Тени Лордэна

Пройдя пару сотен шагов с места стоянки, кристалл потух, и Сух’халам думал забыть о нём, как о страшном сне, но я настоял на том, чтобы он продолжал посматривать на него и немедля сообщал мне о всякой перемене в его поведении. Уже в тот момент мне начало казаться, что за нами кто-то следил, но не зверь, а кто-то не обделённый разумом и волей. И действительно, спустя где-то пол лиги пути Сух’халам приблизился ко мне и заговорщицки шепнул на ухо, что амулет зажёгся вновь, но теперь горел куда более тускло.

Сколько раз я был незримым охотником, и вот я сам стал добычей, чего-то неизведанного и непостижимого. На душе скреблись кошки, желудок ныл, а сердце отстукивало корявый ритм, как перебравший дешёвого вина барабанщик. Звучит странно, если вспомнить, как часто холодные и цепкие лапы смерти пытались обвиться вокруг моей шеи, но таинственная и гнетущая неопределённость наделяет страх могучим оружием воображения, бьющего в твои самые уязвимые точки. Как сказал тебе это, так тут же вспомнил Майдриха… М-да, если бы он в тот момент выскочил из-за деревьев, то я бы мигом навалил в штаны и испустил дух… хах!

Однако мы спокойно себе шли дальше, огибая канавы и овражки, и, достаточно исписав клочок бумаги нашими смешными каракулями, побрели обратно к «Грозному». Проходя недалеко от того места, где Сух’халам в первый раз показал мне амулет, камень засиял вновь, возможно, что даже сильнее прежнего, но в этом я не уверен. Тогда во мне затеплилась крошечная надежда на то, что свечение было вызвано какой-то странной особенностью той части леса, за чертой которой всё непеременно вернётся на круги своя. И да, вскоре свечение вновь пошло на убыль, но оно не собиралось совсем уж исчезать до тех пор, пока мы не подошли к самой крепости, а дальше произошло что-то не совсем понятное. Стоило нам пройти под крепостными воротами и очутиться во дворе, как хрусталь вновь оживился. Сперва свечение было довольно тусклым, но камушек очень быстро распалился, так что в один короткий момент яркость его света сравнялась с пламенем сальной свечи, но потом он столь же стремительно потух и далее молчал до самого вечера.

Пускай я порядком и устал в том походе, как телом, так и духом, но за столом я не мог впихнуть в себя ни кусочка пищи, а затем переворачивался в постели с бока на бок, безуспешно пытаясь провалиться в сон. Всё шло своим привычным, тихим и обыденным чередом, но меня всё не покидало дурное предчувствие, нет, не так… твёрдое понимание того, что той ночью в «Грозном» должно было свершиться нечто страшное и притом совершенно неотвратимое и неизбежное. Единственное, что я бы мог тогда сделать, так это выбежать из палатки и, истошно вопя «караул», побежать сквозь гарнизон, рассчитывая поднять ки́пишь и тем самым спугнуть тёмные силы. Но, думаю, что, скорее всего, меня бы быстренько схватили и привязали к позорному столбу возле хлева с кляпом во рту, чтобы я впредь просто так не мешал людям спать, а дурные дела всё одно бы свершились. Ну, так вот…

Уже глубокой ночью, когда все видели тридцатый сон и обе стороны горизонта были черны словно душонка сельского ростовщика, раздался то ли пронзительный звон, то ли гулкий скрежет, а вместе с ним цитадель залил слепящий белый свет, на несколько мгновений превративший ночь в ясный день. Сон со всех как рукой сняло, и встревоженные защитники крепости помчались с оружием наперевес смотреть, в чём же было дело. Когда же и я подбежал к месту происшествия, то увидел полыхающую на втором этаже замка комнату. Языки пламени вырывались через пару маленьких узких оконцев, облизывали стену и покрывали её чёрной плёнкой копоти и сажи. Горела та самая комнатушка, в которой по слухам обитали скрытные монахи. Люди сменили копья на вёдра и стали вереницами, подобно трудягам-муравьям, бегать к колодцу и реке, чтобы как можно скорее побороть пламя и не дать ему поглотить весь замок целиком. В начавшихся возне и суматохе мы не сразу заметили, что в коридорах цитадели лежали несколько трупов караульных со свёрнутыми шеями и пробитыми головами. Поглощённые мыслями о пожаре люди пробегали мимо лежавших на полу мёртвых товарищей, не замечая их, а иногда даже топча их хладеющие тела. Я же, как и все прочие разведчики, стоял в стороне и просто наблюдал за тушением пожара, молчаливо терзаясь догадками о первопричинах несчастья.

Ключевую роль в борьбе с бесчинствующим пламенем сыграл один из рыцарей братства, умевший использовать огненные чары. Он прибежал к полыхающему замку в одних подштанниках и в несколько протяжных глотков выпил пламя, словно воду. Ну да, ну да, для такого чародеешки как ты, это вещь сама собой разумеющаяся и совершенно обыденная. Так вот, после того как пожар был остановлен, мы вошли в комнату и обнаружили там, среди превратившихся в пепел мебели и одежд, обгоревшие останки. Я видел, как их выносили через ворота цитадели. Видимо жар в комнатушке ничем не уступал пылу доменной печи, потому что четверо из бывших там людей успели обгореть до состояния чёрных скелетов и только один из них смог сохранить на себе достаточное количество обуглившейся плоти, чтобы не рассыпаться на части, а застыть в полной агонии позе. Их перенесли в небольшое зданье при крепостной кузне, чтобы держать подальше от спящих людей и съестного. Выискивать что-то в ночной мгле было трудно, а потому командиры приняли решение дождаться рассвета, выставили больше караульных и приказали им держать ухо востро, чтобы остаток ночи прошёл без новых происшествий. Но куда уж там.

Через пару часов после второго отбоя в нашу палатку вошёл брат-рыцарь Тейлендорф и приказал всем разведчикам как можно скорее собрать вещи и явиться к крепостным воротам. Мы без лишних слов оделись, покидали манатки в рюкзаки, захватили луки, колчаны стрел и явились в обозначенное место, где нас уже поджидали псари с гончими. Наверняка никто и ничего не знал, но всё прекрасно понимали, что причина нашего сборища была как-то связана с недавним пожаром. Ожидать и томиться в неведении пришлось недолго. На коне к нам выехал сам комендант, старший рыцарь ордена Лучезарных — Гилеано́р Антестил, которого за глаза все звали папа Гил. Он рассказал нам, что караул, пришедший сменить своих товарищей, дежуривших возле кузни, обнаружил их разрубленными на куски, а дверь, за которой хранились останки погорельцев, распахнутой настежь. Четверо скелетов были на месте, а вот пятый, полупрожаренный исчез. Кое-что напоминает правда? Хах. Тогда мы решили, что какая-то очередная дикая тварь, соблазнившись вкусным запашком, сумела скрытно пробраться внутрь, перебила охрану, забрала или же сожрала тело и убежала прочь никем не замеченная. Звучит малость глуповато, но в неизведанных мирах порой можно встретить таких созданий, чьё строение и образ мысли совершенно отличны от всего того, к чему мы привыкли. Может ей жаренная плоть нравится в сто крат больше сырой? После произошедшего пожара папа Гил принял это очередное бедствие слишком близко к сердцу, или же он предчувствовал нечто недоброе, а потому решил сам возглавить ночную охоту.

На Мизерисе дни куда длиннее здешних, и ночи тоже отличаются своей продолжительностью. Когда мы покинул Грозный, вся природа была погружена в непроглядную тьму, и нам приходилось двигаться при свете фонарей. Добравшись до леса, ехавшие верхом рыцари спешились и пошли дальше на своих двоих, гремя латами на всю округу, вспугивая всяких птиц и мелкое зверьё. Охотничьи собаки хорошо взяли след и вели нас меж древесных стволов и густых зарослей кустов. Они шли впереди всех вместе со своими псарями, а мы, разведчики, шли сразу за ними широким клином, держа луки наизготве и внимательно высматривая всё вокруг, чтобы по неосторожности не угодить в западню, а позади нас двигались рыцари со своими оруженосцами. Всего нас было человек под тридцать опытных бойцов и бесстрашных исследователей, но если бы мы знали, что нас ожидало впереди, то вероятно остались бы в своих постелях, спрятавши головы под подушки.

Точно не знаю, сколько мы бродили по лесу, но, когда край неба покрыло золото рассвета, собаки громко залаяли и натянули поводки. Наша цель была близко. Тогда папа Гил отдал приказ, и псари спустили собак. Почуяв свободу, гончии понеслись навстречу своей добыче, а мы, полные решимости к бою, ринулись за ними следом, но внезапно грозный лай сменился испуганным и жалким скулежом. Спустя пару мгновений собаки выскочили из кустов и пробежали мимо нас с низко опущенными хвостами и прижатыми ушами, всё продолжая пищать и поскуливать, точно новорождённые щенки. А ведь они были из тех псов, что без тени страха бросаются на свирепых медведей. Наш боевой запал заметно поубавился, но всё же мы продолжали идти вперёд, пока не вышли на лесную поляну, поросшую высокой травой. И вот, в первых лучах восходящего солнца мы увидели его — восставшего из мёртвых.

Он стоял голышом посреди длинных мокрых листьев; он был худ, совершенно лыс, местами у него недоставало целых лоскутов кожи, а в щеке зияла огромная дыра, оголявшая зубы. И я помню этот пронзительный взгляд, полный ненависти, ярости и презрения к нам. Хриплым голосом он приказал проваливать ко всем чертям, если нам была дорога жизнь. Его вид пугал и отвращал, но он всё же выглядел хилым и побитым, а потому был неспособен вот так просто обратить нас в бегство. Храбрый дурак Тейледнорф засмеялся в голосину и уверенным шагом двинулся к нему навстречу, чтобы без дальнейших разговоров повалить недавнего мертвеца на землю и связать, но стоило ему подойти поближе и протянуть к нему руку, как тот сделал внезапный выпад, и предплечье, облачённое в латные доспехи, отделилось от тела. Брат-рыцарь сперва даже не понял, что же случилось, но вместе с осознанием пришли боль и ужас. Он истошно завопил, словно свинья в руках неумелого забойщика, но второй молниеносный удар отсёк ему уже голову, и фонтан крови поднялся над срубом его шеи, оросив алым дождём всё вокруг. В руках восставший держал сотворённое магией оружие — чёрный клинок с тонкой белой кромкой лезвия.

Мы все быстро смекнули, что столкнулись с чем-то доселе неведомым и весьма могущественным. Одним словом — дело дрянь, но сдаться и позволить этой твари скрыться мы не собирались. Пользуясь численным преимуществом, мы окружили его и приготовились сдерживать его попытки прорвать оцепление. Однако он тоже не горел желанием первым бросаться в бой и стоял на месте, злобно зыркая на нас. То ли ждал, что его скрывавшиеся где-то в лесу товарищи придут к нему на помощь, то ли ждал, пока его раны получше затянутся, и силы вернуться в тело. В любом случае, время было на его стороне и делать первый ход пришлось нам.

Мы предприняли попытку расстрелять его из луков, и, хотя нас разделяло всего два десятка шагов, но это по-кошачьи ловкое и изворотливое чудовище сумело увернуться от большинства стрел, и лишь парочка из них ранили его в бедро и плечо. Однако его лицо не выказало никаких признаков боли, и он мигом выдернул стрелы, словно крошечные занозы, даже не опасаясь того, что наконечники могли остаться в ранах. Вслед за этим его чёрный меч развалился на одинаковые куски, чем-то походившие на вытянутые игральные карты, и он стал со страшной силой и поразительной меткостью швырять их в лучников, пробивая тела навылет. Мне повезло не попасть под его смертоносный обстрел, но вот бедняга Сух’халам получил ранение в грудь и в считанные мгновения истёк кровью.