Эти Чудовищные Узы

Глава 5

Настоящее

— Если ты еще раз дотронешься до меня, я тебя убью.

Это не совсем пустая угроза, но судя по тому, как Кристоф смеется из своей ванной, вполне возможно, что так оно и есть.

Он все-таки отвез меня домой, связанную, на заднем сиденье черного внедорожника, на котором Джеремайя всегда возит меня смотреть на свои убийства.

Я привязана к стулу, на мне только белая футболка на три размера больше, и в данный момент я ни под чьей защитой — мой ублюдочный брат приказал всем охранникам покинуть зал Кристофа — но я далеко не беззащитна.

После ночи Хэллоуина год назад я убедилась, что больше никогда не буду беззащитной. Я щелкаю лезвием ножа-бабочки в моих руках, который я успела взять в машину и спрятать от Кристофа, потому что он тупее гребаного камня.

Кристоф продолжает чистить зубы, и, не сводя с него глаз, я начинаю пилить веревку, которой он обвязал мои запястья.

Эта комната отвратительна.

Она, как и все комнаты в доме Рейнов (дом дождя), слишком большая, со слишком большим количеством удобств. Дом моего брата раньше был отелем, и он купил его еще до того, как он начал функционировать как отель. Он позволил предыдущим владельцам построить его, продать, инкрустировать полы позолоченным мрамором, потолки зеркалами вровень с кроватью, а стены телевизорами с плоским экраном, а затем заключил с ними сделку.

То есть он угрожал убить их и дал им миллионы долларов в обмен на их исчезновение и молчание. Они покинули Александрию, вероятно, бежали на север в Вирджинию. Если бы они были умными, они бы до сих пор не были в Северной Каролине.

Джеремайя Рейн — головорез самого богатого сорта. Лидер и жрец Ордена Дождя. Он жесток. Мерзкий. Порочный. За последний год он подталкивал меня к краю столько раз, что и не сосчитать. Я никогда не думала, что он позволит использовать меня в качестве секс-игрушки. Но мы были в разлуке гораздо дольше, чем вместе.

У него явно не развились те братские чувства ко мне, которые должны были бы быть.

Я не думаю, что у него когда-либо возникали какие-либо чувства к кому-либо.

Ходят слухи, что его приемные родители заперли его в клетке после того, как усыновили его из Калифорнии, где мы родились. Якобы, после того, как он убил своих братьев и сестер и своих родителей, он унаследовал их миллиарды, а затем стал Несвятым, прежде чем предать их. Он никогда не подтверждал эти слухи.

Но и не опровергал их.

Сейчас я знаю только то, что Орден Дождя занимается убийствами, наркотиками и всем, что может принести больше денег в его руки. Мое собственное вознаграждение скудно, учитывая, что я не делаю ничего, кроме того, что говорит Джеремайя. Но я ни в чем не испытываю недостатка.

Кроме как сейчас, блядь.

Кроме как прямо сейчас, блядь.

Прямо сейчас, блядь, мне нужен кто-то, чтобы прибраться за яйцами Кристофа. Я бы никогда не использовала это лезвие против своего брата.

Но против любого другого — точно.

Я держу руки за спиной, хотя сейчас они свободны. И я жду.

Я жду, пока Кристоф почистит зубы, сплюнет жидкость для полоскания рта в раковину, возьмет полотенце из кучи на полу, чтобы обернуть его вокруг талии. Затем он переводит взгляд на меня. Между нами стоит кровать. Калифорнийский кинг, то, что когда-то, вероятно, было белыми простынями — очевидно, он отказался от уборки в этом месте — и россыпь оружия. В основном пистолеты. Несколько ножей. Наручники. Не знаю, предназначены ли они для плохих парней или плохих девушек, а может, и для тех, и для других.

Я смотрю на свое отражение в зеркале над нашими головами.

Мои серые глаза замазаны тенями, короткие волосы одновременно в беспорядке, но все еще держатся прямо. В этом зеркале я выгляжу скелетом, так выгнув шею назад.

Я вздрагиваю. Это напоминает мне о прошлом Хэллоуине.

О Люцифере.

Я отгоняю эту мысль.

Мои голые бедра бледные. Все мое тело бледное.

Все здесь имеет оттенок белого.

Но вот-вот все окрасится в красный.

Кристоф не спеша расхаживает возле кровати, позволяя полотенцу соскользнуть с его чересчур мускулистого тела. Я понятия не имею, сколько Кристофу лет. Я даже не уверена, что Кристоф знает, сколько лет Кристофу, но если бы мне пришлось гадать, то, вероятно, около тридцати. Не слишком стар, чтобы трахать 20-летнюю, но достаточно стар, чтобы знать, что изнасилование — это серьезное преступление. Но все, что делает семья Рейн и их сообщники — серьезное преступление.

Черт, мы только что оставили труп.

Кристоф остановился в нескольких футах от меня, выровняв свой взгляд.

— Тебе лучше знать, что нельзя так разговаривать с мистером Рейном. Отказывать ему.

Я сплюнула на пол.

— Мистер Рейн? — передразнила я его. — Он забрал твои яйца?

Он сужает глаза в мгновенном гневе, но прежде чем он бросается на меня, он решает, что лучше сделать это. Вместо этого он подносит руку к своему члену, поглаживая себя.

Я впервые оцениваю его.

Он, что неудивительно, большой. Кристоф большой. Он только подходит.

Но я не хочу его.

Я присвистываю, притворяясь, что впечатлена.

На самом деле у него хватает смелости улыбнуться, как будто это между нами в любой момент может стать согласием.

Затем он делает шаг вперед.

Я сохраняю улыбку на лице.

Еще один шаг.

А затем я делаю выпад в его сторону.

Лезвие находит его бедро, и я сильно втыкаю его, погружая до самой рукояти, прокладывая себе путь через мышцы и сухожилия. Это первый раз, когда я наношу удар настоящему человеку из плоти и крови, а не манекену, на котором Джеремайя позволяет мне тренироваться. И хорошая новость в том, что я делаю это хорошо.

Кристоф не ожидает этого.

На мгновение он просто стоит на месте. Я поднимаю на него взгляд и вижу удивление в его голубых глазах, когда он смотрит на лезвие, торчащее из ноги. Кровь заливает вход, но на секунду мы оба застываем. Я от странной смеси адреналина, текущей по моим венам, пьянящей и опьяняющей, а он, надеюсь, от боли.

Затем я выдергиваю лезвие.

Он кричит, хотя для Кристофа это больше похоже на рев.

— Ты сука! — шипит он, его руки лежат по обе стороны от массивных бедер. Я обегаю его, используя свой шанс, пока он у меня есть, лезвие в моей руке. Кристоф может быть огромным, а я — маленькой, но именно в этом мое преимущество. В беге.

Единственное, чего я не могла сделать в ту ночь Хэллоуина.

Я перепрыгиваю через его стопку грязного белья, мои босые ноги хватаются за мраморный пол, когда я приземляюсь. Я проскочила через гостиную в помещение, которое служит кухней. Дверь прямо там, и Кристоф не отстает от меня. Он, конечно, приделал цепочку на дверь, любезно предоставленную проклятыми строителями отеля, но это займет у меня две секунды, а потом другой замок откроется автоматически, когда я потяну за ручку.

Я не смею оглянуться, но слышу, как он идет за мной.

Нож все еще зажат в одной руке, покрытой кровью. Другой рукой я нащупываю цепочку и сдвигаю ее назад. Мои руки дрожат. Не столько от страха, сколько от волнения.

Но такое волнение заставляет меня думать о Люцифере.

А мысли о Люцифере ни к чему не приводят.

Цепочка ослабевает. Я тянусь к серебряной дверной ручке, улыбаясь, как дьявол. Я буду свободна. Как только я окажусь в коридоре, Кристоф ни за что не успеет спуститься по лестнице раньше меня. Я пойду к Николасу. Он никогда не станет напрямую нарушать приказы моего брата, но он также никогда не позволит кому-то причинить мне боль, да еще прямо у него на глазах. Кроме того, Николас не любит Кристофа.

Я нажимаю на рычаг. Но моя ошибка в том, что я не рассчитала время, которое потребуется, чтобы открыть тяжелую дверь.

Когда я дергаю, что-то жжет мне кожу головы, и я рывком отступаю назад.

— Ты не покинешь эту комнату, пока я не закончу с тобой, — рычит Кристоф.

Я теряю опору, мои колени тяжело падают на мраморный пол. Кристоф дергает меня за волосы, пока я не оказываюсь перед ним, на его лице улыбка. Мне хочется блевать.

Кровь хлещет из его бедра, но он, кажется, уже не чувствует раны. Он даже не пытается остановить поток крови. Вместо этого, одной рукой по-прежнему путаясь в моих волосах, он тянется другой к моему горлу, рывком поднимает меня на ноги и прижимает к двери. Той самой, от которой я почти сбежала.

Почти.

Я выхватываю нож, готовая вонзить его в его живот. Мне все равно, если он умрет. Кристоф ничего для меня не значит. Никто для меня больше ничего не значит.

Но он хватает меня за запястье, отпуская мои волосы. Моя кожа головы все еще горит, голова кружится от того, что он ударил ее о дверь. А теперь мое запястье дрожит в его руке, его пальцы легко обхватывают меня.

— Опусти нож, Сид, и я буду полегче с тобой, — ворчит он, его голос слаб.

Рана все-таки дает о себе знать. Его команда потеряла свою обычную язвительность.

— Нет, — говорю я, даже когда он прижимает мою руку к двери под неестественным углом. Он сломает ее, если я не отпущу.

Но ему придется это сделать.

Потому что я ни хрена не отпущу.

— Сид, — дышит он мне в щеку, рука все еще сжимает мое горло. Я едва могу дышать. — Я не хочу причинять тебе боль.

Я подавляю смех, но не могу найти слов, чтобы сказать, что он уже причиняет мне боль. Я расслабляюсь на секунду, позволяя ему думать, что борьба угасла во мне. Предсказуемо, его хватка на моем запястье ослабевает.

Я дергаю его вперед, направляя нож в его сторону.

Он останавливает меня.

Я кричу так громко, как только могу, звук пронзает мои собственные уши. Он не отпускает. Он только снова прижимает меня головой к двери, мои ноги болтаются на полу в его хватке.

Всхлип прорывается у меня из горла. Но я сжимаю зубы, не давая ему вырваться наружу. Я не буду плакать из-за этого идиота. Даже когда его пальцы крепче сжимают мое горло, я не позволяю слезам вырваться наружу.

Он медленно позволяет мне сползти на пол, его дыхание становится все более затрудненным от потери крови и ножевого ранения. Но даже несмотря на это, он отжимает мои пальцы от ножа, и я должна позволить ему это. Я едва могу дышать с его рукой на моей шее. Он роняет нож на пол. Я слышу его стук, слышу его дыхание, слышу стук своего сердца в ушах.

Он тянется к моему бедру, его рука сжимает его. Я хочу убить его. Я ни с кем не была уже год. Со времён Люцифера. С тех пор, как я была Лилит.

Его рука поднимается выше, но прежде чем он успевает коснуться меня там, раздается стук в дверь у меня за спиной. Громкий, требовательный. Семь быстрых ударов подряд.

Он замирает, и я тоже.

— Если мне снова придется стучать, я убью вас обоих, — холодный голос моего брата.

— Черт, — ругается Кристоф под своим дыханием, но отпускает меня, и я падаю на пол, пытаясь отдышаться, моя рука тянется к шее, потирая горящую кожу. Я отползаю в сторону, прежде чем Кристоф успевает ударить меня дверью, когда он открывает ее.

Я слышу смех брата раньше, чем вижу его.

— Я знал, что она тебе не позволит, — бормочет он. Дверь захлопывается, и он поворачивается ко мне, его глаза смотрят на мою руку у горла. Они слегка сужаются. — Вставай.

Кристоф держит язык за зубами, но мои глаза находят его, и он в ярости. У него также идет кровь и ему больно, и он упирается в стену в фойе и опускается на пол, не потрудившись прикрыться передо мной или моим братом.