Меч Кайгена

ГЛАВА 27: ДУЭЛЬ

Снег мягко падал на закопанный погребальный костер. Земля, вытоптанная солдатами Сонга, была заметной, отличалась от каменистой земли вокруг нее, но когда Наги укрыл все новым снегом, эта часть горы перестала отличаться от других.

Такеру подошел к кругу размеренными шагами мечника, левый большой палец лежал на гарде Кьёгецу, он был готов вытащить оружие при любом намеке на опасность. А потом его взгляд упал на противника.

— Ты?

Мисаки медленно встала, ее левый большой палец лежал на стеклянной гарде Сираденьи. Как она ожидала, Такеру не заставил ее ждать долго. Снег едва начал собираться на ее волосах и складках одежды. Она одолжила церемониальные женские хакама у фины. Свободное одеяние не предназначалось для боя, но было проще двигаться, чем в тесном кимоно с оби, какие она обычно носила.

— Мисаки… — Такеру не совсем понимал, что случилось. — Что ты тут делаешь?

— У меня встреча, — спокойно сказала она, он взглянул на меч на ее бедре. — Я бросила вызов воину, — она опустила правую ладонь на рукоять Сираденьи. — Когда-нибудь он примет вызов.

Реакция Такеру была разочаровывающей, но предсказуемой.

— Это глупо, Мисаки. Ты немедленно вернешься в дом.

— Нет, — ей надоело сидеть с разочарованием. Тут, на могиле ее сына, укрытой снегом, кто-то заплатит за это. — Мы устроим дуэль.

— Этого не будет, — твердо сказал Такеру. — Мужчина не бьется со своей женой.

— Так ты сдаешься? — осведомилась она. — Впервые в истории Мацуда, да? Если так, я становлюсь твоей главой, если захочу.

— Я не могу сдаться, если это не настоящая дуэль, — рявкнул Такеру. — Нужно быть воином, чтобы бросать вызов, а ты не воин.

— Разве? Расскажешь это ранганийцам, прошедшим в деревню? — она топнула по земле, под которой были похоронены и ее жертвы. — Я убила восьмерых, пока ты не пришел «защитить» меня, и еще одного, когда ты отказался защитить Хиори. Или ты думал, что они упали замертво сами?

— Не тебе поднимать оружие, — голос Такеру стал выше, как и его джийя, давящая на нее. — Ты — женщина. Твоя работа только растить детей.

— Почему же? — голос Мисаки был полон яда. — О, да. Потому что мой муж, величайший мечник Широджимы, должен защищать всех нас.

— Мисаки, — его голос стал опасным. — Ты не будешь так со мной говорить. Ты — моя жена…

— Я никогда не хотела быть твоей женой! — выпалила Мисаки, ее голос стал визгом. — Я не хотела этого! — Боги, давно она так не визжала. Звук был таким пронзительным, что Такеру отпрянул. — Я не хотела этого делать, но я родила того мальчика, растила его и любила его, а все из-за того, что мои родители хотели, чтобы я вышла за Мацуду! Я тут, потому что ты — сильный теонит, который должен был оберегать меня и моих детей! За это я отдала свою жизнь. Ради безопасности.

— Я не буду слушать…

— Я оставила все, чтобы выйти за тебя! Я была послушной женой. Я родила тебе детей. Я сделала все, что от меня просили, так почему это случилось? Почему мой сын мертв? — закончила Мисаки, лишившись дыхания. Ей казалось, что она могла развалиться на тысячу кусочков, поглотит мир. Она была готова биться.

— У меня были приказы, — сказал Такеру.

— Как приказы полковника Сонга, который сжег тела наших мертвых и отвернулся от нас? — прорычала Мисаки.

— Мацуда слушается старших. Когда я покинут передовую… — голос Такаши будто дрогнул. — Нии-сама ясно дал…

— Плевать на Такаши, — рявкнула Мисаки. — Его тут уже нет. Как и полковника Сонга или твоего отца. Тебе уже не за кем прятаться. Я вышла за тебя, у меня сын от тебя, а ты бросил его умирать на передовой, когда был шанс спасти его. Такаши не ответит за его смерть. Это сделаешь ты, — она вытащила Сираденью из ножен и направила клинок на грудь мужа. — Давай бой, Мацуда Такеру!

— Я не буду это слушать, женщина! — заорал Такеру, словно громкость могла ее заглушить. — Это твой последний шанс послушаться…

— Ты потерял право на мое послушание, когда перестал быть мужчиной! — перебила его Мисаки. — Если хочешь, чтобы я вернулась домой, ты должен сразиться со мной. Я стояла в стороне слишком долго, пока ты позорил себя — это последний раз, когда ты будешь слабым при мне. Один из нас останется тут с нашим сыном. Бейся!

Такеру выдерживал ее взгляд. Не было признаков, что буря, кипящая в ней, оставила на нем хотя бы рябь. На миг между ними двигался только падающий снег.

— Не нужно так много кричать, — его голос вдруг стал тише. — Это не подобает леди.

Возмущение сдавило горло Мисаки. Она заняла стойку, готовясь к атаке. Гнев подгонял ее, и она дала ему достаточно предупреждений…

— И, — сказал он тем же подавленным голосом, — ты лучше все выразила в письме.

— Что? — пальцы Мисаки заерзали на рукояти Сираденьи. Ее тело вот-вот могло выйти из-под контроля, как когда она бросилась в ярости к горлу полковника Сонга, и потребовалась вся сила воли, чтобы подавить это. Такеру все еще не вытащил Кьёгецу, не призвал Шепчущий Клинок. Если она хотела придерживаться формальностей дуэли, которую она требовала, она не могла нападать, пока он не взял оружие в руку.

— Это обычай, — сказал Такеру, — чтобы вызов рассмотрели перед дуэлью.

Мисаки хмуро смотрела на него, щурясь.

— Значит, ты принимаешь мой вызов? — спросила она. — Если да, мне не нужно читать. Я знаю, что сказала, — она терпела пятнадцать лет, не могла медлить ни мгновения. Она хотела биться.

Игнорируя ее, Такаши вытащил из складки кимоно анонимное письмо с вызовом, которое Мисаки оставила на двери дома. Нами, в этом был весь он? Он не мог даже сразиться, не сделав все правильно, с бумагами. Он без эмоций прочел вслух:

— Мацуда Такеру,

Я лишилась семьи, дома, всего, что было мне ценным, из-за твоей трусости и ошибок. Бросив передовую во время боя, ты обрек других воинов на смерть, включая твоего брата и сына.

— Я сказала, что не нужно это читать, — сказала она, но Такеру продолжал:

— Нашу деревню разгромили, а ты не заступился за нас перед правительством. Когда тела наших мертвых опозорили, ты не возмутился. Когда власти отказали нам в помощи, ты не оспорил их решение. Когда ты был нужен нам больше всего, ты пропал на вершине горы, бросив остальных выполнять твои обязанности.

Ты проявил себя во всем неспособным спорить с властями, когда от этого зависели те, кто ниже тебя. Думаю, что такой трус недостоин вести нашу деревню в тяжелое время.

В Мисаки был праведный гнев, когда она писала это. Спокойный голос Такеру лишил слова эмоций, лишил жестокости.

— По этим причинам я бросаю вызов на бой в девять ваати, на земле, где когда-то стояла деревня нуму. Покажи в бою, что ты мужчина.

Такеру закончил, глядя на письмо.

— Неспособен спорить с властями, — повторил он сдержанно, без злости. — Это о полковнике Сонге… или моем брате?

— Об обоих, — сказала Мисаки, еще сжимая меч. — Я не забираю слова и то, что написала. Ты отрицаешь что-то из этого?

Такеру не ответил. Когда он потянулся к бедру, Мисаки дернулась, готовая защищаться, но он не вытащил Кьёгецу, а медленно развязал белый шнур, удерживающий меч на месте, вытащил жемчужные ножны из-за пояса. Он медленно опустился на колени и положил Лунный Шпиль сбоку.

«Вот как будет, — подумала Мисаки, меняя хватку на Сираденье. — Он начнет с Шепчущего Клинка».

Легенда гладила, что Сасаяиба могла разрезать все. Еще не было ясно, могла ли техника рассечь зилазенское стекло. Мисаки была готова. Она продумала все маневры, какие видела у Такеру. Она знала, как все это отбить. Она была готова…

Но она не планировала то, что он сделал дальше.

Отложив меч, Такеру прижал ладони к земле, покрытой снегом… и поклонился.

— Что ты делаешь? — осведомилась она.

— Я признаю все обвинения, какие выдвинул бросивший мне вызов. И… — он сдвинул волосы в сторону, открывая шею. — Я сдаюсь, — он поклонился ниже, подставляя шею под меч, — и предлагаю свою жизнь в расплате.

Мир, казалось, остановился. Мисаки думала, что это ей снилось, но ей не могло такое присниться. Даже в бреду она не могла придумать, чтобы Такеру не принял бой, встал на колени перед женщиной и попросил убить его.

— И что ты делаешь?

— Я принимаю условия в письме, — сказал Такеру. — Сдаюсь и отдаю свою жизнь.

— Я н-не… Я не имела такое в виду в письме, — пролепетала она, пятясь в смятении. — Я писала то, что могло привести тебя сюда.

— Чтобы привести меня сюда, хватило бы вызова, — сказал Такеру. — Ты должная была знать это.

Укол вины напугал ее. Мисаки пошатнулась, растерявшись. Как бой, который она тщательно продумала, выскользнул за мгновение из-под ее контроля?

Она думала, что Такеру силой поведёт ее в дом, заставит ее сопротивляться или уйдет с презрением, заставляя ее погнаться за ним. Она знала, что шансы, что он примет вызов, как от равной, были небольшими, но если бы он сделал это, она была бы уверена, что он защитил бы свое достоинство и поставил бы ее на место. Все пути заканчивались боем. Так она планировала это, так должно было произойти, так что тут происходило? Почему он был на коленях?

— Почему? — сдавленно прозвучал вопрос.

— Что?

— Перед тем, как я убью тебя, — сказала она, — я должна знать, почему… Если ты понимаешь мои обвинения, если ты согласен, то почему это происходит? Почему ты не спорил с полковником Сонгом? Или своим братом? Мерзавец, как ты мог все это допустить?

— Я… — голос Такеру был таким тихим, что едва пробил тишину падающего снега. — У меня нет ответа.

Рот Мисаки раскрылся от потрясения.

«Разве ты не этого хотела? — спросил голос в ее голове. — Разве не хотела опустить его так низко? Ты не хотела убить его?» — но когда она оказалась перед мужем, глядела на его открытую шею, она поняла, что ответом было «нет». Она не хотела его жизнь. Но что она хотела? Зачем была тут?

— Я ощутил, как они умерли, — сказал Такеру своим коленям, лицо было скрытым.

— Что? — голос Мисаки, который был воющей бурей минуты назад, был шёпотом.

— Порой… я не мужчина, — медленно сказал он. — Я — гора, — и на миг Мисаки подумала, что он сошел с ума — они оба сошли с ума — но он говорил. — Я могу уходить в это состояние с детства. Я ухожу глубоко в снег и реки, погружаю себя в океан внизу, и все на горе становится мной, а я — горой. Это выглядит как медитация, но это больше. Это становление другим существом…

— Другим существом? — повторила Мисаки.

— Большим существом, — сказал он, — таким большим, что я, Мацуда Такеру, перестаю быть важным. Когда это случилось со мной в первый раз, я был очень юным. В тот день густо выпал снег, как сейчас. Отец побил меня за что-то. Он бросил меня в снег во дворе. И с ладонями на земле я понял, что мог раствориться в снегу, распространиться по горе, даже к морю внизу, глубоко-глубоко… пока боль не растает в новом существе, как капля в пруду. Может, боль и стыд были слишком большими для мальчика, но гора… гора могла все вынести, и я стал горой.

Мисаки могла лишь потрясённо смотреть на мужа. Она никогда не испытывала такого, что описывал Такеру, и она не понимала, почему он сейчас говорил ей об этом.