Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Русский культ старины

Традиционные ремесла и художественные изделия попали в заголовки массовых изданий в последней трети XIX века. Это было частью «патриотической горячки» 1870-х годов, как один из авторов описывал период, когда древности и археологические редкости искали повсюду – культ старины был особенно заметен после гораздо более длительного периода отрицания родной повседневной жизни и коренных традиций[619].

Русское слово «старина» в общем смысле древних времен и следов культуры было в ходу с конца XVIII века. Карамзин использовал название «Русская старина» для коллекции анекдотов иностранных авторов о старой Москве, в предисловии к которой он писал с сожалением: «К несчастью, мы так худо знаем русскую старину, любезную для сердца патриотов!» [Карамзин 1803, 20: 251][620]. На страницах «Вестника Европы» Карамзин призывал своих читателей изучать и любить национальное прошлое: «Хочется знать старину, какова ни была она, даже и чужую, а своя еще милее» [Карамзин 1802, 15: 207–226]. Пушкин использовал это понятие в своих знаменитых строках из поэмы «Руслан и Людмила» – «преданья старины глубокой», что является иронической отсылкой на лейтмотив знаменитой литературной мистификации Дж. Макферсона «Поэмы Оссиана» [Пушкин 1963: 13][621]. Древность «Руслана и Людмилы» была такой же воображаемой, как и древность «Оссиана»[622].

Русский культ старины зародился в середине столетия. По своему происхождению он был связан не с музеем и не с выставкой редких артефактов, а с печатным изданием. Ф. Г. Солнцев одним из первых обнародовал предметы искусства из прошлого России в многотомном сборнике «Древности Российского государства», составленном по заказу и на средства Николая I. В период с 1846 по 1853 год Археологическая комиссия под руководством С. Г. Строганова опубликовала солнцевские рисунки с изображением русского оружия, церковной утвари, церковных украшений, доспехов и коллекционных предметов из Оружейной палаты Кремля. Всего было напечатано 600 экземпляров [Солнцев 1849–1865][623]. Заявленной целью этого грандиозного проекта было сделать доступными исторические предметы VI–XVIII веков, чтобы во всех подробностях и деталях познакомить общество с древнерусскими традициями, обычаями, обрядами, церковной, военной, штатской и крестьянской одеждой, жилищами и постройками, степенью образованности или просвещенности, технологией, искусством, торговлей и прочими предметами [Stuart 1986: 108].

Именно это печатное издание впервые представило предметы русской старины, в том числе иконы, как произведения искусства. Подбор материала, который осуществил Солнцев, был важен потому, что позволял собрать воедино памятники старины, разбросанные по ризницам монастырей и церквей. Принимая во внимание общее состояние рассредоточенности культуры, солнцевские издания были своего рода передвижным музеем, открывающим великолепную коллекцию декоративных предметов и оружия, прекрасно воспроизведенных в цветной литографии.

Первоначально «Древности Российского государства» были частью государственных усилий по сохранению национальной культуры в эпоху Николая I[624]. Влияние оригинального издания Солнцева было огромным. Стасов поспешил признать вклад художника уроком патриотизма, назвав Солнцева «одним из тех лучших и немногих, которые учили нас всех ценить и любить настоящую коренную Русь»[625]. Стоит подчеркнуть, что художники, работающие в русском стиле, использовали в качестве оригинала именно издание Солнцева, на основе которого они моделировали свои творения. Например, Сазиков использовал именно рисунки Солнцева при создании своего отмеченного наградами серебряного канделябра с Дмитрием Донским, который привлек такое значительное международное внимание в Хрустальном дворце в 1851 году. В свою очередь, ювелирная фирма П. А. Овчинникова использовала образцы орнамента, созданные под влиянием иллюстраций Солнцева, в своих многочисленных эмалях, в том числе в ларцах, литургических наборах, окладах Евангелия и икон, а также предметах повседневного использования. Ближе к концу столетия Фаберже также заимствовал для своих декоративных ювелирных изделий некоторые из древнерусских мотивов из издания Солнцева[626].

Примерно в середине столетия помимо солнцевских «Древностей Российского государства» появилось еще несколько подобных изданий[627]. Директор Строгановской школы В. И. Бутовский собрал в один том примеры средневековых рукописных иллюстраций, опубликовав его под названием «История русского орнамента с X до XVI столетия по древним рукописям». В 1872 году Стасов издал свое иллюстрированное исследование «Русский народный орнамент» [Стасов 1872][628]. В совокупности все эти издания дали то, что Э. Одом назвала «грамматикой русского орнамента» – коллективный учебник изображений и декоративных деталей, на который могли опираться современные дизайнеры мебели, текстиля и серебра при создании произведений искусства и промышленности в древнерусском стиле [Одом 1993: 106–107]. В то же время многочисленность учебников по русской старине вкупе с множественностью коннотаций самого понятия означала, что эклектизм и стилизация также стали частью этой переосмысленной традиции. В этом сценарии элементы современной народной вышивки легко сочетались с допетровскими рукописями и эмалями.

На протяжении XIX века спектр конкретных значений, связанных с концептом «старина», стал более разнообразным: под стариной подразумевались и старые времена, и традиции, и коллекционные предметы материальной культуры, а также народные песни и былины. Ближе к концу столетия старина заняла видное место в самых разных печатных изданиях, включая исторические и художественные журналы, этнографические исследования, путевые заметки, каталоги и художественную литературу, не говоря уже о разнообразных текстах в ежедневной периодической печати. Уже сам объем публикаций, посвященных этой широко очерченной теме, свидетельствует об одержимости русской стариной. В текстах также зафиксированы колебания значения слова «старина», по мере того как этой темой занимались различные сообщества.

В ряде книг, предназначенных для широкой публики, например, слово старина использовалось в названии, чтобы соединить чувство национальной гордости с давней традицией. В книге В. Д. Сиповского «Родная старина: отечественная история в рассказах и картинах» (1885–1888) описывается отдаленная история периода между IX и XVII веками[629]. Среди художественных произведений к теме местной истории под рубрикой старина обращается «Пошехонская старина» Салтыкова-Щедрина, первоначально публиковавшаяся по частям в 1887–1889 годах в «Вестнике Европы». После успеха в московском Малом театре в 1871 году популярностью в печати пользовалась драма Аверкиева «Каширская старина»: для современников эта пьеса была классикой и даже клише, поскольку публика была знакома с ней[630]. В 1887 году в суворинской серии «Дешевая библиотека» была переиздана «Семейная старина» Г. П. Данилевского, что говорит о ее популярности [Данилевский 1887][631].

Несколько исторически ориентированных журналов, в том числе ежемесячная «Русская старина» (1870–1918), пополнили растущую коллекцию текстов и изображений из национального прошлого. В среднем ежегодно печаталось 5000 копий, а число подписчиков колебалось от 3500 до 6000. Основное внимание в журнале уделялось сравнительно недавней истории имперского периода, но его общая направленность помогала увязать историю Российской империи с настроениями, распространенными в современном обществе. Далекое прошлое было обыграно в оформлении журнала, разработанном Солнцевым, который на протяжении 30 лет сотрудничал с издателем М. И. Семевским и внес свой вклад в узнаваемый стиль издания. Исторические документы, представленные в «Русской старине», способствовали популяризации идей и образов из русского прошлого[632].

В 1875 году было учреждено еще одно периодическое издание, посвященное русской истории, – иллюстрированный ежемесячный сборник «Древняя и новая Россия». Среди прочих на этой площадке публиковали свои статьи известные историки Забелин, Бестужев-Рюмин, Костомаров и Д. И. Иловайский[633]. Связанная с тысячелетием государства риторика журнала подчеркивала непрерывность русской культурной традиции, представленной на титульном листе как место встречи древности и современности (в лице Петра Великого) на фоне памятника «Тысячелетие России». Новый журнал был призван обеспечить широкую публику общепонятной и достоверной информацией по истории, географии и этнографии России. Обложка журнала была выполнена в русском стиле: на его страницах можно было найти гравюры с изображением предметов старины, таких как шлем князя Ярослава, скопированный из «Древностей» Солнцева и воспроизведенный в первом выпуске[634]. Иллюстрации, помещенные рядом со статьями, написанными «просто, ясно и понятно для всех», усиливали представление о том, что древнерусские памятники, здания и предметы искусства могут служить действенным средством для воспитания патриотизма[635].

В других изданиях, как специализированных, так и широкого профиля, публиковались материалы на темы, связанные с русской стариной. Журнал «Живая старина» (1890–1916) способствовал научному интересу к фольклору и этническим культурам и языкам коренных народов на территории Российской империи[636]. В «Русском архиве» (1863–1917) публиковались дневники, официальные документы, письма и воспоминания с акцентом на истории XVIII и XIX веков. Журнал «Зодчий» (1872–1917) и посвященный дизайну журнал «Мотивы русской архитектуры» представляли новые проекты деревянных зданий, интерьеров и мебели в русском стиле[637]. Опубликовано было гораздо больше проектов, чем было осуществлено в реальности.

Все эти журналы имели явную цель популяризации русской истории, в том числе древних памятников искусства и архитектуры. Превосходные публикации, напечатанные на дорогой бумаге, производили благоприятный эффект, хотя их тиражи, обычно колебавшиеся между 1000 и 3000 экземпляров, никогда не могли конкурировать с массовой прессой. Разнообразные статьи в ежедневных изданиях, в свою очередь, способствовали публичному дискурсу о русской культуре и традициях, укрепляя впечатление, что старина, прежде хранившаяся в материальной форме только в избранных музеях и кустарных мастерских, отныне доступна всем. К концу столетия русская старина была повсюду. Колебания в значении часто затмевались всеобъемлющим ощущением, что Россия обладает древней, непрерывной, самобытной культурой.