Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

***

Гончаров ушел в отставку в конце 1867 года, выслужив высокий чин и приличную пенсию. Он мог, вероятно, оставаться на службе и дальше, однако явным образом более этого не желал. Валуев, в начале своей деятельности пытавшийся хотя бы покровительствовать устраивавшим его литераторам наподобие Писемского или Алексея Толстого, покинул свой пост в марте этого же года. Сменивший его А. Е. Тимашев подобными склонностями не отличался, и служить под его началом писатель, видимо, не желал.

Если Гончаров-цензор хотел быть «строгим критиком» или беспристрастным судьей, то его начальство требовало от него быть полицейским следователем по делам о литературных преступлениях или участником сложных интриг между различными ведомствами. Проблема, с которой сталкивался Гончаров, состояла отнюдь не в том, что цензор автоматически перестал быть либералом, и не в том, что он не смог собрать в себе достаточно сил, чтобы противостоять Валуеву. Напротив, Гончаров продолжал, к неудовольствию министра, отстаивать принципы, которых он придерживался и ранее. В идеале, с точки зрения Гончарова, литература должна была ограничивать себя сама, без репрессивного вмешательства со стороны, посредством «строгой критики». Даже в тех случаях, когда тот или иной критик совершал что-то действительно возмущавшее Гончарова, он все же считал значительно более перспективными независимые от полицейского аппарата цензуры пореформенные суды, а не административные наказания. В своих записках он регулярно подчеркивал, что предпочел бы именно «критическое» или «юридическое» решение проблемы. Показательна и реакция Валуева, вполне понявшего эти планы Гончарова и резко их осудившего. Проблема заключалась в том, что Гончаров вообще был вынужден оставаться на цензорском посту, который стал несовместим с литературной деятельностью.

Служба Гончарова в цензуре в некотором смысле очень характерна для эволюции отношений между государством и публичной сферой в эпоху Великих реформ: если в самом начале царствования Александра II многим современникам казалось, что общественные институты можно и нужно развивать в сотрудничестве с государством, то к 1870‐м годам большинство категорически разочаровалось в этой идее. Обозначившиеся в деятельности цензурного ведомства противоречия подрывали стабильность империи и в некотором смысле предвещали ее конец. Если до цензурной реформы посредничество между литературой и цензурой было невозможно из‐за отсутствия самостоятельных литературных объединений и бюрократизации цензуры, то после реформы мечта либеральных бюрократов стала еще дальше благодаря появлению стремившихся к автономии литературных сообществ и ослаблению административного контроля. Теперь литераторы могли прямо выражать свое отношение к цензорам, которое неизменно оказывалось сугубо негативным, а цензоры, особенно высокопоставленные, по требованию руководства должны были не просто соблюдать букву закона, но зорко следить за его нарушениями, пользуясь своей проницательностью и умением интерпретировать публикуемые произведения. Литературные таланты и способности Гончарова служили вовсе не литературным целям — и не в силу желания писателя, а в силу все более и более антагонистических отношений между обществом и государственным аппаратом.

Причины разочарования Гончарова в службе, как кажется, из этой главы ясны. В этой части нашего исследования остается только один вопрос — как цензорская карьера сказалась на собственно литературном творчестве Гончарова, на его произведениях? Это станет предметом следующей главы.