Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Фельетон, или Легкая форма русской культуры

«Фельетон есть хорошая вещь, – писал литератор и критик А. В. Дружинин в ежемесячном выпуске журнала «Современник» в статье «Письма иногороднего подписчика». – Если б наш век не выдумал ничего кроме фельетона, он все-таки не мог бы считаться бесполезным веком». Особенным фельетон делала, по мнению Дружинина, сама простота формы и большое разнообразие содержания. Фельетон был непринужденной текстовой формой, не требующей «ни сюжета, ни глубоких чувств, ни выстраданной оригинальности», что представляло своеобразную аллюзию Дружинина на художественную литературу. Вместо единого повествования фельетон предлагал случайную коллекцию фрагментов на самые разные темы: от театра до художественных выставок и народных зрелищ [Дружинин 1865: 223–225].

К. А. Полевой, один из старших современников Дружинина, писавший для газеты «Санкт-Петербургские ведомости», определял фельетон как «сборник городских новостей, приправленных милыми шуточками»[247]. Эта рубрика предлагала срез городской культуры, включавший в себя «все: театральные разборы, повести, анекдоты, болтовню гостиных – настоящую всякую всячину, стол со всякого рода блестящими вещицами»[248]. Хотя массовый фельетон обыгрывал знакомые пары противоположностей, такие как Москва – Санкт-Петербург, он не разделял читателей; в этой всеохватывающей форме учитывалось разнообразие вкусов и материалов и в итоге создавался общий культурный опыт, доступный для всей грамотной публики.

Фельетон XIX века был городским явлением, связанным с распространением массовой прессы и расширением публичной сферы в современной столице. Традиционно считается, что фельетон «появился на свет» в одно прекрасное утро в Париже 28 января 1800 года, когда издатель газеты «Journal des Débats» вставил дополнительный лист (франц. ‘feuilleton’) в направлявшуюся в печать газету[249]. Все еще являясь новшеством в России в 1820 году, когда иностранный термин ‘feuilleton’ (в его оригинальном французском написании) был впервые представлен читателям, орфографически русифицированное слово получило новое «гражданство» на страницах «Северной пчелы» в середине 1820-х годов. Эту раннюю версию русского фельетона было принято сравнивать с журналистской рубрикой «Смесь», содержавшей похожие сенсационные, часто переводные материалы (анекдоты, сплетни, отчеты о судебных заседаниях и т. д.) и также лишенной связности и повествовательного единства [Оксман 1930: 5–6]. Типичными в этом отношении были фельетоны «Северной пчелы», бо́льшая часть которых была написана самим Булгариным: в каждом последующем абзаце выдвигалась свежая тема или вводилась новая тенденция без особого обстоятельного анализа [Журбина 1969: 219–220]. В отборе и представлении материала газета Булгарина опиралась на традицию мимолетности в журналистике, как она практиковалась преимущественно во Франции. Один из критиков описывал французскую прессу 1830-х – 1840-х годов следующим образом: «Жадные до прибыли издатели больших газет не желали требовать, чтобы их фельетонисты писали критику, основанную на убеждении и правде. Их убеждения также часто менялись»[250]. В связи с коммерциализацией печатной культуры и сама художественная литература грозила обратиться к фельетонному формату, как предполагает Беньямин [Беньямин 2000: 167][251].

Несмотря на очевидное сходство, фельетон развивался в России совершенно иначе, чем его французский предшественник. Корш описывал по случаю, чем русский фельетон должен был отличаться от других европейских вариантов: если французский фельетон был легким, а немецкий, в отличие от него, – «полновесным», и в то время как в Англии вообще не существовало никаких фельетонов, русская версия этой популярной рубрики сочетала в себе как актуальные ежедневные репортажи, так и более изысканные произведения художественной литературы[252]. Русский фельетон, особенно в своей газетной разновидности, будет сохранять этот смешанный характер на протяжении всего XIX столетия, в отличие, например, от своего французского аналога, позднее ставшего формой сериализованной беллетристики[253].

Регулярная рубрика, располагавшаяся внизу страницы ниже «отрезной» линии, отделяющей основную часть газетного текста от вспомогательной информации, фельетон представлял переменчивый материал: статьи литературного, полемического или научного характера, а также рассказы, очерки, путевые впечатления, корреспонденции с мест, романы, стихи и т. д., – все эти различные текстовые формы могли быть опубликованы как фельетоны (с явным обозначением или без такового)[254]. Особенной популярностью пользовались воскресные обзоры культурной жизни Санкт-Петербурга – знакомое попурри городских происшествий и анекдотов [Frank 1976: 226]. Но география фельетонов не ограничивалась российской столицей, о которой действительно было написано немало. Фельетон открывал доступ простому читателю ко всем граням городской публичной культуры – как в России, так и за рубежом. Фельетоны в «Голосе» включали в себя следующие регулярные разделы: «Вседневная жизнь», «Московская жизнь», «Парижское обозрение», «Заграничная хроника», «Отовсюду», «Художественная хроника», «Театральные заметки» и «Музыкальные беседы». Другие категории охватывали библиографию и журналистику, искусство и науку, художественную литературу, этнографию и путешествия, биографии, светские новости, празднования юбилеев, некрологи, полемику, сплетни и другие разнообразные сюжеты [Михневич 1878]. Помимо этих повторяющихся тем, большое количество фельетонов было опубликовано в связи с конкретными событиями в культурной сфере под отдельным заголовком. В 1867 году, например, «Голос» запустил «мини-сериал», озаглавленный «Этнографическая выставка в Москве». Он знакомил читателей по всей стране с экспозицией и публичными дискуссиями вокруг нее.

Как текстовая форма, фельетон охватывает «высокую культуру» толстых журналов и «обывательскую» культуру массовой ежедневной прессы. Однако на страницах толстых журналов малый жанр фельетона получил «более высокий» литературный статус. Д. Фэнгер определяет эту общую тенденцию следующим образом: начиная с середины 30-х годов

традиционно легкий фельетон как форма мимолетной журналистики стал претендовать, по крайней мере в руках некоторых писателей, на более достойную литературную форму. К середине сороковых годов его использовали некоторые из талантливых молодых писателей, среди них В. А. Соллогуб, А. А. Григорьев, Д. В. Григорович, А. Н. Плещеев, И. И. Панаев, И. С. Тургенев и И. А. Гончаров [Fanger 1965: 136].

Многие известные русские писатели в то или иное время обращались к фельетону. Эти тексты были впоследствии включены в антологии и довольно подробно изучены[255]. Здесь, однако, меня больше интересует другой вариант этого жанра – фельетон в массовой газете, или «низшая» форма, которая часто считается недостойной критического внимания.

В то время как в толстом журнале в фельетоне все больше преобладали литературные и полемические темы, фельетоны, публикуемые в «Северной пчеле» и «Голосе», как правило, обходили политику и полемику, сохраняя преимущественно информативный, произвольный характер. Конечно, не все газетные фельетоны относились к тому, что советский ученый Е. И. Журбина называла «мещанским, обывательским жанром»; Н. А. Некрасов и Ф. М. Достоевский, например, публиковали фельетоны в «Литературной газете» и «Санкт-Петербургских ведомостях» соответственно [Журбина 1979: 104–108, 96][256]. Но как правило, газетный фельетон представлял собой нетребовательное чтение, ориентированное на массового читателя[257]. Часто меняющиеся новости о современных событиях, обыкновенно публикуемые по воскресеньям, способствовали привлечению читателей к газетной рубрике и делали ее своевременным (хотя и не всегда надежным) источником информации. Фельетон был бесконечно воспроизводимой текстовой формой, способной удержать внимание читателя от одного номера к другому[258].

Вехой в истории русского фельетона считается 1847 год, когда газета «Санкт-Петербургские ведомости» ввела в качестве регулярного элемента фельетонную рубрику «Петербургская летопись». Один из современников охарактеризовал этот еженедельный обзор как «легкую статью об общественной жизни и ее вседневных интересах». Среди прочих в новую рубрику был приглашен и Достоевский [Журбина 1979: 91, 100; Березина 1965: 56][259]. Десять лет спустя писатель заметит в «Петербургских сновидениях в стихах и прозе»: «фельетон в наш век – это… это почти главное дело» [Достоевский 1972–1990, 19: 68].

Когда к началу 1860-х годов фельетон стал непременным атрибутом периодической печати, изменился и его автор, фельетонист. Из случайного коллажа городских новостей и личных наблюдений фельетон превратился в площадку для журналистской полемики. Фельетонист эволюционировал из забавного «болтуна» в социального критика и чуть ли не главного героя своих собственных творений[260]. Как заметил в своих мемуарах известный деятель этой рубрики, Боборыкин, профессия фельетониста стала пользоваться особенным почетом[261]. Это была и огромная ответственность, как отмечал в конце столетия другой автор: «Страшно быть публицистом! Дело в том, что ваш голос, – обыкновенный человеческий голос, имеющий свои достоинства и свои недостатки, – пройдя сквозь печатный станок, вдруг усиливается в десятки, в сотни, в тысячи крат»[262].

Будучи исторически простым дополнением, фельетон перерос в отдельную, хотя и проблематичную, текстовую форму. Подытоживая его развитие в первой половине XIX века, Г. С. Морсон пишет:

Первоначально фельетон был журналистской смесью, в которой излагались разрозненные новости из культурной жизни города, но постепенно он стал связываться воедино свободными и причудливыми переходами повествователя, блуждающего от темы к теме – а иногда, в соответствии с традиционной ролью фланера, и с места на место. Тематика этого жанра была характерно широкой – на самом деле, настолько широкой, что проблематичная целостность фельетона стала темой как для фельетонистов, так и для их критиков (иногда нападавших на фельетоны в фельетонах) [Morson 1981: 16][263].

В «фельетонах о фельетонах», своеобразной автореферентной категории журналистского текста, раскрывались и часто пародировались и знакомый характер фельетониста, и все «тайны» его ремесла. В то же время фельетонист XIX века – мало чем отличающийся от нынешнего обозревателя – считался ключом к успеху газеты: ее тираж и стоимость подписки во многом зависели от фельетона и его автора. «Благодаря фельетонистам издатели подчеркивали образ газеты как спутника», – пишет Макрейнольдс [McReynolds 1991: 66]. Дружинин отобразил социально значимую роль фельетона в своем весьма ироничном «Драматическом фельетоне о фельетоне и фельетонистах» (1855). В ходе этой инсценированной беседы издателя одной санкт-петербургской газеты с фельетонистом Ч-р-к-ж-и-вым (псевдоним Дружинина) становится ясно, что судьба издателя – и его публикации – полностью зависит от талантов фельетониста. Издатель был готов заплатить любую цену, чтобы нанять сообразительного Ч-р-к-ж-и-ва в качестве постоянного автора и тем самым превзойти конкурентов [Дружинин 1958: 122–128][264].