Неправильный вампир

Ведьмино клеймо (Лиля Титова)

Ведьмино клеймо (Лиля Титова)

Я видел её не раз

Одну на пороге мрака.

И зелень ведьмовских глаз

Убила во мне вурдалака.

Снова она. И снова ночью. Странное, безумное существо. Сколько я их перевидал на своём веку. Но то, как и сам был человеком, совершенно стёрлось из памяти.

Третье полнолуние она приходит на погост. Садится на скамейку около парных надгробий. И просто сидит. Иногда бормочет неразборчиво, и тогда я забираюсь на покатую крышу усыпальницы и вслушиваюсь в баюкающую мелодию её голоса.

Я никогда не приближаюсь и не пытаюсь её рассмотреть. Слабого порыва ветра, приносящего медовый запах волос и молочные нотки кожи, достаточно, чтобы челюсть сводило болезненным спазмом, а перед глазами начинали плясать алые, кровавые всполохи.

Какая нежная должно быть у неё кровь! Я перепробовал все оттенки букета: от креман до рансье. По внешности, и по запаху человека могу распознать вкус аперитива, наполняющего его сосуды. Знаю, что её вьющиеся, рыжие волосы, золотом горящие в свете луны, и её высокий, девичий голос берут свою силу из самого чистого и свежего источника. Из живительного эликсира, который я с лёгкостью мог бы заполучить, стоит лишь наклонить кудрявую головку, откинуть на спину локоны и поддеть длинным, заострённым ногтем тоненькую, голубую паутинку на белой шее. Даже не нужно вонзать зубы в мягкое тело. Не нужно причинять острую боль, давить, сжимать руки. А всего-то ‒ приложить губы к хрустальному, хрупкому сосуду и сполна насладиться сладким вином.

Так почему же я этого не делаю? Почему продолжаю сидеть на неудобной, скользкой крыше, вместо того, чтобы присвоить добычу, послушно идущую в руки?

Не знаю. Но вот уже третье полнолуние кряду моя чёрная, вязкая кровь разрывает оцепеневшие вены. А равнодушное, мертвенное сердце смутно ноет. И сам я то сжимаюсь и костенею, то обращаюсь летучей мышью и долго-долго рассекаю воздух мелкими крыльями, желая забыться и стряхнуть жестокий дурман.

Сегодня она особенно медова. Особенно шелковиста. Особенно текуча. Живые ручейки бегут под мрамором кожи, и сводят с ума. Будь я не вурдалаком, а оборотнем ‒ давно выл на луну и скрёб когтями почву.

Будь я хоть на самую малость живее и хоть на несколько сотен лет моложе… Но всё это глупости! Я ‒ бездушный, проклятый людьми, вурдалак. Чудовище, отвергнутое всеми. Не имеющее союзников ни на стороне света, ни на стороне тьмы. У меня не будет пристанища в конце пути. Я не помню истока, из которого началось моё странствие. Есть только бесконечное сегодня, как бесконечный ад на земле.

И в этом аду есть Она. Липовый мёд, полевой цветок, сладкий клевер. Маленькое, безрассудное существо, каждое полнолуние приходящее к логову убийцы и дразнящее его своей беззащитной доступностью.

Клыки зудят и призывно постукивают по нижним зубам. Чего ты ждёшь? Перед тобой самый редкий сорт рубинового напитка. Бесценный. Впитавший невинность молодых, солнечных гроздей. Подойди и возьми! Пригуби, а затем опрокинь девственный бокал и выпей залпом. Чтобы в горле пекло от сладости. Чтобы лился нектар по губам и подбородку, вытекал сквозь пальцы и рясно окроплял траву.

Она встаёт и сбрасывает с плеч кожаную куртку, оставаясь в тоненьком, светлом платье на узких бретелях. Поправляет волнистые пряди, словно разводит гибельный костёр. И мне вдруг нестерпимо хочется увидеть её лицо. Ведь за всё время я ни разу не видел её глаза и губы. Ни разу не встречался с ней взглядом.

Но если приближусь хоть на несколько шагов, можно не сомневаться, ‒ я убью её. И осознание этого повторно убивает меня самого.

Верхушки остролистых ясеней за кладбищенской оградой тихо, серебристо звенят. Поднимается ветер. Он прокатывается над унылым погостом, подхватывает огненные локоны и бросает в глаза тысячи мелких искр. А в нос ‒ десятки оттенков запаха её тела.

Слепну, отгораживаюсь руками от губительных частиц. Но поздно. Уже слишком поздно. Чудовище раскрыло веки и не смежит их, пока не насытится. Убийца чересчур долго ждал своего часа и не допустит промашки.

Оборачиваюсь летучей мышью и несусь к источнику безумия и наслаждения. Пролетая мимо, задеваю крылом её плечо и слышу тихий, перепуганный вздох. Бросаюсь на землю, принимая свой прежний вид. И замираю ‒ поражённый и неподвижный.

Она. Это Она. Я помню её также хорошо, как неожиданно и чётко вспоминаю себя. Рыжая ведьма, околдовавшая меня зеленью глаз. Напустившая морок, опоившая. Рассказавшая сельчанам обо мне небылицы. И в итоге сгубившая.

Но даже после смерти ведьма не оставила меня в покое, сделав послушным рабом. Молодым упырём, готовым за каплю заговорённой крови исполнять любой приказ.

Ну что ж, так даже интереснее! Через столько сотен лет получить возможность отомстить. О, какой сладкой будет эта месть! Какой долгой и изощрённой. Уж я постараюсь, чтобы ведьма получила сполна всё, что ей причитается.

Медленно ступаю по твёрдой земле. Крадусь, не спуская взгляда с добычи. Хотя мне вовсе не нужно видеть девушку, чтобы знать, где она находится. Её клеверный запах я почувствую за километры от этого места.

Ведьма не двигается. Стоит, словно оцепенела. Бледная, как те каменные ангелы, что распростёрли свои крылья над печальными насыпями. И только глаза полыхают малахитовым пожаром, словно выжигают на коже клеймо. Ведьмовское, зачаровывающее.

‒ Вот мы и встретились, Веда, ‒ останавливаюсь совсем близко. Настолько, что чувствую, как течёт кровь по её венам.

‒ Я вас не знаю, ‒ сдавленно шепчет. Обхватывает себя руками, словно пытается защититься. ‒ Кто вы?

‒ Разве ты меня не узнала? Прислушайся к голосу крови, Веда. Он расскажет, кто ты есть на самом деле. И кто я такой.

‒ Я ‒ не Веда, ‒ упрямо покачивает головой, отчего упругие локоны подскакивают и загораются медными всполохами. – Вы обознались.

‒ Наверно, мог бы обознаться, если бы ведьма собственными руками не вогнала кол в моё сердце. Если бы не эти зелёные омуты, принёсшие смерть. Если бы не кровь, которая текла в теле ведьмы и сейчас наполняет твоё. И которую я собираюсь выпить. Всю, до последней капли.

Ожидаю увидеть страх на фарфоровом лице. Панику, истерику. Любое неуправляемое чувство, но только не это:

– А будет не больно?

– Хм, нисколечко.

– Тогда давайте покончим с этим поскорее, ‒ опускает руки и вскидывает подбородок. – Что мне нужно делать?

Внутренний голос ликует и требует скорейшей расправы. Язык предвкушающе толкается в сомкнутый строй зубов. Глаза, уже чувствую, разгораются алым цветом смерти. Но я продолжаю стоять и рассматривать хрупкую фигуру, тонкие кисти и щиколотки, огромные ботинки, совсем не для маленькой, девичьей ножки и тонкую талию, стянутую красным поясом.

Ведьма делает глубокий вдох, а потом наклоняет голову и собирает волосы на макушке, оголяя шею. Прикрывает глаза, не желая смотреть в лицо своему убийце. Зато мне прекрасно видно её ‒ идеально-утончённое, словно высеченное из мрамора.

Проходясь языком по краям клыков, подхожу вплотную к застывшей статуе. Втягиваю волшебный аромат, подаваясь вперёд и любуясь белизной кожи. Чистой и слепящей, как январский снег.

Какая нежная должно быть у неё кровь! Я почти ощущаю этот дурманящий вкус. Я почти поддался инстинктам хищника. Но что это? Тёмно-розовые, неровные пятна. У кромки волос, на плече, на остром бугорке ключицы.

С усилием тяну воздух. Разбираю запах на отдельные ручейки. И нахожу, что искал. Приторно-сладкая нота смерти. Она просачивается сквозь поры её кожи. Она неотвратима, как рассвет, золотящий облака над кронами ясеней.

Бережно подцепляю ногтем угловатый подбородок и тяну к себе. Ведьма распахивает глаза и непонимающе, выжидательно смотрит.

‒ Ты умираешь? ‒ озвучиваю и так понятную вещь.

‒ Разве для вампира это служит препятствием? ‒ слышу хорошо знакомые дерзкие интонации в голосе. Твоя прародительница гордилась бы своим потомком.

‒ Нет, ‒ делаю над собой усилие и отхожу на два шага назад. – Но я передумал. Ты не заслуживаешь быстрой смерти. Проклятие ведьм всегда достигает своей цели. Даже через сотни лет. И ты умрёшь так, как полагается потомку ведьмы – мучительно и в жуткой агонии.

‒ Пусть так. Мне уже всё равно, ‒ обречённо соглашается и отпускает волосы, позволяя им с золотым звоном рассыпаться по плечам. ‒ Расскажешь, что тебе сделала моя пра-пра, даже не знаю, насколько пра, бабка?

Что в этом существе удивляет меня больше всего? Бесстрашие перед вампиром или бесстрашие перед осознанием предстоящих мучений? Наверное, и то и другое.

Но что удивляет даже сильнее, так это я сам. Моё непреодолимое желание спасти зеленоглазую ведьму. Желание стереть эти блеклые признаки предстоящей гибели. Желание вдохнуть в неё новые силы, свежие соки. Чтобы на заострившихся скулах расцвёл румянец, а бледные губы налились вишнёвым сиропом. Чтобы глаза перестали гореть лихорадочным блеском и мерцали спокойным светом полночных звёзд.

‒ Веда была такой же прекрасной, как и ты. Но вот здесь, ‒ указываю на её левое плечо, – жила тьма. Веда упивалась тьмой. Поклонялась ей. И жила ради её приумножения. Я был всего лишь одной из любимых игрушек. Покорным слугой ненасытной Веды. Она собирала души, как полевые цветы и любовалась мучениями, как вспышками молний во время грозы. Но ты не должна расплачиваться за её грехи.

Поднимаю руку и прохожусь острым ногтем по запястью. Тонкая полоска расширяется, выпуская наружу чёрную, вязкую жидкость. Глаза ведьмы расширяются, а с губ слетает удивлённый возглас.

‒ Что ты делаешь?

‒ Хочу тебя спасти, ‒ делаю уже знакомые два шага и подношу запястье к приоткрытым губам. – Закрой глаза и пей. Пока хватит сил. Пей и не смотри на меня.

‒ Но…

‒ Просто делай, как я говорю.

Тёплые губы ложатся на перерезанные сухожилия. Зубы остро впиваются в кожу и помогают высасывать мою кровь. Пальцы обвивают моё предплечье и ладонь. Хватко и твёрдо.

По ногам пробегает ледяная, болезненная волна. Неожиданно и остро. Слишком остро для вампира, который долгие годы не испытывал боль. Она словно сворачивает моё тело в тугую трубку, не считаясь с плотью и костями. Превращает его в тонкий, сухой лист бересты.

Кольцо закручивается уже где-то в районе грудной клетки, а я неотрывно смотрю на ведьму и на розовое пятно в яремной впадине, которое исчезает на глазах. Губы, испачканные чёрной кровью, наливаются алым. Безжизненное лицо приобретает персиковую нежность и матовый блеск. Я помню, какое оно на ощупь и даже на вкус. Не раз собирал с него сладкую влагу и покрывал поцелуями.

Наш последний поцелуй был проводником в вечность. Наверное, мы скоро встретимся с тобой, милая Веда. И я верну тебе твой подарок.

Последняя, слабая струя прокатывается по пересохшей вене и вливается в алчные губы. Боль отступает. Я всё ещё здесь, рядом с рыжеволосой ведьмой, но не ощущаю своего тела. Я – тихий, лесной дух, дыхание ветра, шелест трав. И прежде чем умчаться в бескрайнее пространство, слышу звонкий голос Веды: