space: сто одна история Сюрреализма

Глава 59

А между тем где-то в другом отрезке времени, далеко в пространстве, в одной из миллиарда вселенных такой же я нахожусь дома и не встретил крота, не увидел его улыбку, короткие лапы и порталы в другие измерения. В это время я гуляю по планете и поднимаю листья деревьев, папоротника, пальм и ландышей. Листья те ворчат и истошно кричат на меня, плюются молоком и ядом, пинаются маленькими ножками и требуют уйти вон на другую сторону земли — людям таким здесь не место! Каким это таким? Обычным? Видно, есть здесь какая-то тайна и только листья знают кому место есть, а кому места нет. Но я не прочь поразвлечь себя новыми волшебными местами и видами тварей несуществующих.

— А другая сторона эта находиться совсем неподалёку, в луже после дождя, в грязи. Вас завернёт направо трижды, семь с половиной вверх, трижды вниз, кувырком вправо, и тогда и найдётся та сторона чужестранная, места обетованные.

Мне так сказала улитка с чемоданом вещей взбирающийся на стебель динозавровой фасоли. Фасоль жевала что-то и смотрела на меня глупыми глазами, сглатывала пережёванное в пасти и уходила взглядом прочь. Грязь по законам нынешним поглощает тебя внутрь себя и окутывает, а затем выплёвывает с обратной стороны планеты, где всё устроено совсем по-другому. Звери, которые могли обитать на этой стороне, здесь, на изнанке, как и бывает в мире, не обитают совсем. Не потому, что они не могут собрать вещи и переехать, а потому что им незачем это делать, ведь каждая из сторон сделана именно таким образом, чтобы именно этот вид мог выжить здесь и никакой другой не мог. По крайней мере так верили те, кто никогда не был на обратной стороне. На деле же никто не пробовал и не мог этого знать наверняка. Если внимательнее прислушаться к шороху и медленно повернуть голову, чтобы не спугнуть зверя, то там были некоторые виды из них, которые отличались от прежних лишь цветом или наличием волос на голове в количестве всего одной штуки.

Здесь были новые истории, о которых говорил мир в отрезке времени двадцать первого года — то появляясь, то исчезая в чаше «отрезков эпох», стоящей посредине дюн Мозамбикского оазиса. В той чаше показывается история о том, как на дне океана затонул батискаф и все люди на борту исчезли, съели их рыбы или кальмары-людоеды, акулы молоты или крили, совсем неизвестно.

Тем более чему удивляться, если человек лишь песчинка в океане, буквально песчинка, которую невозможно отыскать, если не знать, куда засунуть голову, чтобы застать их врасплох — прячутся песчинки очень хорошо. Однако мало кто знает, что, погрузившись на дно морское, в пучины тьмы, в впадину ужаса и кошмаров, их батискаф не взорвался и не сплющился. Отнюдь! Судно то нашло щель среди тысяч пузырьков в воде, куда их засосало в Атлантиду, в самом маленьком пузыре в воде, где расцветал остров без вести пропавших. Затерянный человек и его друзья в мгновении до их собственной смерти оказались здесь в моменте до секунды взрыва корабля. Здесь величаво и гордо ступала стопа величайших учёных — Платоноа и Героудота. Здесь они учились и получали знания. Мраморные колонны выстроились вдоль мощёной тропы по обе стороны к памятнику Атлантиса, создателя острова, по саду гуляли Афрокрокодита и Клеоносопатра и смеялись, прикрывая губы руками, а за ними непринуждённо вглядываясь на плоды персика и груш, шёл Боб Марлис и его друг Майкл Джейксон. Чуть выше парка на песчаной горке играли бабушка Цветнаева и дед Хичкокс, соревнуясь в том, кто первым напугает бедного и связанного на камне Прометейуса. Цветнаева, безжалостно ударяя лошадь Пржевальского, чтобы тот лягал мальчика в живот смеялась и радовалась тому, что боги, пусть и на половину, одарили её друга бессмертием и она может наслаждаться страданиями его много-много дней, а то и годов. Мальчик регенерировал, и плевался огнём, а те становились птицею Феникс и разлетались по Атлантиде оглашая внутреннюю боль немого Прометейуса. Чем громче был крик, тем быстрее возгоралась птица Феникс и становилась пеплом. И чем больше Феникс умирал, тем сильнее становился терпимым мальчик, что вскоре и вовсе перестал что-либо чувствовать и потешался над теми, кто над ним издевался, и громко и безмолвно смеялся, оглашая остров немой тишиной.

Попавшие из Батискафа люди в мир им неизвестный и затерянный, не понимали, где оказались, но были несказанно рады, когда узнали, что они выжили за мгновение до взрыва. Да, на той стороне пузыря их уже нет, и вряд ли кто-то и когда-то найдёт их тела и останки, но главное, что каждый раз вглядываясь в пустоту на небе, они будут вспоминать о том, что все люди смертны, и каждый день на земле погибают миллионы людей, а их миновала эта страшная участь. Увы, дороги обратно нет. Это место чем-то похоже на зеркало, когда вглядываешься в неё, то видишь только себя, но не тех, кто за ней. За зеркалом может стоять кто угодно, и даже монстр Франкенштейна с топором в одной, а головой только что уложенного в постель ребёнка в другой руке. Но важно ли это сейчас, конечно же нет. Вот, гляньте, на лестницу из радуги, как туда лезет Леонардо Ди Капронио, чтобы повторить свой самый легендарный подвиг — постоять у обрыва дыша воздухом из океана, потому что так сильно любит гайморит. Но вскоре же падает с неё кувырком, потому что его ударила родная бабушка пакетом по голове. Она знает, что без тёплых бабушкиных вязаных шапок и башмачков, ему не пережить потопление радуги в бездождливый день, и любимая Роуз его снова бросит, как ожерелье в океанское дно, ведь кому же нужен больной и беспомощный, сопливый мальчик в постели, за которым нужно ухаживать и подтирать нос? Возможно же такое, что тело бедного парня попало в Атлантиду через то же место на дне, через пузырьки? Разумеется, может быть всё! Бедного так расплющило сильно, что он с ума выжил и до сих пор думает, что сценарий фильма — это его жизнь.

Ну, пусть себе и живут там дальше, и переживают свои последние мгновения вечность, а мы перелетаем из той эпохи на планету обратно, делаем вдох и даём себе обещания, что больше не будем заглядывать в чужие окна, по крайней мере, пару дней.

Пройдя вверх по склону из песка, мы натыкаемся на колодец, заросший мхом и разбросанными по округу черепами диких племён Гунгху. Колодец тот прост до безобразия, и именно простота её конструкции сделало это место тем местом, куда стремились все паломники мира, и те, кто был на изнаночной стороне в туристических целях. Нет ничего более необычного, чем обычное.

Из колодца выползла девочка на животе, держа в руках пластиковую лопатку и ударила ею меня по голове, будто давно ждала меня, и мы с ней лучшие друзья. Она начала кричать, щипать и чем-то недовольно возмущаться, затем села рядом, и попросила усесться и меня, и сказала мне, что она моя неродившаяся дочь, а колодец тот, место, где мать утопила её. Конечно, ни жены, ни дочери, ни колодца у меня не было никогда, но во что, не поверишь, в мире, где существует всякое невозможное? Я похлопал её по спине и поцеловал в лобик и объяснил, что мне очень жаль, взял её за волосы и выкинул в колодец, сверху накинул большой валун лежавший неподалёку и черепа племён Гунгху. Никогда не хотел и хотеть не хотел, и жена всё правильно сделала. Крики доносились ужасные, вопли вгрызались в барабанные перепонки, ещё бы на пару нот выше, и они бы лопнули. Чтобы заткнуть эту ничтожную тварь, назвавшаяся моей дочерью, пришлось нанять землебомбов. Эти виды животных представляли собой жуков навозников, перевозящие мины на спине. Они подняли их на край колодца и скинули вниз, и раздался взрыв, а из колодца вылетели остатки человеческого отхода. Кинув прощальный рык, жук ушёл, довольно облизывая мороженое, которое я ему купил возле пожелтевшего мха, где жила черепаха в панцире. У неё даже было крохотное окошко в ней, где можно было увидеть черепаху, бегающую по кухне и замораживающую мороженое в морозильнике. Голая, сморщенная, глухая и почти слепая. Конечно, проживите вы семь сотен лет и тоже будете сморщенными, нечему тут плеваться и осуждать её выбор жизни.

Через минуту другую, около колодца собрались паломники и увидев, что колодец разрушен, отстроили её и начали черпать красную воду и пить её. Звери и люди начали мутировать и превратились в дочь, и теперь их было по меньшей мере двадцать, и все они были злы, и скалясь направлялись ко мне. Поддав нескольким из них в зуб оперкотом и хуком правой с ноги, я побежал вверх по горе и скатился кувырком в какой-то город, по улицам которых ездили еноты на машинах, бегали коалы с чемоданами, и запрыгнул в одну из повозок с младенцами, которыми управляли свиньи в чёрных очках. Выращивали свиньи этих людей для рабства. Дочери бежали за мной и падали одна за другой от усталости, и матерились на чисто португальском, впрочем, на том языке, на языке, котором разговаривали мутировавшие. Затем из города выходили медведи с автоматами и брали тех в заложники, чтобы они дали потомство, отламывали им ноги и скручивали руки за спину, закидывали в клетку и уходили обратно.

Вытерев пот со лба, я встряхнул её об голову младенца. Поты упали, затем встали и подбежав ко мне начали пинать своими ножками, и, наступив на них, те впитались в деревянный пол повозки. Свинья обернулась назад и увидев меня завизжала, и перерезала себе горло и умерла. Так свинья сильно испугалась, что человек возьмёт её в заложники, что предпочла покончить с жизнью. Но, однако же, свиной окорок ожил и спрыгнул с повозки, и побежал в город звать медведей. Так называемых опустошителей нечисти, которым был я. Повозка завиляла, попала в яму и перевернулась. В воздух полетели младенцы и стали грачами, и исчезли в небе. Наверное, так действовала атмосфера планеты за пределами повозки на детей. Печально было другое же. Из леса вышел лучник и сбил их, затем скрутил им головы и повесил на палку и ушёл обратно. А остальные выжившие из тех горстки грачей, может три или пять, их съели летучие мыши-драконы, изрыгающие пламенем.

Вдруг, что-то хлопнуло, и земля задрожала, и я увидел большую мухобойку размером с город, которая поднималась с полей, убив какое-то ужасное чудовище. Это был полевой клоп, не меньше грузовика, на шее которого болтались бутылочки с кровью. Они тоже лопнули и впитались в землю, и на том месте выросли кривоногие гоблины, и разбежались кто куда. Лишь меньшинство из них станет юристами и врачами, другие же разбойниками и будут грабить животных и людей. Если, конечно, выживут. В том лесу обитают змее-быки, Кито-бегемоты и лучелазерные бобры.

Упс… я случайно наступил на жёлудь, и тот обернулся кабаном, вложил в руку топор, и выдохнул горячий пар из носа. Он говорил о том, что люди совсем уже перестали уважать братьев меньших, и посягаются на территории желудей, на что я ответил, что они такие маленькие и их не видно. Ответ не дал себя ждать, и он ударом топора отсёк мне руку, и я, встрепенувшись встал с кровати и понял, что сегодня мне точно не стоит открывать дверь грибу и выходить на улицу, заходить в грязь — я увидел своё будущее. Дверь заскрипела, ручка закрутилась, и в дом с криками:

— А вот и я, — забежал гриб, и принялся искать под ковром ручку от ямы с детьми.