Всплытие. Звездный час "Весты"

— Свастика, — прошептал кто-то, — древнеиндуистский знак мудрости.

Рядом с красивой элегантной царицей Николай, чуть ниже жены ростом, казался невзрачным, нецарственным каким-то. «Видно, правду говорили, — подумал Алексей, — что мать его, маленькая принцесса Дагмара, исплюгавила рослую породу Романовых». Николай лучисто улыбался во все стороны, временами приподнимал ладонь к козырьку фуражки, словно собираясь отдать честь, но на полпути опускал руку, видимо, сомневаясь, стоит ли — это в своей-то империи!

Царский автомобиль был уже почти рядом. Четыре порфирогениты, мило улыбаясь, кидали в толпу золотистые открытки с царским вензелем и словами: «Мы все вас очень любим. ОТМА.»

Их подпись «ОТМА» знала тогда, вся Россия: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия.

— Гляди, Алеша, — торопливо шепнула Липа, указывая глазами на белокурого юношу — того, из Покровского собора.

Белокурый держал в руках сложенную пополам четвертушку серой бумаги... ну, конечно же, это была такая же листовка, которую Алексей читал час назад!

Юноша, бледный, быстро сложил листовку еще в два раза, почти выхватил из рук стоящей рядом, ничего вокруг не замечающей, молодой женщины букет ранних хризантем, всадил в его сердцевину огнепалую листовку, рванулся к царскому автомобилю. Иван Назукин и еще два матроса не пустили его на дорогу. Николай, заметив резкое движение молодого человека, побледнел, прижал к себе сына. Четырнадцатилетняя царевна Ольга, сидевшая с краю, улыбаясь, вопросительно глядела на бледного юношу... И тот кинул ей букет. Ольга схватила букет на лету, нарушив, видимо, этим придворный этикет: мать, полуобернувшись, сердито прищурилась, поджала губы.

— Боже, что он сделал! — тихо ахнула Липа.

Мимо почти бесшумно катились другие автомобили, в них сидели кто-то — в золоте, в голубых и малиновых лентах на груди, в усыпанных брильянтами орденах. Только один из них, со жгучими умными глазами, мужицкой внешностью, но в дорогом костюме своей неординарностью невольно привлекал внимание.

— Ба, да это же тот самый Никонов, — удивленно сказал кто-то за спиной Алексея, — ну помните — тот, что прошлой осенью неожиданно так у нас в Севастополе объявился, у Киста в ресторации скандал закатил, аквариум большой разбил — за рыбками для закуски туда полез. Полицмейстера потом по уху смазал, а тот еще извинялся перед ним, помните? Как он мог тут с государем оказаться?

— Эх вы, божья коровка, — возразил другой голос, — да эхо же сам Распутин. Именно он у Киста рыбалку и устроил.

Кортеж удалился в сторону Графской пристани. Толпа замерла. Привстала на цыпочки, глядела вслед помазаннику божьему.

— Ну как? — спросил Алексей у Липы.

— Мене, текел, перес, — сказала она тихо.

Лицо девушки было задумчивым и почему-то грустным. Алексей погладил ее по руке.

— Этот! Вот этот-самый. Он букет бросал! — послышалось слева.

Алексей обернулся. Трое верзил схватили белокурого юношу сзади за локти, очень профессионально заломили тому руки. В ту же секунду матрос Назукин толкнул одного из них, крикнул:

— Чего к человеку пристаете? Ну чего?! Белокурый, почувствовав, видно, что мертвая хватка сзади на секунду ослабла, рванулся.

— Вали, браток, вали отсюда! — выдохнул Назукин, работая здоровыми кулаками. Юноша бросился в толпу.

— Держи-и-и р-революцию! — заорали, заулюлюкали сзади.

Какой-то толстяк в пенсне растворил руки, белокурый легко сшиб его с ног. Пронзительно завизжала женщина. Кто-то схватил парня за руку, затрещал рукав, но белокурый вырвался, снова побежал. Артиллерийский офицер сделал подножку. Белокурый срезанно рухнул, приподнялся на четвереньки, пытаясь освободиться от насевших... Он все же сбросил со спины двоих, вскочил, рванулся дальше, волоча за собой третьего. Затравленно оглянувшись, бросился вперед — прямо в кучку с малиновыми значками «Союза русского народа»...

Кучка «истинно русских людей» сгребла юношу десятком крепких рыжеволосых рук, сомкнулась вокруг него. И из середины этого круга понеслось молодецкое: «У-у-ех!»...

На секунду меж растопыренных ног черносотенцев показалось лежащее ничком на брусчатке мостовой тело. И несколько раз так жутко сверкнуло что-то длинное, красное, входящее меж лопаток жертвы.

Липа вскрикнула и спрятала лицо на груди Алексея.

А над Севастопольской бухтой гремела орудийная салютация во славу государя всея Руси.