-столовая — во всю ширину здания, с выходящим в сад эркерным окном. Помещение было оснащено популярными «умными» жалюзи, которые посредством отражателей создавали впечатление темноты снаружи. Здесь было прохладно — работал кондиционер, а по обе стороны от обеденного стола тянулись стеллажи с новенькими на вид книгами. Похоже, дела у Марка действительно шли хорошо.

Лаура стояла в передней половине помещения, кухонной, зарешеченные окна которой выходили на улицу. Когда Хоппер появилась на пороге, Лаура повернулась к ней с блюдом в руках и тут же поставила его обратно на плиту. Женщины обнялись, и Хоппер рассеянно подумала, не выжидала ли невестка, чтобы взять блюдо точно в этот момент, с целью продемонстрировать, какой переполох она тут устроила своим появлением.

— Здравствуй, Элли. Как ты?

— Спасибо, неплохо. Просто долгий день выдался.

— Не сомневаюсь. Что ж, чувствуй себя как дома.

С Лаурой они никогда особо не ладили. Один из тех немногих раз, когда им довелось побыть наедине, пришелся на уик-энд, незадолго до свадьбы Марка и Лауры. Они остановились в гостинице «Котсуолд», переоборудованном доме в георгианском стиле. Место оказалось прекрасным, но обстановка неблагоприятной: единственный сын владельцев, пожилой пары, во время учений на призывной службе получил тяжелое ранение. Теперь старики заботились о нем, мужчине лет сорока, и старательно делали вид, что будущее, несмотря на собственную дряхлость, их совершенно не тревожит.

Марка отозвали в Лондон улаживать какой-то кризис. Хоппер и Лаура поругались в первый же вечер и оставшиеся выходные по возможности проводили раздельно. Причиной их разлада, строго говоря, явился не пустой спор, а констатация радикального расхождения во взглядах: Лаура настолько же стремилась созидать и заботиться о доме, насколько Хоппер бежала от подобной участи.