Месть старухи

— Я пойду покормлю нашего малыша, — улыбнулась Мира и поспешила в спальню.

Прибежала Луиса.

— А где мама?

— Пошла Антика кормить, милая! Ну? Что скажешь?

— Тала отвернулась и ничего не ответила на мой вопрос, дядя. А сеньора сидит рядом с бледным лицом, и я подумала, что она вот-вот заплачет.

— Девчонка так ничего и не ответила?

— Нет. Лишь дёрнулась плечом, словно говоря, чтобы я отстала. Я и ушла.

Хуан задумался, в груди помаленьку нарастало чувство удовлетворения. Казалось, что миссия Габриэлы не увенчивается успехом. И он весело посмотрел на Луису.

— Луисита, почему ты не говоришь мне «папа»? Ведь я тебя вывез из того гадюшника и привёз сюда! Иди ко мне, милая моя девочка!

В глазах девочки на миг мелькнуло что-то тревожное, затем они заулыбались, а рот проговорил со смущением:

— Мне неловко как-то!

— Да? Миру ты сразу стала называть мамой. Когда же я дождусь? Антик ещё через год сможет такое сказать, а мне не терпится побыстрее. Ну!

Луиса смущалась, но потом покраснела, и проговорила запинаясь:

— Хорошо… папа! — и уткнулась тут же взмокревшим лицом в шею Хуана.

— Вот и молодец! Вот и хорошо, моя доченька! По этому поводу проси что хочешь. Ну, говори! И утри лицо.

— А это можно, папа?

Хуан сделал страшное лицо, улыбнулся и ткнул её пальцем в бок.

— Можно не отдавать Талу этой сеньоре? Мне так не хотелось бы!

— Почему ты решила, что её куда-то могут отдать? — Хуан серьёзно глянул в бегающие глаза девочки.

— Мне так показалось, папа. Эта сеньора мне не нравится. И маме тоже…

— Всё-то ты знаешь, всё слышишь! Ну и дочь у меня. Но что я могу на это сказать? Это слишком трудный вопрос, Луисита. Эго так просто не разрешишь.

Девочка погрустнела, а затем проговорила решительно:

— Тала не согласится! Ни за что! Я ей этого не позволю!

— От неё мало что зависит, моя хорошая. Но не будем забегать вперёд. Я хочу дождаться возвращения сеньоры. А ты пойди к маме. Ей тоже хотелось бы узнать об этом побольше, — Хуан поцеловал Луису в щёку и подтолкнул.

Габриэла вернулась в столовую довольно скоро. Вид её был мрачным, угрюмым. Она молча села, помолчала, оглянувшись. Налила себе вина и целиком выпила его.

Хуан молча смотрел на неё, гадая, скажет ли ома о результатах её попытки склонить Мунталу на свою сторону.

— Это за мои грехи мне наказание божье, Хуан! — наконец произнесла убитым голосом Габриэла. — Она не хочет признать во мне свою мать.

Хуан долго смотрел себе под ноги, всё размышлял, что ответить на эти горестные слова несчастной матери. И ничего не приходило на ум.

Габриэла вновь налила фужер до краёв и тут же выпила.

— Габи, не бросайся в другую крайность, — наконец молвил Хуан. — Ты свалишься с ног. Что хорошего будет? Остановись. Чего ты ждала от Талы? Она у нас впервые почувствовала настоящую любовь к себе. Это как первая, юношеская любовь. Она самая чистая, непорочная. Её трудно затмить словами.

— Это за мои грехи! Теперь я точно это знаю. Но что же делать? Я так надеялась! Она только дёргала плечом и ни слова не ответила, узнав, что я её мама. Ей, видимо, трудно поверить, что это так.

— Учти, что те деньги, которые ты передавала для неё, шли на попойки приёмных родителей. Она это знала, говорила нам. Так что ты хочешь теперь! Ей кажется, что это тоже твоя вина.

— Боже! Сколько ошибок я совершила! Простится ли мне когда-нибудь это?

— Успокойся, Габи. Тебя уже развезло. Пойдём, я отведу тебя в комнату. У тебя ещё будет достаточно времени поразмыслить над всем, что свалилось на тебя. Вставай же!

Хуан поднял отяжелевшее тело Габриэлы. С трудом поднялись на второй этаж, и Хуан позвал служанку.

— Уложи сеньору в постель. Пусть спит. Не забудь воды оставить в кувшине. Пока, Габи! Спи спокойно. Утром всё будет выглядеть иначе.

— Что-то мне неспокойно с Габриэлой, — молвил Хуан, встретив вопросительно смотрящую на него Миру. — Не случилось бы худшего. Она слишком переживает прошлые ошибки, как она это трактует.

— Что с нею? — Эсмеральда пытливо глядела на мужа.

— Перепила! На ногах не держалась, и всё что-то бормотала про грехи и всякую чепуху. Ты не беспокойся, дорогая моя девчонка! Я умею держать слово! — Хуан бодро улыбнулся, чмокнув жену в висок. — Не волнуйся, а то молоко пропадёт. Чем кормить нашего первенца будешь?

— Знаешь, мне не очень понравилось, что она вроде бы собирается гостить у нас несколько дней. Я всё время в напряжении.

— Пустое! Ничего не будет, милая рыбка! Ты говорила с Мунталой?

— Она ещё дуется. Но заявила, что не хочет иметь мамой Габриэлу. Мне так жаль её, Хуан! Это её первая трагедия в этой её жизни. Как она её переживёт?

— Бедняжка! Завтра надо поговорить с Габриелой. Пусть не настаивает на своём материнстве. Я с тобой должны убедить её в этом.

— Ты так считаешь? — вскинула глаза в удивлении и радости Мира.

— А почему нет? Мы все привыкли считать Мунталу членом своей семьи. Пусть у нас будет уже две дочери. Надеюсь, ты не собираешься воспитывать их в духе мелочного аристократизма? Мне бы этого не хотелось.

— Любимый! Обещаю, что этого не произойдёт! Слишком много условностей и разного рода ограничений и иносказаний. Это не по мне, мой Хуанито!

— Ну тогда не о чём и говорить. Успокойся и не думай о плохом.

На следующий день и Мира и Хуан долго собирались с духом, чтобы начать неприятный разговор с Габриэлой.

— Поговорим? — посмотрел Хуан в глаза женщине, давая понять, о чём будет разговор.

Габриэла неопределённо подняла бровь, затем согласно кивнула.

— Пройдём в сад. Там нам никто не помешает. Мира слишком занята ребёнком, и мы спокойно сможем всё обговорить.

Габриэла с напряжением посмотрела в глаза Хуану. Они были достаточно спокойными и лишь выдавали некоторое волнение по поводу предстоящего разговора.

— Габи, что ты намерена делать? Это нас сильно трогает и беспокоит.

Та сжала губы в тонкую полоску. Молчала недолго.

— Я ещё не пришла ни к какому решению. Мне принять его очень сложно. Дочь не хочет меня признавать. Это обидно, но она в какой-то мере права.

— Даже в большой мере, Габи. Даже твои деньги нисколько не оолегчили жизнь Мунталы. Всё пропивалось! Это установлено точно.

— Понимаю. Я не осмелилась открыто ничего делать! И теперь пожинаю плоды такого отношения к дочери. Я в растерянности, Хуан!

— Ещё бы! Тебя можно понять. И всё же, на что ты надеешься? Ты ведь не хочешь своей дочери плохого! Подумай хорошенько, прежде, чем принимать окончательное решение, Габи. На карту поставлена судьба не просто ребёнка, но твоей дочери.

— Скажи честно, Хуан! Вы не настраивали её против меня?

— Бог с тобой, Габи! Как можно? Мы никогда не заводили о тебе разговоров.

— Она что, так привязалась к вам?

— Не столько к нам, сколько к Мире. Постоянно оспаривает её перед Луисой. Хорошо, что та редко бывает дома. А сейчас особенно.

Габриэла вздохнула и замолчала. Её лоб нахмурился, губы вытянулись в жёсткую полоску. Хуан понимал, как ей тоскливо и трудно.

— Я понаблюдала за твоей женой, Хуан. Она показалась мне очень доброй. На меня смотрит хмуро, но это и понятно. Скажи откровенно, дочери будет хорошо у вас? Вы готовы воспитать её, как собственную?

— Иначе мы и не предполагали, Габи. Луиса ведь довольна, и хотя старше, тотчас стала называть её мамой. А Мунтала страшно ревнует её. И только теперь последовала примеру Луисы.

— Она тоже называет Миру мамой? — Габриэла с удивлением уставилась на Хуана, в то время как тот утвердительно наклонил голову.

— Мунтала вообще девочка довольно сложная. Луиса намного проще, но они хорошо дружат, а мы довольны.

Габриэла молча глядела на цветок, трепещущий на лёгком ветерке. Хуан думал, как перейти к основному в разговоре. Его глаза бегали по лицу Габриэли, пытаясь обнаружить то, что так тянуло его к ней.

И теперь, вглядываясь в эти тонкие черты, он не мог не признать, что его Эсмеральда намного привлекательнее, приятнее. А, главное, легче в общении и веселее. Это открытие показалось очень приятным. Он даже слегка улыбнулся своим мыслям, правда испугавшись, что собеседница это заметит.

— Габриэла, ты что всё же задумала? — прервал он молчание. — Нам необходимо решить наш вопрос. Мне, должен тебе признаться, не верится, что твоей дочери будет хорошо с тобой. Ты не находишь?

Она вздохнула.

— Похоже, что ты прав. Это больше всего беспокоит меня. Может, ты поговоришь с нею? Мне показалось, что у вас с нею установились дружеские отношения, и она тебя очень уважает. Выясни всё начистоту. А я потом подумаю.

— Если ты мне доверяешь и разрешаешь, то я готов.

Габриэла глянула на Хуана долгим взглядом, проговорила тихо, обречённо:

— Разве у меня есть выбор? К тому же я тебя достаточно знаю. Говори с Мунталой. Не думаю, что ты легко опустишься до низости в таком щекотливом вопросе.

Уже вечером, Мунтала легла спать, Хуан зашёл в спальню девочек. Луисы ещё не было. Та как обычно немного задерживалась на кухне, помогая с посудой и уборкой.

— Тала, я пришёл пожелать тебе сладких снов, — жизнерадостным тоном проговорил Хуан. — Как твоё настроение, девочка?

— Дядя Хуан, а меня не отдадут этой тёте, сеньоре? — В голосе звучали страх, отчаяние и неопределённость.

— Кто ж может такое сделать, милая моя Тала? Это можешь только ты решить. Это ведь твоя жизнь может измениться. Тебе и карты в руки!

— Какие карты, дядя Хуан? — не поняла Мунтала и в её тёмных глазах забегали тревожные искорки.

— Это так говорят, когда полагаются на твоё исключительное мнение и желание, девочка.

— Значит, я тоже могу не соглашаться?

— Естественно, моя малышка! От тебя многое зависит. И я бы хотел знать, как ты относишься к этой сеньоре Габриэле? К твоей маме?

Мунтала дёрнулась плечами. Брови нахмурились, но она ответила всё же:

— Она отказалась от меня, когда я только родилась, дядя Хуан! Я не хочу, чтобы она была моей мамой! У меня уже есть мама! Самая лучшая, добрая, и я её очень люблю! Теперь не только у Луисы есть настоящая мама! И другой у меня не будет!

— Тала, кто тебе говорил, что от тебя отказалась твоя мама?

— Там, где я жила раньше, много об этом говорили. Смеялись надо мной. Я часто плакала от обиды. А теперь она заявилась! Не хочу! Пусть едет себе, откуда приехала!

— Не надо так переживать, Тала! Она ведь твоя мама!

— Не хочу, не хочу, не хочу! Дядя Хуан, не отдавайте меня этой сеньоре!

— Успокойся, Тала! Никто тебя не отдаст без твоей воли. Глупенькая! Мы с мамой уже всё решили про тебя!

— С мамой Мирой? Или…

— С мамой Мирой, конечно! Вытри слёзки и засыпай. Утром опять будет солнце светить моей Мунталочке, и всё будет прекрасно! Спи. Сейчас Луиса придёт, и не очень хорошо будет, если она застанет тебя в слезах! — и Хуан наклонился поцеловать девочку.

Она обхватила ручонками его шею, прижалась к лицу и долго не отпускала

— Я уже успокоилась, дядя Хуан! Иди спать.

— Мунтала, мы с Мирой тебя удочерили. Ты это знаешь. Так что я уже не дядя тебе, а папа. Ты должна называть меня так.

— А можно? — взвизгнула Мунтала и опять потянулась ручками к лицу Хуана.