Раздражающие успехи еретиков

.VI

Храм, город Зион, земли Храма

— Что ж, это должно быть интересное шоу собак и драконов, — тихо пробормотал чей-то голос, и викарий Сэмил Уилсин поднял глаза, когда его брат устроился в кресле рядом с ним.

— Возможно, это не самая тактичная — или безопасная — вещь, которую можно сказать, — ответил Сэмил еще тише.

— Может быть, и нет, но это не делает ее неточной, — прорычал Хоуэрд Уилсин.

— Не делает, — согласился Сэмил.

— Ну, что ж, — пожал плечами Хоуэрд, а Сэмил поморщился.

На самом деле вокруг двух братьев Уилсин был достаточно широкий ров из пустых кресел, так что вероятность того, что кто-нибудь подслушает их приватный разговор, практически не существовала. С другой стороны, Сэмил не продержался бы так долго, подвергаясь ненужному риску. Тем не менее, он понимал глубоко смешанные чувства своего младшего брата, когда они вместе, возможно, с сорока или пятьюдесятью другими викариями и старшими архиепископами ждали созыва трибунала.

Сколько лет мы собираем доказательства коррупции — особенно по управлению инквизиции? — спросил себя Сэмил. — У нас, должно быть, их уже достаточно, чтобы заполнить дюжину сундуков! Больших сундуков. Тем не менее, несмотря на все эти годы, все эти усилия, мы до сих пор не добились серьезного обвинения в отношении кого-либо. А теперь это.

Бывали времена, когда Сэмил испытывал сильное искушение отказаться от своих донкихотских розысков. Шансы на успех, даже если он каким-то образом, когда-нибудь, окажется в кабинете, который Клинтан и его приспешники так основательно развратили, были невелики. Он знал это. Он всегда это знал. И даже если бы он каким-то образом достиг этой цели, это означало бы только то, что он столкнулся бы буквально с поколениями укоренившегося сопротивления и своекорыстия. И все же он был тем, кем он был, и бесконечная (и в целом неблагодарная) задача реформирования Церкви и очищения ее от многочисленных злоупотреблений стала наследием Уилсина.

И это также чертовски рискованное «наследие»! — он мрачно задумался.

На самом деле на протяжении многих лет он предпочитал выдвигать обвинения по меньшей мере против дюжины своих коллег-шулеритов, когда мог представить необходимые доказательства, не раскрывая более широкую, тайную и гораздо более рискованную деятельность Круга. По крайней мере, дважды у него были абсолютно убедительные доказательства того, что инквизиторы, о которых идет речь, использовали свой офис (и все связанные с этим ужасные угрозы), чтобы вымогать деньги у совершенно невинных мужчин и женщин. И однажды у него были почти абсолютно неопровержимые доказательства убийства. И все же самым суровым наказанием, которого ему когда-либо удавалось добиться, было не более чем годичное отстранение от ордена Шулера… и это было для одного из вымогателей, а не для убийцы.

Его тошнило от того, что его собственный орден, которому поручено сохранять святость собственной души Церкви, был еще более коррумпированным, чем другие ордена, которыми он должен был руководить и направлять, но не было смысла притворяться, что это не так. И хуже всего было то, что многие из этих коррумпированных инквизиторов даже не осознавали, что они коррумпированы. Они были частью системы, намного большей, чем они сами, и выполняли свои обязанности именно так, как их учили выполнять Жэспар Клинтан и его непосредственные предшественники. Мысль о том, что они искренне верили, что служат Божьей воле, пугала, но он уже давно пришел к выводу, что для многих из них это тоже было правдой.

Иногда я задаюсь вопросом, действительно ли даже Клинтан осознает, насколько он коррумпирован. На самом деле, сомневаюсь, что он это делает. Он вообще не видит в этом коррупции, и это, наверное, самое отвратительное в нем. Думаю, что он искренне не видит расхождения между тем, чего он хочет, и волей Божьей. Это совершенно одно и то же, и именно поэтому он имеет право делать что угодно — вообще что угодно — для достижения своих собственных целей. Все, что поддерживает и укрепляет авторитет Церкви (и его), хорошо и благочестиво; все, что угрожает авторитету Церкви (и его), является делом рук самой Шан-вей. И никого больше, кроме Круга, это ни черта не волнует, пока это продолжает работать на них, продолжает выжимать для них деньги, власть и привилегии.

Правда заключалась в том, что, хотя Сэмил никому не говорил, даже своим братьям по Кругу, на самом деле он был согласен с Мейкелом Стейнейром и Церковью Чариса. Церковь Ожидания Господнего была безнадежно коррумпирована, попав в ловушку таких людей, как Клинтан и остальные члены храмовой четверки. Даже если бы он мог каким-то образом свергнуть Клинтана и Тринейра, не было смысла обманывать себя, полагая, что не было по крайней мере десятка других викариев, готовых занять место храмовой четверки и вести «дела как обычно». Просто так обстояли дела.

Но и среди викариата действительно есть хорошие и благочестивые люди, — упрямо твердил он себе. — Ты же знаешь, что они есть. Это единственная причина, по которой ты сам не сдался и не сбежал куда-нибудь вроде Чариса.

Возможно, это и так, но цепляться за эту веру становилось все труднее. И была пугающей атмосфера отчаяния, ощущение людей, готовых ухватиться за любой путь спасения, которая пронизывала Церковь на ее самом высоком уровне с тех пор, как чарисийцы призвали к неповиновению храмовой четверке. То, что раньше было просто опасным, стало чем-то гораздо худшим, и после ужасной судьбы, уготованной Эрейку Диннису, Сэмил Уилсин не питал иллюзий на этот счет. Напуганные люди яростно нападали на любого, кто, казалось, угрожал их собственной безопасности, их собственному положению, и Жэспар Клинтан был более чем готов использовать этот страх в своих собственных целях.

Возможно, пришло время, — подумал он. — Если Ключ был дан не для подобного момента, тогда почему он был дан? Неужели внутренняя угроза Церкви так же смертельна, как и внешняя?

Но это было не одно и то же, и он знал это так же хорошо, как и Хоуэрд. Возможно, время приближалось, но пока этого не произошло…

Размышления Сэмила Уилсина внезапно прервались, когда в большой зал вошли члены трибунала и расселись за огромным столом для совещаний. Их было восемь, но в действительности имел значение только один, и лицо Уилсина напряглось, когда Уиллим Рейно, архиепископ Чьен-ву и адъютант ордена Шулера, наклонился вперед и легонько постучал в маленький колокольчик, висевший на подставке перед ним.

Сладкие серебристые ноты поплыли по залу, и тихое жужжание посторонних разговоров резко оборвалось.

— Этот трибунал начинает заседание, — объявил Рейно. — Давайте помолимся.

Головы по всему залу склонились, и Рейно повысил голос.

— О Боже, Творец всех людей, творец всего сущего, проектировщик и архитектор всего, что было, есть сейчас или когда-либо будет, мы приходим к Тебе в благоговении и трепете. Мы умоляем Тебя направлять нас в этой нашей торжественной задаче — поддерживать святость, чистоту и истину Твоего слова и Твоей Церкви, переданные нам архангелом Лэнгхорном в самый день Творения. Мы благодарим и благословляем Тебя за то, что Ты дал нам это священное наставление и направил нас в его сохранении и обучении, и с тяжелым сердцем мы приносим Тебе результаты обсуждений и решений, к которым Твое управление инквизиции было призвано недавними событиями. Будь с нами, мы умоляем Тебя, когда мы сражаемся с силами Тьмы во имя Твоего пресвятого имени. Во имя Лэнгхорна мы молимся, аминь.

В ответ раздался хор ответных «аминь», но Сэмила Уилсина среди них не было. Как и его брата.

Рейно поднял голову, подождал, пока его слушатели снова устроятся поудобнее, затем откашлялся.

— Уверен, что все в этом зале полностью осведомлены о событиях, которые привели к созданию этого трибунала, — сказал он. — Поскольку это так, кажется, нет особого смысла обобщать их еще раз.

Одна или две головы в зале кивнули, и Рейно оглянулся через плечо на одного из помощников, собравшихся у покрытой гобеленами стены позади членов трибунала. Помощник, удивительно молодо выглядящий верховный священник ордена Шулера, быстро вручил ему толстую папку, и Рейно положил ее перед ним на стол для совещаний. Он открыл ее и несколько секунд листал первые несколько листов бумаги. Затем он снова посмотрел на ожидающих священнослужителей.

— Этот трибунал был создан для рассмотрения обстоятельств смерти шестнадцати посвященных священников ордена Шулера, — сказал он. — Нет никаких сомнений в причинах этих смертей или в том, кто был ответственен за них, но некоторые обвинения, выдвинутые против священников, о которых идет речь, были настолько серьезными, настолько тревожными, что великий инквизитор, с решительного согласия великого викария, счел необходимым провести официальное расследование и следствие. Данный трибунал теперь завершил это расследование и следствие к удовлетворению своих членов и готов объявить о своих выводах.

Вряд ли это было неожиданностью, но, несмотря на это, по залу пробежал ажиотаж, подобный сильному ветерку, шелестящему по полю созревшей пшеницы. — Согласно утверждениям, опубликованным так называемой «Церковью Чариса», — продолжил Рейно, — шестнадцать священников, погибших в Фирейде, были виновны в подстрекательстве к убийству женщин и детей в том же городе в августе прошлого года, когда король Жэймс, повинуясь указаниям Матери-Церкви, приказал захватить чарисийские суда, находившиеся тогда в Фирейде. В подтверждение этих утверждений так называемая «Церковь Чариса» опубликовала то, что якобы является отчетами, написанными теми самыми священниками, в которых они открыто признали свое соучастие в этих «убийствах».

— Этот трибунал рассмотрел эти отчеты, включая документальные доказательства, присланные нам королем Жэймсом из Делфирака. Эти доказательства состояли в основном из того, что, по утверждению чарисийцев, было официальными копиями этих отчетов, захваченных во время их жестокого нападения на жителей Фирейда.

— Излишне говорить, что первоначальная реакция любого разумного человека должна заключаться в том, чтобы отвергнуть обвинения и наветы со стороны тех, кто богохульно объявил о своем собственном неповиновении собственной Церкви Бога. Когда эти утверждения и обвинения исходят также от людей, которые сами совсем недавно стали причиной гибели стольких невинных гражданских лиц, включая женщин и детей, и сожгли дотла целый город, причины сомневаться в… достоверности их показаний удваиваются. Этот трибунал уверен, что никто не удивится, узнав, что первоначальной реакцией великого инквизитора и канцлера совета викариев было не обращать внимания на эти обвинения.

Рейно сделал паузу, и его челюсть заметно сжалась от очевидного несчастья и боли. Челюсть Сэмила Уилсина тоже сжалась, хотя и по несколько иным причинам, когда он отметил драматургию адъютанта своего ордена.

— Несмотря на то, что такова была первоначальная реакция великого инквизитора, — продолжил Рейно через мгновение, — он не забывал о своей ответственности как главы управления инквизиции. Даже самые невероятные обвинения должны быть проверены, когда они затрагивают целостность Матери-Церкви и, особенно, инквизиторов, которым поручено защищать эту целостность, и поэтому, несмотря на его собственный глубокий скептицизм, он приказал созвать этот трибунал и рассмотреть возможность того, что может быть какое-то основание для нелепых обвинений «Церкви Чариса».