Эти Чудовищные Узы

Глава 15

Настоящее

На следующее утро я просыпаюсь на полу своего балкона.

Сначала я не понимаю, где нахожусь. Я вскарабкиваюсь на ноги, и тут в ступню впивается острая боль. Я вздрагиваю, смотрю вниз. Осколки стекла. Вчера вечером я выпила больше, и теперь, судя по кровавому следу, стекающему по ноге, я только что наступила в него.

Мое лицо болит. Я потрогала челюсть, разминая ее. Я спала здесь, на твердом бетоне пола балкона.

Солнце встает, город только просыпается. Или ложится спать.

Стекло повсюду. В такие моменты я радуюсь, что у моего засранца брата есть целый штат домработниц. Часть меня хочет запустить руки в стекло, чтобы увидеть больше моей крови на этом балконе. Чтобы напомнить мне о Люцифере.

Но часть меня хочет никогда больше не думать о нем. Именно поэтому я так много выпила прошлой ночью, в одиночестве. И еще из-за того, что мой собственный брат чуть не убил меня.

Я хромаю в спальню, оставив балконную дверь открытой, чтобы впустить прохладный октябрьский воздух. Формально я не работаю до вечера Хэллоуина, если Джеремайя хочет, чтобы я избавилась от Люцифера. Но я не собираюсь быть такой доброй.

Сегодня я найду Джули и ребенка.

Сегодня я напомню Люциферу обо всех тех обещаниях, которые он дал год назад.

Но сначала мне нужно вытащить стакан из ноги и одеться. Потому что Джеремайе придется позволить мне сделать это по-своему.

Я захожу в ванную комнату, отделанную черным мрамором и больше, чем гостиные большинства людей. Взяв пинцет, я сажусь на край ванны и принимаюсь за работу, копаясь в коже, чтобы найти край осколка, который блестит в свете ванной.

Из-за крови трудно разглядеть все, но я нахожу хороший угол и зажимаю пинцет, готовый потянуть. Щепка крошечная, но она не может остаться там. Если это произойдет, я буду иметь дело не только с кровью на руках.

Я быстро выдергиваю ее, задыхаясь от облегчения, и подношу щепку к свету. Крошечный, зазубренный, болезненный. Я пытаюсь встать, но мир словно кружится вокруг меня. Я, конечно, не потеряла достаточно крови, чтобы у меня закружилась голова, но я обезвоженная и измотана. Я спотыкаюсь о стойку, отбрасываю пинцет и стакан и ловлю себя на мраморе.

Я включаю раковину, брызгаю водой на лицо, в рот.

Под глазами у меня красные круги, которые выглядят жутко. Серебро моей радужки на фоне прожилок глаз делает меня похожей на монстра из фильма ужасов. Я улыбаюсь себе.

Хорошо. Я хочу, чтобы Люцифер знал, что за ним идет монстр.

Я наклоняю подбородок вверх, рассматриваю состояние своего горла. Синяки уродливые, фиолетовые и синие пятна. Будь я проклята, если кто-нибудь еще раз положит руку на мое горло. Если только я сама этого не захочу.

— Доброе утро, сестренка.

Голос Джеремайи заставляет меня вздрогнуть, и я прикусываю язык, чтобы не закричать. Прикусываю его так сильно, что чувствую вкус железа.

Я смотрю на него в зеркало. Он прислонился к раме двери в ванную, скрестив руки. Он одет в черную рубашку с длинным рукавом и баскетбольные шорты. Пот увлажнил его темные волосы.

— Пришел навестить меня после утренней тренировки? — спрашиваю я, сохраняя ровный тон и оглядывая себя в зеркале. — Я чувствую себя особенной.

Затем я поворачиваюсь к нему, прислоняюсь к стойке и скрещиваю руки, подражая его позе.

— Или ты просто пришел закончить то, что начал прошлой ночью?

Его бледно-зеленые глаза не дрогнули. Он держит мой взгляд. Ничто в нем не говорит о том, что он чувствует себя плохо из-за того, что сделал прошлой ночью. Я все еще думаю, что он, вероятно, сожалеет о том, что я потеряла голову.

— Если бы я хотел твоей смерти, Сид, ты была бы мертва.

Я не могу с этим спорить. Я уверена, что это правда. По крайней мере, он верит, что это правда.

— Тогда почему ты здесь?

Он смотрит на пол, на кровавый след от моей ноги, которая все еще кровоточит. Пластыри — не самая моя любимая вещь, и я хотела сначала принять душ.

— Что случилось? — спрашивает он, наклоняя голову.

Мне хочется ударить его об стену. Я пожимаю плечами.

— Несчастный случай.

Он поворачивается, смотрит на открытые балконные двери, несомненно, видя снаружи осколки стекла. Он вздыхает и снова смотрит на меня.

— Долгая ночь?

Я смеюсь.

— Мой брат пытался убить меня. Меня тащили в мешке для трупов, потому что он мне не доверяет. А мое горло похоже на грозу. Так что, да, — я поднимаю одно плечо, лениво пожимая плечами, — наверное, можно так сказать.

Он улыбается. Это выглядит странно искренне.

— Гроза? — повторяет он, переводя взгляд на мое горло.

Я сглатываю.

— Да. Черно-синяя, с ударами ослепительного света, напоминающая мне, почему лучше держаться подальше от гроз.

Он молчит мгновение, а потом делает шаг ко мне, задирает подбородок и смотрит в потолок. Он собирается сказать что-то, чего не хочет говорить. Интересно, оставил ли он своих охранников снаружи именно по этой причине? Или, может быть, они находятся в моем фойе и следят за каждым словом. Интересно, как сильно они смогут издеваться надо мной и что им сойдет с рук теперь, когда мы с Джеремаей снова враждуем.

Но мы всегда враждовали.

— Что бы ты ни хотел сказать, брат, выкладывай.

Он наклоняет голову вниз и держит мой взгляд.

— Мне жаль.

Я не могла расслышать его правильно. Я хмурюсь, качая головой.

— Не совсем уловила.

Он засовывает руки в карманы.

— Я не собираюсь повторять это снова, Сид. Но прошлая ночь зашла слишком далеко. Этого не должно было случиться.

Я не совсем уверена, что у моего брата нет припадка. Он не может иметь в виду то, что говорит. Я качаю головой, ища его угол зрения. Жду следующего вопроса. Следующей вещи, которая придаст всему этому смысл.

Но все становится еще более странным.

Он дергает головой к краю ванны.

— Сядь, — говорит он.

— Нет.

Он закатывает глаза и проталкивается мимо меня в гардеробную рядом с моей ванной.

— Где твои медицинские принадлежности?

Я фыркнула.

— Медицинские принадлежности? У меня их нет.

— Пластыри? Ничего? — спрашивает он, роясь в шкафу, где есть обычные вещи, такие как прокладки и тампоны, но нет медицинских принадлежностей. Прежде чем я успеваю сказать ему, чтобы он отвалил, он находит коробку с пластырями, которую я, должно быть, припрятала у стены в шкафу.

Он вытаскивает их с улыбкой, а затем оглядывает остальную часть моего шкафа. Он не забит до отказа, но то, что там есть, это множество толстовок, джинсов и кроссовок.

— Тебе нужно больше денег? — спрашивает он меня, нахмурившись. — Эта одежда… это буквально все, что ты носишь? — он дергает за рукав ярко-розовой толстовки.

— Отвали, — говорю я, наслаждаясь возможностью.

Он цокает языком и отпускает толстовку, снова становясь у ванны.

— Давай, Сид, сядь там, пожалуйста.

Пожалуйста.

Мой брат никогда не говорит — пожалуйста. Я вскидываю руки, размышляя, может, его следующая тактика — утопить меня в ванне, и сажусь на край, протягивая босые ноги в пустой фарфор.

Он выскальзывает из туфель и носков и перешагивает через меня, садясь на противоположный край, ближе к стене. Он берет с карниза мочалку и кладет коробку с пластырем.

— Вот, — говорит он, указывая на свое бедро. — Подними ногу.

— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я, не двигаясь с места, прислонившись к стене напротив него, ногами твердо стоя в ванне. — Ты что, собираешься впрыснуть яд в мой порез?

— Ты действительно испытываешь мое терпение, Сид. Просто отдай мне свою гребаную ногу.

Вот он. Настоящий Джеремайя проглядывает.

Я осторожно поднимаю ногу, осматривая засохшую кровь и мокрую кровь, все еще текущую из внутреннего свода. Я ставлю пятку на его бедро, и он тянется включить кран, проверяя температуру воды. Когда она становится достаточно теплой, он подставляет под нее мочалку, прополаскивает ее, а затем, осторожно, начинает мыть мою ногу.

Я никогда не знала, что мой брат может быть таким осторожным. Я никогда не знала, что он может быть нежным, никогда.

Мы сидим в тишине, пока он работает, белая ткань становится красной. Он прополаскивает ее и начинает все сначала. Когда засохшая кровь убрана, он снова прополаскивает ее, а затем прижимает ткань к ране, осторожно надавливая, останавливая кровь.

Я скрещиваю руки на груди. Что-то тугое стоит у меня в горле, и я сглатываю, прежде чем заговорить.

— Зачем ты это делаешь? — наконец, мне удается спросить.

Он не поднимает глаз от моей ноги, ткань все еще прижата к ране.

— Я должен был лучше заботиться о тебе, — тихо говорит он.

Я застываю. Он замечает, и одной рукой, все еще держа тряпку, другой мягко рисует круги на моей лодыжке, затем проводит рукой по икре, массируя ее. Его рука возвращается вниз, затем снова вверх, и я медленно расслабляюсь от его прикосновений.

— Я должен был быть лучше, — продолжает он. — Я должен был найти тебя, когда мы были разлучены, — он, наконец, встречает мой взгляд. — Я прошел через ад, Сид. Но я даже не знаю, через что прошла ты. Куда ты пошла. Я пытался найти тебя, когда освободился. Когда я нашел свое место среди Несвятых.

Я смотрю, как он сглатывает, и думаю, насколько правдивы его предания. Убил ли он свою семью? Заперли ли они его в клетке? Впервые, насколько я помню, мое сердце болит за брата.

— Я долго искал тебя. Я знал, что ты каким-то образом добралась и до Северной Каролины, — он качает головой, вспоминая это чудо. Он вздыхает. — Я всегда помнил, что ты любила Хэллоуин, когда была ребенком.

Так и есть. Я умоляла нашу маму водить меня за костюмами каждый год, с тех пор как я научилась говорить. Она никогда этого не делала, но я находила по всему дому всякое дерьмо, чтобы быть ведьмой, или кошкой, или кем угодно, но только не собой.

— Когда я нашел тебя в психушке… — он выдохнул и покачал головой, наконец убрав тряпку с моей ноги. Кровотечение остановилось, но я не двигаюсь. Он продолжает держать меня за лодыжку. — Я не знал, что это ты, до этого. Если бы я знал… я бы никогда не отпустил тебя, Сид. Я бы никогда не позволил Люциферу заполучить тебя, — имя лидера Несвятых прозвучало как рык. — Люцифер был худшим из нас. И я был так зол. Так чертовски зол, что позволил тебе добраться до него. Что это заняло у меня так много времени.

Я прикусила губу, слезы наворачиваются на глаза. Я грубо провожу рукой по лицу, пытаясь сдержать их. Он выстрелил из пистолета прямо над моей головой, только прошлой ночью. Я ищу в этом подвох, потому что правда в том, что… я хочу, чтобы то, что он говорит, было правдой. Я хочу старшего брата. Настоящего. Который заботится. Который не позволит таким, как Кристоф, наложить на меня свои грязные руки.

— И я выместил все на тебе, — говорит он. — Я наказал тебя трупами и смертью, потому что я был в ужасе, что это будешь ты, если не будешь осторожна. Я боюсь, что они придут за тобой. Они никогда не прощают. И я собрал всю ту боль, которую я испытывал к тебе, все сожаления, которые я испытывал по отношению к тебе, и я просто выплеснул их. На тебя.

Его глаза блестят. Я никогда не видела, чтобы мой брат плакал. Я никогда не видела, чтобы он был близок к этому. Но его зеленые глаза блестят от слез. Он снова гладит мою лодыжку, зажав губы между зубами, прежде чем выпустить нетвердый вздох.