Свет – Тьма

— Вань, ты не обязан…

— Это мама готовила, — перебил он меня. — И сказала, что обидится, если ты откажешься, ведь тогда всё это придётся выбросить.

Или отдать. Нуждающимся. Таким, как я…

— Ну… Спасибо твоей маме! — усмехнулась я злым мыслям.

Но при этом ощутила, как в душе разлилось тёплое чувство благодарности и жгучее чувство неловкости.

— Плюнь сегодня на всё, — повторил Ваня. — Обещай, что ляжешь спать раньше, а то вид у тебя ужасный… То есть, я не про шрамы… — тут же начал оправдываться он. — Ты выглядишь уставшей…

— Да. Хорошо, — я быстро сдалась, не испытывая желания поднимать эту тему.

Я понимала, что теперь выглядела мягко говоря пугающе, и считала странным, что Ваня до сих пор не сбежал в ужасе. А ещё я действительно нуждалась в отдыхе и помощи, хоть и старательно это отрицала.

— Вань, зачем ты это делаешь?.. — еле слышно спросила я.

— Я же сказал, что это мама… — начал он свою отговорку.

— Нет… Зачем ты продолжаешь со мной возиться? Я ведь некрасиво поступила тогда…

— Привычка, — пошутил Ваня, однако веселья в его голосе не появилось, а потом он рассудительно добавил: — Я знаю, что у тебя были причины со мной расстаться, и понимаю, почему ты ничего не рассказала. Но теперь… Это нас связывает.

— Думаешь, этого достаточно? — я несмело взглянула на него.

— А ты думаешь, нет?

— Я сейчас вообще не способна думать, — попыталась я уйти от ответа.

— А ты бы хотела… Попробовать снова? — сощурился он, теребя старенькую обшивку руля.

— Я…

Я на секунду задумалась, пытаясь разобраться в своей душе — чего же мне действительно хотелось?

Внутри боролись два противоречия.

С одной стороны, я испытывала безмерное чувство благодарности за то, что Ваня всегда, во всех обстоятельствах был рядом и не собирался отступать, несмотря ни на что. Даже когда я сама его прогоняла. И да — я всё ещё его любила, ведь такие чувства не могли исчезнуть бесследно. Расстаться можно было врагами или несостоявшимися любовниками, так и не заглушив в себе прежние эмоции, но не друзьями. Нельзя было дружить с человеком, зная, что с ним связывало нечто большее. Воспоминания всё равно будут бередить душу, вновь и вновь раздувая тлеющие угли и не позволяя до конца погасить это пламя. И должно было пройти слишком много времени, чтобы оно окончательно погасло.

Похоже, Ваня разделял подобные мысли. Мы не могли находиться рядом, не вспоминая о том, что было между нами, испытывали неловкость и всё ещё боялись касаться друг друга. Я краснела, если Ваня брал меня за руку или случайно оказывался слишком близко. А он слишком часто оказывался слишком близко, особенно в последнее время. Однако гораздо тяжелее мы переносили долгую разлуку. Я объясняла это навалившимися несчастьями, но, возможно, существовало и другое объяснение, ведь никто не смог бы внушить нам любовь, если бы мы действительно не любили…

Но потом я вспомнила лицо Давида, его чарующие, тёмные глаза, суровые черты, и на секунду моё сердце остановилось. Я испытывала к Давиду нечто большее, чем к Ване. Должна была испытывать, ведь он являлся моей парой. Так сказал Елиазар, но ведь я ничего о нём не знала. Была ли я готова ждать встречи со Стражем, не имея гарантии, что вообще его увижу? В той страшной реальности могло произойти всё что угодно, в том числе и ничего. И потому вероятность, что мы так и не столкнёмся в данном воплощении, тоже была высока. Равно как и вероятность, что мы погибнем, так и не узнав друг друга. Да и воспоминания, и сны о прошлом постепенно стирались за повседневными делами и заботами, тускнели от времени, и теперь я уже не была уверена, что всё это являлось правдой.

А Ваня существовал, он был настоящим, и та тайна, которая разъединила нас, теперь действительно нас объединяла. Свет хотел, чтобы мы расстались — и мы расстались. Но дальше нам необязательно было находиться врозь. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько дней, недель или месяцев, отведённых нам на земле, но мы могли бы вновь ощутить простое мирское счастье.

Однако имело ли это смысл?

Ведь всё изменится, когда начнётся Битва. Возможно, Ваня умрёт в первые минуты боя. Возможно, умру я, и все мои глупые мысли и любовные переживания умрут вместе со мной. Никто из нас не знал, что произойдёт даже через секунду. Так как мы могли на что-то надеяться и строить планы?

— Я… Не уверена, — наконец, произнесла я, отмахнувшись от переполнявших голову размышлений. — Я бесконечно тебе благодарна… Но… После того, что произошло… И после того, что произойдёт… Мы ведь оба можем не выжить… Или один из нас… Есть ли в этом смысл, тем более сейчас? С учёбой, с работой, с папой… У меня нет ни времени, ни сил… А нам они ещё понадобятся, ты же знаешь…

Я задохнулась, но так и не смогла произнести главные слова — я не смогла рассказать ему о Давиде. Да и стоило ли Ване о нём знать?..

— Лиз, я помогу тебе, — спокойно и уверенно ответил он. — Я рядом и я помогу.

— И ты бы хотел?.. — задала я несмелый вопрос, от которого что-то в груди тревожно ёкнуло.

Вместо ответа Ваня снова потянулся на заднее сидение.

Теперь в его руке появилась тёмно-красная роза — распустившаяся, с бархатистыми, мягкими лепестками. Парень молча протянул её мне, а я так же молча её приняла. Осторожно взялась за длинный стебель, но он оказался гладким — шипы были заботливо срезаны, чтобы я не поранилась. Не обязательно Ваней, а, скорее всего, девушкой в цветочном магазине, но всё равно это оказалось очень приятно. Я поднесла розу к лицу и вдохнула тонкий аромат из самого сердца цветка. Голова чуть закружилась, но не от запаха, а оттого, что я снова почувствовала себя нужной…

Нужной ему.

Лёгким движением руки он убрал выбившуюся прядь волос и заправил её мне за ухо. Я встрепенулась и увидела, что он был совсем близко…

— Может, попробуем снова? Сколько бы это ни продлилось, — почти прошептал Ваня.

Я закрыла глаза и нервно вздохнула, пытаясь справиться с охватившим меня волнением и смущением. Пытаясь понять, что же я на самом деле хотела ответить — да или нет… И в этот момент почувствовала лёгкое, почти невесомое прикосновение к своим губам, словно их случайно тронули крылья бабочки. Я распахнула глаза, встретившись с Иваном удивлённым и испуганным взглядом.

Но не отстранилась, а просто замерла.

Мне вдруг отчаянно захотелось живого человеческого тепла. Его тепла. Его крепких и надёжных объятий, которые столько раз не давали мне скатиться в бездну безумия…

Ваня снова коснулся моих губ — уже ощутимее и настойчивее. И я ответила. Робко, неловко и несмело, словно мы целовались в первый раз.

Я хотела ему ответить.

— Мне нужно ехать, — через некоторое время выдохнул он.

Я лишь сдавленно кивнула.

Не обращая внимания на риск промокнуть насквозь, Ваня вышел под дождь и открыл дверь с моей стороны, взял пакет и галантно предложил руку, чтобы я выбралась из машины. А затем мы вместе добежали до подъезда, низко пригибаясь под потоками воды, словно такой способ передвижения мог защитить нас от ненастья.

— Тебя проводить до квартиры? — спросил он, остановившись под навесом крыльца.

— Не нужно, я сама.

Ваня взял моё лицо в ладони, ещё раз осторожно коснулся губ и провёл пальцами по линии подбородка.

— До завтра, Лиз.

— До завтра, — прошептала я в ответ.

Пока я доставала ключи, пытаясь удержать в руках розу, пакет и сумку, Ваня, уже не спеша и не замечая ливня, вернулся в машину, завёл двигатель, и у меня за спиной раздался шум рассекавших лужи колёс. Я обернулась, случайно выронив связку из онемевших пальцев, и с досадой проводила его взглядом.

Двор опустел.

Однако я осталась стоять, отрешённо разглядывая пожелтевшие деревья и размокшие в лужах листья, вдыхая полными лёгкими холодный и сырой воздух и пытаясь унять бурю мыслей и чувств, которые наполняли голову и сердце. Так прошло несколько минут, пока меня, наконец, не пробил озноб. Он напомнил, что нужно было возвращаться домой, ведь ночевать на улице я всё равно не могла…

Сжимая мокрую связку ключей, я медленно преодолела несколько пролётов грязной, серой лестницы и оказалась возле входной двери. Чувство было такое, словно я забралась на вершину Эвереста: голова закружилась, лёгкие обожгло недостатком кислорода, а перед глазами всё поплыло. Возможно, не из-за плохой физической формы, а из-за бьющих через край эмоций, но, так или иначе, витать в облаках было некогда. Меня ждал бой, поэтому я глубоко вздохнула и открыла замок.

Перед глазами предстала всё та же картина: на диване мёртвым сном спал небритый и давно не принимавший душ отец, рядом валялась недопитая бутылка и стояла неизменная пепельница, окурки из которой уже вываливались во все стороны и пачкали потёртый ковёр. Даже на выдохе я ощутила стойкий запах перегара, пропитавший обои, мягкую мебель и шторы в маленькой квартире, и поспешила открыть все форточки, чтобы запустить немного свежего воздуха. После чего принялась за мытьё посуды. Когда с ней было покончено, температура в квартире приблизилась к нулевой отметке, но окна закрывать ещё не хотелось — слишком глубоко въелся ненавистный и тошнотворный запах. Я вернулась в зал и накрыла отца одеялом, чтобы не добавить к его запою ещё и пневмонию. Тот мигом свернулся в позу эмбриона и что-то невнятно проворчал, напомнив беспомощного младенца, сладко спавшего в своей колыбели.

Его вид пробудил во мне какие-то материнские чувства и вызвал приступ умиления, смешанный с изрядной долей жалости. Да, теперь я его жалела, ведь видела, как отец день за днём спивался от горя и терял связь с реальностью. Неважно, по своей воле или нет он выбрал такой путь. Он любил хотя бы маму, и этого мне было достаточно.

Я просто не могла его ненавидеть.

Повинуясь внезапному порыву, я погладила взрослого мужчину по голове, ощутив под ладонью холод сальных волос. А потом не удержалась и поцеловала его в лоб, как целуют маленьких детей…

Неожиданно тишину пронзил резкий и шипящий звук.

Я развернулась, взволновано пытаясь найти его источник, но им оказался обычный телевизор. В передаче началась реклама, которую специально делали намного громче, чтобы привлечь внимание, и, возможно, из-за этого я не заметила раньше, что он работал. Яркий свет на мгновение ослепил, прорезав темноту сгустившихся в квартире сумерек. На запылившимся экране, посреди сказочного леса заплясали маленькие, пухлые медвежата и запели песенку о готовом детском завтраке. Они раздражали своей пестротой и крикливостью и являлись сейчас такими же неуместными, как конфетти или воздушные шарики под потолком. Я схватила пульт, но случайно нажала не на ту кнопку и лишь переключила канал…

— Здравствуйте! В эфире новости, экстренный выпуск!

Я замерла, не в силах оторвать взгляд от экрана, и лишь нащупала позади себя кресло, чтобы не упасть на вдруг подкосившихся от страха и волнения ногах. Ладони мигом вспотели, хотя ещё секунду назад я хотела накинуть кофту, чтобы не замёрзнуть окончательно. Девушка, сидевшая на фоне динамичных, голубых декораций, выглядела очень серьёзной и быстро читала по листочку текст. А затем во весь экран показали снятые с дрона кадры — как от морской поверхности, прямо к стратосфере поднималось огромное облако пара, по форме напоминавшее дракона…