space: сто одна история Сюрреализма

Глава 51

Затерянная вселенная, мир, где мертвецы не умирают, а продолжают жить; переходят в состояние временной петли, где время неподвластно над ними, существует сей миг. Это планета, где законы физики работают против не только живых, но и мёртвых. Здесь, у обочины конца планеты, обвесив ноги, сидят человеческие скелеты и курят трубку и обсуждают что-то столь важное, что изредка незаметно для собеседника, вытирают слёзы костяшками рук. Прекрасная история о прошлом, о людях, о науке, о состоянии души, о смысле всего сущего.

Смотря вниз через край границ земли в космос, наблюдая за павлинами рисующие полотно вселенной хвостами, образуя новые галактики и скопление звёзд по бескрайнему чёрному пространству, рассматривая точки на небе в виде глаз смотрящих на них, скелеты аплодируют, встают, прыгают, машут руками, затем падают на спину рухнув на землю, делают затяг трубки и исчезают в дыму. Это был прекрасный для них день полон чудес. Пусть оно и повторялось снова и вновь, жизнь никогда не надоедала.

А что можно сказать о тех глазах на небе, бегающие из угла в угол, наблюдая за миром? Они превосходные наблюдатели, которые транслируют вселенную мёртвых для живых. У каждого живого человека в доме есть телевизор при переключении на определённый канал которые видят своих родных и незнакомых для них мертвецов. Они бы да и рады вместе отметить пасху или праздник дня всех мёртвых, однако, мёртвые никак не могут попасть в мир живых. И пусть скелеты и собираются у наблюдаемых за ними глаз с букетом высохших полевых цветов, мёртвые не могут знать, сделали ли живые тоже самое. Но устраивают пир, пусть и будет их смотреть лишь один человек во всей вселенной. Жить — это любить и верить.

Трансляция мира живых скелетов даёт надежду людям с плотью, что их не забудут, что после смерти есть что-то кроме пустоты и тьмы, что в конце концов они будут жить и там, и их родные будут с ними общаться, а они, пусть и не узнают, но будут питать надежду, что далёкие потомки их увидят.

Страх исчезает. Люди больше не боятся умирать, они живут так, как сами хотят. Границы между законами и правилами стирается. Люди рискуют, прыгают с утёсов, гонятся на машинах по бездорожью, перечат бандитам, рискуют и признаются в любви. Они знают, что, если их и убьют, то те не умрут, а попадут во вселенную, где мёртвые переплелись с миром волшебства и магии, снами спящих. Люди могли играть с родными вновь, как впервые. Убитый во время аборта ребёнок жив и вырос прекрасным скелетом с большой надеждой на будущее. Дедушка, которого сбил мотоциклист, дышит и получают пенсию в загробном храме. Мать, что умерла при несчастном случаи, поливает клумбу хищных ландышей. И, даже убийца, который хотел измениться, но его казнили на электрическом стуле, обитает здесь, в мире мёртвых. Он радуется, он свободен, его никто не ненавидит, никто не хочет унизить, убить, казнить, показать место — охотиться на него, словно он сорняк что нужно уничтожить.

Никто не знает кто есть кто, ведь все на одно лицо — скелеты, кроме животных и птиц, и поэтому никто и не может знать, кто убийца, а кто святой. Все относятся к друг другу одинаково, если такой мир принципе мог бы существовать, то такой мир мог бы называться раем.

Взгляните на того скелета пронизывающего ветра загробного мира на саблезубом тигре с сачком в руке и ловящим ретроградную бабочку. Улыбка не сходит с его лица, тазовые кости бьются друг об друга и об кости саблезубого тигра образуя музыку под которую пляшут хомяки возле своих нор, призывая дождь, дабы омыть свои сухие тела.

Поверните голову чуть правее, оглядите жирафа с ног до головы, как он шагает медленно, грациозно, задевает головой листья мёртвого дуба, а из них опадают жуки, которых ловят пустобрюхие дятлы. Разве это не прекрасно?

Жираф оглядывается, его шея изгибается, трещит, словно издавая удары дощечек об струну внутри фортепиано. Жуки проходят сквозь рёбра, птицы варьируют среди позвонков, затем со свистом исчезают в небе. В мире живых из костей мёртвых животных часто делали свистки, музыкальные инструменты, но здесь, где все живые — это мёртвые, каждый мог быть музыкальным инструментом. Часто можно было услышать мелодию на полях, среди дюн и скалистых заснеженных лесов; страшный рык, рёв, крики, стуки, щелчки. Через одно ухо залетело, а с другого вылетело приобретало новый смысл. Стая гиен при охоте на своих жертв могли плясать и петь, устраивать целое представление прямо во время преследования. Вместо того, чтобы убегать, жертвы останавливались и начинали танцевать, а из-под ног танцующих вылетали искры, улетая высоко в небо, образуя фейерверки. Каждая охота заканчивалась праздником для всего мертвого мира и настроением на целый день. Тут и убивать умерших уже и не хотелось.

Под дубом же нежиться гепард, поправляя шнурки на своих кедах, чтобы начать забег со страусом, что усмехается над ним, вызывая на дуэль скорости. Гепард не стерпит того, кто не верит в его резвость — как только страус мог усомниться в том, что он быстрейший из мёртвых. Страус был гордым существом, и признать что-либо, что не укладывается с его мыслями, не мог. Да и сам он мог дать отпор гепарду. Но всё же, стоит признать же, гепард не был быстрейшим и даже не близко таким быстрым, как выросший под скалой таракан. Был тот таракан чуть больше кошки, но его лапы давали фору даже самым шустрым обитателям мёртвой зоны, и, он мог проиграть лишь блохе, которая за один прыжок могла преодолеть расстоянии два километра, имея при этом длину в два метра. Временами скелеты признавались, что в самые грустные дни они хотели умереть, и, выходя на балкон своего дома наблюдали за тем, как паслись блохи на лугу, ощипывая перхотное поле, и привязывали себя к ним липкими канатами и улетали вместе с ними далеко за горизонт. Однако, разлетевшись на множество кусочков, те не умирали, и временная петля собирала их обратно в предыдущее состояние. Некоторые скелеты обитали здесь веками и потеряли вкус к жизни, у них не было желания жить, они не знали чем себя занять и что делать. От переутомления умереть скелеты не могли, и пусть те не спали неделями в ожидании конца существования, но мир играл в злую шутку с ними, возвращая к жизни. Даже вкус от еды, и то лишь было фантом их фантазий, и вкус у лакомств отсутствовал. Боль, которую они причиняли себе, и другим, по их личной просьбе — не играло никакой важной роли в их жизни. Боль тоже была фантомной и не более. Однако же…

Есть в мире сороконожка, которую, к сожалению редко кому удаётся увидеть, а тем более договориться с ней, способная причинять боль укусом. Здесь они редки, но стоит одной такой сороконожке укусить скелета, на том месте появляется плоть и начинает кровоточить. Боль бывает такой нестерпимой, что мёртвые теряют сознание на несколько недель. Если бы такая ненасытная укусила бы живого человека, то у того облезла бы кожа, отслоились мышцы, а органы превратились бы в кашу, и он попал бы в мир загробный — но к счастью, они обитали лишь здесь. Не потому, что они редки, нет, были такие существа и на земле, но много миллионов лет назад, ещё до появления людей. И все они попали сюда. По мере того, как умершие залетали на планету, суша обрастала сушей, океаны расширялись океанами, и всё лишь для того, чтобы вместить всех когда-либо умерших на планете. Со временем и планете надоело каждый день расширять свои угодия, что в моменте она расколола себя на множество частей и открыла дорогу в космос. Сейчас же скелеты могли упасть со скал и затеряться в космосе. Была даже такая игра, кто долетит дальше от земли и сможет найти что-то новое для цветов жизни. Гонки были превосходными, пока мир перезаряжался, а временная петля приходила в себя после предыдущего перестроения, скелеты прыгали с самых высоких гор и устремлялись вниз, прямо в космос — набирая ускорение, преодолевая множество комет, несколько десяток планет, миллионы новых существ. Вскоре, они видели новый мир перед собой, улыбались как ни в себя, но приблизившись ближе видели, что падают на свою же планету, обогнув всю вселенную. То и дело становилось обидно, ведь никто из скелетов не одерживал победу, и расстроившись, что дороги назад нет, что всё вокруг создано лишь для того, чтобы изыматься над мёртвыми, они падали на землю и лежали там до рассвета следующего дня. А планета была очень большой, потому и рассвет приходил месяцами — скелеты умирали, затем возрождались, и снова умирали, и снова возвращались, до тех пор, пока не наступал рассвет.

Отнюдь же, не расстраивайтесь, чудеса есть. Есть они везде и существуют. И здесь оно было.

Вот же случилось в одно время неожиданно гаданное, один из скелетов при приземлении попал в улей с сороконожками и его ужалили во все места, которые только могли ужалить насекомые, и скелет превратился в человека. Боль была нестерпимой, невообразимой — человек выкарабкался на поверхность, опухший, красный, однако очень красивый, но голый. Человек закричал. И это был самый красивый голос во всей вселенной — живой. (и голос живой, и слово живое). Ни с чем несравнимое, даже близко не сравнить с голосом щелкающих челюстей при общении с другими скелетами. Это был язык, настоящий, и в зеркале в которую человек посмотрел, он увидел настоящие груди. Это была особь женского пола. Груди, волосы, нос и глаза были настоящие, человек ощущал воздух, запахи, он потрогал груди и почувствовал удовольствие, человек погладил себя, по коже прошли мурашки. Десять тысяч лет человек не знавал чувств — ему было больно, но ей(женщина) это нравилось, она ощущала себя частью живого общества. Она прыгала, падала в поле, ела траву, ела кучу дерьма насекомых, грызла кору, вырывала брюхо сороконожек и понимала, что быть живым и есть смысл. До людей она не добралась, через некоторое время ноги начали становится костями, волосы начали опадать, а кожа одним большим столпом отклеилась от костей и упала наземь, словно это было платье с лямками. Затем они и вовсе растворились, будто их и не было никогда. Так человек почувствовал вкус к жизни, но при общении с другими скелетами никто не испытывал к ним сексуального влечения, им было трудно представить кого-то столь привлекательными — грустно было, что и уроды и красивые становились одной большой кучей скелетов без каких-либо отличий. Кучка костей… Костей и не более.

Планет было много. Они везде. И время действовало на всех, кроме планет — на то и было оно мёртвым миром. Какой-то кокон, который запечатал все эти осколки вместе в одной галактике, и было в них что-то знакомое каждому живому и мёртвому. Дорога из одной планеты на другую вела лестница из парящих на месте скатов, они светились ярко-синими и розово-фиолетовыми цветами, единственные, которые имели плоть в этом мире. Люди гуляли среди новых земель и рассматривали новые достопримечательности. Сегодня, к примеру, впервые из какого-то года, скорее будущего, в мир мёртвых попал человек телевизор и сейчас, скелеты от больших и маленьких могли смотреть кабельное телевидения транслирующуюся из земли. Жить мёртвым стало немного легче. Неужто в будущем столько всего изобрели? Удивительно! Признаться, это можно назвать чудом, но, однако же, это наука.