Крылья пепла

* * *

Вход в круглый за на самой вершине Тиэн, где приходили в мир многие из рода Терновника, Таэрен толкнул плечом. Каждая крупица дара была сейчас на счету. Ллориен лежала на руках обмякшей тряпичной куклой. Живот вздрагивал, Светоч слышал, как ей было больно, но у нее даже не было сил кричать. Голова запрокинулась, и из приоткрытого рта раздался едва слышный звук-шелест.

— Тьейш…

Таэрен осторожно опустил ее на ложе, больше похожее на алтарь, подхватил влажный горячий затылок и, усевшись в изголовье, устроил головку любимой у себя на сгибе руки.

— Тише, свет мой, я здесь, куда я от тебя… Тише…

Она была такой горячей. Кожа, будто подсвеченная огнем изнутри, отзывалась вспышкой на каждую судорогу. Ллориен поджимала колени и тянулась к животу, а он перехватывал хрупкие запястья и прижимал к груди. Сила уходила как в бездну…

Хиланлен ворвался в зал, растрепанный и одетый кое-как из неприметной дверцы с другой стороны — у целителя был свой вход, прямо из его личных покоев. Он тут же, без суеты и паники, доставал из скрытых в стене ниш давно подготовленные инструменты и артефакты и жутковатого вида емкость, похожую на колыбель, полную живого серебра.

— Владыка, — целитель стоял рядом, так близко как мог, исходящий от тиэни жар был невыносим, а поверхность ложа из ритуального малахита сделалась мягкой, будто плавилась. Одежды Ллориен расползались и таяли, как брошенные в костер лепестки. Волосы огненными языками стелились до пола, и тот же огонь тек из распахнутых глаз вместо слез. Вряд ли она видела и слышала кого-то кроме своего мужа. — Владыка, говори с ней, меня она не услышит. Она должна дышать…

— Хиланлен… она уходит…

— Дыши с ней… за нее дыши… Вдох…

Грудь приподнялась. Его-ее.

— Дыши с ней… Выдох…

Искры-звезды, как от потревоженных углей, взвились вверх, сорвавшись с приоткрытых растрескавшихся губ.

Целитель развел острые колени Ллориен. Кости просвечивали сквозь кожу, и Хиланлен видел плод, лежащий идеально, если бы не…

Пламя стелилось по полу, ползло водой вверх по стенам. Живое. Оно тоже дышало.

— Дыши за нее… Еще… Сейчас…

Плеснуло. Но вместо крови был огонь, кровь была огнем. Показалась головка. Накопители, которых на целителе была целая сеть и которых хватило бы, чтобы опрокинуть в бездну весь дворец, гасли один за другим, и ему пришлось по локоть окунуть руки в живое серебро, отрезая себя от потока, иначе…

— Еще… Выдох… — он чувствовал, как стягивает кожу на лице от жара. И немел от страха, что ему просто не хватит сил.

— Призови Исток, Владыка, — давясь обжигающим воздухом, прохрипел Хиланлен. Узкая головка младенца лежала в ладони. — Призови Исток! Сейчас!

— Я, — дрогнул раскаленный воздух, — и есть, шевельнулись плавящиеся от жара камни, — Исток! — гудела вода, которая есть везде. — Я… И она…

Лоза, золотисто-зеленая, пронизанная изумрудными и слепяще золотыми искрами, как стекающий из купели Истока живой поток, росла сквозь них, тянулась нитями, листьями и цветами снова и снова.

Но рассыпалось пеплом то, что растет, что дышит, что течет и веет, что угасает и дает жизнь, потому что явилось в небе великое знамение: жена, облеченная в свет, и муж, объятый тьмой. Обожгли они чрево небес и вспыхнув, пали на землю.

— Свет мой…

— Я с тобой, я всегда с тобой.

— Не дышит… она не дышит… — хрипел обожженным горлом Хиланлен, удерживая дитя, пуповина — огненная нить — распалась сама. — Пусть она позовет… Зови свою кровь, Владыка!

— Тэссхален… Таэсше хааллен[1].

И камень вспыхнул, и металл, и все, что было вокруг, когда в мир пришел огонь.

То, что осталось на расплавившемся от жара малахитовом ложе в коконе лоз, черных, но продолжающих упрямо расцветать красными пламенными цветами, не могло говорить, но им давно не нужны были слова, чтобы слышать друг друга.

— Отпусти, сердце мое… Не держи… Мне пора…

— Нам пора, родная…

— Сейчас, Тьейш…

— Сейчас… Смотри на меня, свет мой. Смотри на меня… Смотри…