Падение драконов

Зная Жизель, он должен был предположить, что теперь, когда она больше не нуждалась в нем, его дружба стала неудобной. Эта мысль угнетала, но зато казалась истинной. Или, возможно, ее новая дружба с госпожой Элисон помешала ему. Он знал вкусы герцогини и не воображал, как порой делают мужчины, что сможет изменить их.

О себе он старался не думать. Рыцарский пояс вызывал у него очень много совершенно неразумных чувств.

«Почему я не рядом с императрицей? — рассуждал он. — Ей нужны мои советы, и я ей нравлюсь. Почему я выбрал госпожу Элисон?»

Потом понял, что, разумеется, она сердится на него, потому что считает приставленным к ней шпионом императора. Разумеется.

Он вздохнул. Большую часть поездки он размышлял о тайных соперниках, как называл их у себя в голове. Он знал много деталей и нюансов, которые кратко пересказал императору. Например, имелось довольно достоверное сообщение о том, что люди, прикоснувшиеся к патриарху, сгорают и что его рясы сотканы из металлической проволоки и какого-то ифрикуанского вещества, которое не воспламеняется. Это было интересно: он прочитал дюжину отчетов об ифрикуанских тканях, пытаясь найти что-то подобное.

Об этом он узнал четыре дня назад, когда Браун сообщил, что герцог Митлийский тоже сжигал людей, которых касался, и носил одежду, сшитую для него в Ифрикуа, и это продолжалось более года.

У Кронмира начала складываться теория об одайн, которая вполне могла выдерживать критику, но доказательств не хватало: что Некромант был «мятежным одайн».

Мятежники старых времен. Выжившие с момента последнего открытия врат, когда восторжествовали драконы. Тогда одайн, наверное, были союзниками драконов. Их волю сковали и, возможно, до сих пор не отпустили, позволяя действовать только через посредников. Но на их стороне могли быть союзники, а не только немертвые.

Например, патриарх и герцог Митлийский.

Кронмир ощупал свою теорию со всех сторон, как больной зуб языком. Он был почти уверен, что обнаружил серьезный недостаток во взрослении одайн. Что когда они захватывают мысли других существ, то становятся более зрелыми. Возможно, разум одайн — что-то вроде демократии, и со временем воля перестала быть единым целым и снова начала делиться… Или нет.

Сколько же их появится в день открытия врат.

Солнце уже зашло, и он вытащил худ и тут увидел разрушенный храм и двух вениканских егерей, которые провели его к длинному гребню над митлийской дорогой, где поспешно ужинали воины зеленого отряда.

Они отправили его на юг, предложили проводить, но он отказался. Он успел перевалить через два холма, когда стемнело. Лошадь чуть не оступилась и не рухнула, и Кронмир выругался. Он устал, обе лошади — тоже, а леса северной Этруссии были обширны и густы.

Взошла луна, Кронмир спешился, выпил глоток вина и прислушался. Не помогло. Он снова поехал на юг, а потом отклонился на восток. Луна светила все ярче. Он находился примерно в пяти лигах к востоку от разрушенного храма и знал, что имперская дорога вьется по тенистой долине у него под ногами. Просто он не мог найти зеленый отряд и чувствовал себя глупо из-за того, что отказался от проводника.

Похоже, придется вернуться назад и попросить проводить его. Сообщение нужно доставить. Он прикинул, не поехать ли по дороге. На первый взгляд это казалось безрассудным, но он был уверен, что Фейвор заметит всадника. Правда, всегда оставался шанс, что в лунном свете его не опознают и застрелят.

Но эта часть ночи прошла хорошо. Незадолго до полуночи из темноты появился человек. Уа’Хэ узнал его.

— Какого черта ты идешь с юга?

— Сам не знаю, — признался Кронмир.

Вскоре при свете фонаря и небольшого магического огонька Кронмир показывал Фейвору, где располагается Сан-Батист.

— Ребята устанут, — сказал Фейвор. — Она хочет разбить лагерь прямо здесь, на этом хребте или за ним.

В свете фонаря лицо его казалось чудовищной маской.

— Будете изучать поле боя или устанавливать лагерь? — спросил он Кронмира.

Кронмир устал, но энтузиазм молодого человека был заразителен.

— Поле боя, если вы не против.

— Поехали. Берите этих. Уа’Хэ пахнет скотным двором, но разведчик он хороший.

Так Кронмир оказался начальником дюжины разведчиков, на которых не было ни единого клочка формы. Честно говоря, они больше походили на паломников или мелких торговцев, если бы не кое-какое оружие. Все говорили по-этрусски, кроме Уа’Хэ, который вообще почти не говорил.

Поворчав, они сели в седла и поехали по последнему вытянутому гребню, а потом оказались в долине реки — Кронмир это скорее услышал, чем увидел. Было очень темно, молодая луна светила совсем бледно. На севере высился еще один длинный холм, на юге начиналась самая плодородная равнина во всей Древней земле. Комета в небе горела ярким белым огнем, как палец, нацеленный на мост. Поднявшись над горизонтом, она давала больше света, чем луна.

— Нужно поставить здесь людей, — сказал Кронмир, — на случай…

— На случай, если все развалится, — ухмыльнулся Уа’Хэ. — Это верно. Энри, возьми Кранмера, Кромвеля и Мора, проедьтесь из конца в конец, подайте сигнал и ложитесь спать.

Четверо уехали.

— Я хочу посмотреть на мост, — сказал Кронмир, — думаю, там брод.

Река, названия которой он даже не знал, текла по дну плоской долины и в лунном свете казалась совсем мелкой. Но с высоты арочного имперского моста зрелище открывалось более впечатляющее.

Кронмир посмотрел на юг, на равнины, засеянные пшеницей, которая золотилась в свете кометы. Они с Уа’Хэ поехали на запад, глядя на реку, и наконец нашли широкую тропу для скота, которая уходила в черную воду.

— Как ты стал разведчиком? — спросил Кронмир.

— Это лучше, чем коров воровать, — усмехнулся Уа’Хэ. — А тут вроде глубоко.

— Придется рискнуть. — Кронмир заехал в реку на чужой лошади. Вода доходила ей до груди, до верха высоких сапог Кронмира, под копытами чувствовались песок и галька. Ниже по течению, в сторону Генуи, гальки было больше: отблескивала в тусклом свете целая коса.

Свет уходил, потому что сгущались тучи. Сначала они метались по небу полосами, а потом исчезли луна и почти все звезды. Большая Медведица чуть задержалась, и глаз ее горел сквозь облака еще добрую минуту, а затем и он погас. Когда лошадь отошла от воды, небо потемнело.

К северу на холме, на удивление высоко, вспыхнуло пламя.

— Скорее тушите, дураки, — проворчал Уа’Хэ. Огонь горел ровно столько времени, сколько потребовалось бы благочестивой женщине, чтобы прочесть «Аве Мария».

— Дождь. — Кронмир снова вытащил худ, застегнул его и надвинул шляпу. — Мне кажется, к западу реку можно перейти вброд.

— Гадать нельзя, — ответил Уа’Хэ.

Кронмиру нравилась его бдительность. И его профессионализм.

— Ага, — сказал он, невольно имитируя горский выговор.

Они снова поехали на запад. Река там становилась шире, крупные камни торчали из черной, но мелкой воды. Через четверть лиги они перешли реку, не замочив путовые суставы лошадей.

— Почему брод для скота там? — спросил Кронмир.

Уа’Хэ хрюкнул, а его лошадь громко пернула.

— Есть хочешь? — поинтересовался Уа’Хэ. — И как же ты стал убийцей?

Кронмир встретился с ним взглядом.

— Часто это делал и привык.

Кронмир почувствовал запах чесночной колбасы еще до того, как она оказалась в его руках. Немедленно проглотил ее. Они поехали обратно по северному берегу и там перебрались через каменистое русло реки. Обоим пришлось спешиваться.

— Вот поэтому брод там, где он есть. Ни один пастух сюда не полезет, плохо для коров.

— Да уж. — Кронмир доел колбасу и предложил: — Посмотрим на лагерь патриарха.

— Черт, я знал, что ты это скажешь, — буркнул Уа’Хэ. — Вы что, с Фейвором братья?

Они двинулись на восток, в ночь. Уа’Хэ разогнал отряд — отправил посыльного к госпоже Элисон, половине руки велел двигаться параллельно им.

Дважды они останавливались, чтобы сориентироваться, но света кометы и луны вполне хватало. Луна еще не зашла, когда они увидели костры лагеря.

— Далековато до Сан-Батиста, — решил Уа’Хэ, — завтра драться не придется.

Он оглянулся на поросший лесом холм, на котором давно потух костер.

— Хотя не так и далеко.

Кронмир пытался рассмотреть рельеф местности и тут заметил движение на юге.

— Бегите! — крикнул он.

Уа’Хэ резко оглянулся и тоже увидел отблеск кометы на доспехах. Он ухнул по-совиному, развернул своего конька и умчался в темноту. Двое его людей бросились за ним. Кронмир с замиранием сердца понял, что они на свежих конях, а он — нет. Его лошадь прошла восемь лиг без отдыха или даже больше.

Кронмир скрылся в лесу на севере. Обернулся и увидел, что всадники врага последовали за ним. Он был рад за Уа’Хэ, но очень жалел себя. Ошибка новичка. Он показал себя дураком и теперь погибнет.

Он вздохнул и поехал дальше, но его бедная кобыла уже выбилась из сил. Он пожалел, что не взял ту лошадь, которую дала ему Жизель. Запасная кобыла Гилкриста оказалась жалкой клячей, и Кронмир знал, что обречен.

Он подумал о самоубийстве. Ему не понравилось. Но то, что случится, когда его поймают, казалось еще хуже. Если только… если он не сможет скрыть свою личность, что удалось бы, если бы не меч и не рыцарский пояс. Он расстегнул пряжку и бросил пояс в кусты, через которые тяжело ломилась усталая лошадь.

Он избавлялся от всего подряд, но его догоняли, до врага оставалось всего несколько дюжин ярдов. В ярком свете луны и кометы он заметил, как всадник поднял брошенный им кошелек, и выругался.

Он придумал другой путь и развернул лошадь к преследователям. Она рухнула. Кронмир выдернул ноги из стремян и соскочил. Это был не самый изящный прыжок в его жизни, но он поднялся в считаные секунды, и первый из его преследователей умер, когда двинулся на Кронмира и получил мечом в пах. Кронмир подхватил поводья его коня и сел в мокрое от крови седло; удар по спине сдержала кольчуга, и он рванулся на запад.

Его догоняли слева и справа. Попробовать стоило. Кронмир повернулся к ближайшему врагу, но человек справа от него поднял маленький самовзводящийся арбалет и выстрелил в лошадь. Болт вошел в круп, Кронмир обманул своего левого противника, ударил мечом ему в лицо и второй раз за пару минут спрыгнул с падающей лошади.

Коленом угодил на камень и понял, что живым ему не уйти.

Но он не мог перестать сражаться за жизнь, хотя левая нога его больше не слушалась, а боль была ужасной. Он упал. Представил свой кинжал и снова подумал о самоубийстве. Вспомнил о маленьком балестрино и яде, которые, слава богу, остались в вещах в Арле.

Он подумал о Жизель.

Оперся на тот же камень, о который разбил ногу, и с трудом встал, чуть не вскрикнув от боли. Из темноты вышел всадник. Приближался он медленно, зная, что Кронмир побежден. Кронмир всадил свой рондель в лошадь. Это было глупо, но убить всадника из этого положения он не мог, а голова работала плохо. Лошадь лягнула его и умерла.

Ему показалось, что копыто сломало ему таз, но он подполз к всаднику и воткнул кинжал в ему в шею.

«Если я убью их достаточно, меня не станут брать в плен», — подумал он.