Меч Кайгена

ГЛАВА 11: ПАТРИАРХ

Было темно, когда Такеру вернулся из академии Кумоно. Он казался рассеянным. Гнев не пропал, он хмурился только сильнее, но он был подавлен. Только когда он прошел мимо додзе и заметил тренирующегося Мамору, он вспомнил об угрозе.

— Готов, сын? — спросил он.

— Да, Тоу-сама, — слабым голосом сказал Мамору. Он устал, но плечи были расслаблены.

Мисаки замерла на пороге додзе, чтобы посмотреть на бой, Изумо сидел на ее бедре.

Кьёгецу мгновенно покинул ножны.

Мышцы были расслаблены, Мамору ответил так же быстро, вытащил катану в идеальной позиции защиты. Два меча зазвенели друг о друга, Мамору поглотил удар и ввернул его чистой атакой, задевая кимоно отца на груди, а потом уже клинок Такеру замер у шеи Мамору.

Такеру отошел на два шага, взглянул на порез на кимоно и хмыкнул, а потом посмотрел на Мамору.

— Еще раз, — сказал он.

В этот раз Мамору напал первым. Мисаки ощутила, как ее напряженные плечи расслабились, когда она увидела, что он все запомнил из ее короткого урока. Без напряжения, сковывавшего его раньше, он стал новым существом — жидкой молнией. В его движениях она увидела шанс стать бойцом быстрее Юкино Дая, не слабее Такаши, может, однажды таким же точным, как его отец.

Сражение было долгим и яростным, они наступали и отступали так быстро, что Мисаки едва могла следить.

Наконец, жестокий удар Кьёгецу заставил Мамору отшатнуться. Такеру не стал давить до конца, а отодвинулся. Мамору встал ровно, занял боевую позицию.

Мгновение отец и сын глядели друг на друга.

Мамору был в стойке, готовый прыгнуть при малейшем движении меча отца. Такеру, казалось, думал. Голод сделал глаза Мамору ярче, улыбка воина приподняла уголок рта. Он не боялся следующего движения отца, он ждал его.

Но вместо атаки Такеру кивнул и сказал:

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да. Свободен.

— Правда? — Мамору выглядел почти разочарованно. — Ты не…

Такеру убрал Лунный Шпиль в ножны, от звона Мамору вздрогнул.

— Я сказал: можешь идти.

* * *

Той ночью Такеру не было в спальне или его кабинете. Мисаки нашла его на крыльце.

— Ветер.

Мисаки огляделась. Ветерок был слабым, а голые ветки — спокойными.

— Тут?

— В море, — уточнил Такеру.

У Мисаки были острые зрение и слух, но не такие, как у ее мужа. Такеру мог ощутить каплю росы, падающую с травы в другой части деревни — и разрезать ее пополам раньше, чем она упадет на землю. Если он ощущал не естественные потоки, тревожащие океан, он не станет такое обсуждать с его женой. Такое было не женским делом, по его словам.

Она не стала давить, а прислонилась к перилам и разглядывала его. Она никогда не любила Такеру, но он восхищал ее, как сильные теониты всегда восхищали ее. Потому, когда родители сказали ей, что она выйдет за Мацуду, она подумала, что со временем полюбит его. Любовь могла вырасти из восторга. Но после стольких лет Мисаки все еще разглядывала мужа, будто зверя, издалека. Искала что-то. Пыталась понять. Не находила связь.

Такеру был идеальным. От четких линий его лица до идеальных рук, его тело было будто создано нуму-ангелом древнего мира.

Идеальное оружие.

Как все мужчины в Такаюби, он убирал длинные волосы с лица. У Такаши только начали появляться морщины от улыбок и бессонных ночей, а лицо Такеру было почти без морщин. Он не выглядел юным, он казался без возраста. Мисаки понимала, что, когда она постареет и сморщится, Такеру будет выглядеть так, как сейчас, бог изо льда.

Такая мысль смутила бы обычную женщину, но Мисаки сомневалась, что возраст изменит ее статус для мужа. Его никогда не интересовала ее внешность. Раньше это обижало ее. Она знала, что некоторые качества ее муж Мацуда не одобрит никогда — ее владение мечом, навыки в химии, способности в иностранных языках — но мужчина должен был заботиться, чтобы его жена была красивой. У нее были странные и мужские повадки, но она была женщиной, и ей все еще было больно думать, что ее муж не находил ее желанной. Так было, пока она не поняла, что, если бы Такеру желал ее, он бы касался ее чаще. А она хотела, чтобы он держал холодные руки при себе.

Глядя на его ладони, Мисаки поняла, что они довольно крепко сжимали деревянные перила. Костяшки были ушиблены, и она вдруг вспомнила кулаки Мамору с кровью на костяшках, сжатые слишком сильно на коленях. Долгое время она верила, что Мацуда Такеру был скорее льдом, чем человеком, но сегодня он был другим. Она не видела, чтобы Мамору так сильно его ударил. Неужели во льду были трещины?

— У тебя был хороший день, Такеру-сама? — мягко спросила она.

Дерево скрипнуло под его хваткой.

— Нет.

— О чем Такаши-нии-сама хотел поговорить?

Ее муж часто говорил ей не лезть в «мужские дела», так что она не ожидала ответа. Казалось, он хотел отказать ей, но потом скованно сказал:

— Он хочет, чтобы я перестал работать в кабинете мэра.

— Что? — Мисаки не смогла скрыть гнев или удивление в голосе. — Почему?

— Хочет, чтобы я учил бою в школе.

— Но в Кумоно уже есть инструктор, — сказала Мисаки. — У них есть Дай-сан.

— Нии-сама сократит Дай-сану часы. Он говорит, что Дай слишком мягок с учениками. Он переживает, что качество ухудшается.

— Что?

Это не было правдой. Мисаки пару раз видела, как Юкино дай учил, и она понимала, что он был гениальным инструктором и мечником. Он не мог победить в бою джийя на джийя братьев Мацуда, но в передаче знаний он стоил нескольких Такеру.

Она знала, почему Такаши хотел вернуть младшего брата в Кумоно, и это было эгоизмом. Такаши не годился для административной работы. Он получил роль директора, потому что его отец и дед занимали место до него, а не из-за желания управлять школой. Когда Такеру работал в Кумоно с ним, Такеши сильно полагался на организованность и профессионализм младшего брата. Мисаки понимала, почему он хотел вернуть Такеру, но решение все еще не было хорошим.

— И что должен делать Дай-сан? — осведомилась она. — У него жена и маленький ребенок. Как он будет поддерживать их на часть зарплаты?

— Это не дело моего брата, — холодно сказал Такеру. — И не твое.

— Конечно, мое! Хиори — моя подруга.

— Не твое место — критиковать главу этого дома.

Мисаки подавила гордость, как делала много лет.

— Ты прав. Не мое, — признала она, — но разве мне нельзя переживать за счастье моей подруги… и моего мужа?

— Счастье? — тон Такеру был горьким и немного ошеломленным. — При чем тут счастье?

— Ты любишь свою работу, любишь цифры, — любишь, наверное, было сильным словом. Все указывало, что Такеру был неспособен любить, но Мисаки видела его хоть немного оживленным, только когда он говорил о работе в кабинете мэра. Обычно это были скучные занятия, как управление бюджетом, но ему нравилось. — Ты можешь его уговорить.

— Я просил его передумать, — сказал Такеру. — Он принял решение.

— Ты все ещё можешь отказать.

Такеру посмотрел на Мисаки так, словно подумывал упрекнуть ее.

— Мой брат — глава дома. Не мое место — задавать ему вопросы, как и не твое.

— Но ты… — Ты отчитывал Мамору за то, что ему не хватает сил разбить сомнения. Ты бьешь сына, но не можешь бороться за себя?

— Что такое, женщина? — рявкнул Такеру, и Мисаки знала, что ей придется отступить.

— Прости. Я не должна была перечить.

Если он хотел ухудшить себе жизнь, пускай. Не ей с ним спорить.

* * *

Если Такеру еще злился на следующий день, он не подал виду, как и Мисаки не показывала свое недовольство. За завтраком она подала ему чай с обычной улыбкой, и он принял его с обычным безразличием на лице.

— Доброе утро, Мисаки! — поприветствовал ее Такаши, словно все было хорошо.

— Доброе утро, Нии-сама, — она налила в его чашку горячий чай, а хотела налить на колени.

— Не нужно чаю, Мисаки, — он отодвинул чашку. — Это день для праздника.

— О… кхм. Почему?

— Что? Он тебе не сказал? Ты не сказал, Такеру-кун? — он посмотрел на брата. — Такеру возвращается в академию Кумоно!

— О… да, он это упоминал, Нии-сама, — Мисаки заставила себя улыбнуться. — Это чудесные новости. Мы так благодарны.

— Видишь, день счастливый! — просиял Такаши. — Сегодня мы пьем!

Судя по цвету щек Такаши и громкости голоса, он уже начал.

— Конечно, — сказала Мисаки. — Я принесу сакэ.

Она ушла на кухню, там оказалась Сецуко, наливала мисо-суп, который приготовила Мисаки, в миски.

«Что происходит? — хотела рявкнуть Мисаки, увидев ее. — Что с твоим мужем?».

Через миг она поняла, как несправедливо это было, и захотела ударить себя. У Сецуко отношения с мужем были лучше, чем у многих женщин, но она не могла управлять тем, что он делал на работе. Его решения не были ее решениями.

— Доброе утро, Сецуко, — сказала она.

— Утречко, Мисаки, — по взгляду Сецуко Мисаки поняла, что она уже знала о решении Такаши и понимала, какой катастрофой это будет. — Слушай, я…

— Каа-чан, я голоден! — заскулил Нагаса, потянув Мисаки за фартук.

— Присядь, — Мисаки кивнула на стол на кухне, где она, Сецуко и малыши ели, когда мужчины занимали главный стол. — Я дам тебе рис, как только…

— Каа-чан, — Мамору заглянул на кухню. — Изумо плачет. О, — он оглянулся. — И Аюми.

— Секунду, — сказала Сецуко, помогла Мисаки нагрузить поднос рисом, супом и сакэ для мужчин. — Я пойду к ним.

— Ми-и-и-са-ки-и-и! — пропел Такаши из другой комнаты. — Где са-а-а-кэ?

— Иду, Нии-сама! — Мисаки взяла поднос и пошла к столовой, но Сецуко остановила ее ладонью на плече.

— А-а. До этого… — она взяла третью чашку и поднесла к губам Мисаки.

— Что? Нет. Сецуко… я не могу…

— Тебе это нужно.

— Ладно, — Мисаки позволила Сецуко налить сакэ в рот.

— Атта, девочка, — Сецуко улыбнулась, Мисаки зажмурилась и проглотила огонь.

— Спасибо, — выдохнула Мисаки, жидкость горела в горле и груди. — Мне это было нужно…

— Знаю, — Сецуко шлепнула ее по спине и поспешила к детям.

— Мамору пришел? — спросил Такаши, заглядывая на кухню, пока Мисаки ставила перед ним рис и суп. — Эй, Мамору! Иди сюда!

— Зачем? — сухо спросил Такеру.

— Он теперь юноша. Он должен сидеть с мужчинами.

— Ему всего четырнадцать, — сказал Такеру.

— Ты расстроен, потому что он лучше тебя. Мисаки, позови Мамору и принеси ему немного сакэ.

— Не нужно, — сказал Такеру. — Он может выпить мое.

Мисаки не знала, отказался Такеру пить, потому что это могло притупить его чувства или способность хмуриться. Но сегодня он мог так давать отпор брату.

— Нет, не будь врединой, — сказал Такаши. — Пей.

— Нии-сама, еще даже не полдень.

Такаши ударил ладонью по столу так сильно, что Мисаки вздрогнула.

— Я сказал: пей.

Такеру выдерживал взгляд старшего брата миг, и Мисаки казалось, что он возразит. Она хотела этого. Он опустил взгляд и осушил чашку одним глотком.

— Вот так, братишка! — Такаши хлопнул Такеру по плечу.

Стиснув зубы, Мисаки повернулась уйти. Она не успела дойти до кухни, Мамору появился на пороге, держа Изумо.

— Ты звал меня, дядя?

— Отдай ребенка матери, мальчик, — сказал Такаши. — Посиди с нами.

— Спасибо, — сказала Мисаки, подвинув поднос в одну руку, чтобы забрать шумящего Изумо другой рукой. — Не глотай слишком много за раз, — шепнула она Мамору.