Эти Чудовищные Узы

Глава 16

Настоящее

Я опрокидываю в себя вторую порцию виски.

Бруклин потягивает что-то ярко-фиолетовое и крутит бумажную соломинку в своем стакане. Мы сказали друг другу около трех слов с тех пор, как сидим здесь, и я жду, когда она перейдет к делу. Чтобы сказать мне то, что я хочу услышать, чтобы я могла уйти от нее. Это нечестно по отношению к ней, моя неловкость рядом с другими женщинами. Это нечестно по отношению к женщинам вообще. Но вот мы здесь.

Я прошу барменшу, Монику, налить еще одну рюмку. Моника качает головой, ее губы растягиваются в улыбке.

Она приносит рюмку на стол, ставит ее и складывает руки на груди.

— Вы, Рейны, одинаковые, — говорит она.

И я, и Бруклин смотрим на нее.

Я вздрагиваю от этих слов. Она заправляет за ухо прядь волос медового цвета, которая выпала из ее низкого хвоста. Она подталкивает рюмку ко мне. Ее руки лежат на столе, а я отбрасываю рюмку назад, наслаждаясь ожогом, зная, что и она, и Бруклин наблюдают за мной.

— Нет, не одинаковые, — отвечаю я ей, ставя рюмку на стол.

Она вскидывает бровь, складывает руки. Ей, наверное, около тридцати, если не больше. Я понятия не имею, как она оказалась на работе у Джеремайи. Я не знаю, как большинство его людей пришли к нему на работу, но, полагаю, у всех нас была одна общая черта: мы были бездомными. Он забрал нас с улиц и поместил в эту шикарную тюрьму.

— Посмотри вокруг, Сид, — говорит Моника, оглядывая пустой бар и ненадолго встречаясь взглядом с Бруклином. — Твой брат такой же. Пьет в самое неподходящее время.

— В неподходящее? — спрашиваю я, качая головой. — Такого не бывает.

— Согласна, — говорит Бруклин, рассматривая свои ногти и делая глоток из своего фиолетового напитка. У нее стрижка пикси для отбеленных блондинок, и она взъерошивает ее рукой, а голубые глаза возвращаются к Монике.

Моника улыбается, и ее глаза загораются от этой улыбки. Она могла бы стать чем-то большим, чем барменша моего брата, если бы захотела. Я знаю, что ей, как и всем остальным здесь, хорошо платят. Но все равно, она красивая. Она могла бы стать моделью. Актрисой.

Но, возможно, она вообще не хотела быть никем из этого.

— От своих демонов не убежишь в бутылке, Сид, — тихо говорит она. Она поворачивается к Бруклин. — Это касается и тебя.

Я хмурюсь.

— Кто сказал, что я бегу? — я кручу рюмку, наблюдая, как она отражает слабый свет бара.

— Только бегуны тонут.

Я вздыхаю.

— Разве ты никогда не слышала о Железном человеке? Эти люди, наверное, не согласятся.

Она закатывает глаза и шлепает тряпку для уборки, которая была у нее на плече, на стол между нами.

— Ты знаешь, что я имела в виду, — поддразнивает она.

Я пожимаю плечами.

— Может быть.

Она подмигивает мне и поворачивается, направляясь обратно к бару.

Три рюмки согрели меня. Я кладу руки на стол и наклоняюсь к Бруклин, которая потягивает свой напиток. Она только наполовину закончила. Ей нужно поторопиться.

— Расскажи мне, — требую я. — Расскажи мне о гребаных Несвятых, пока я не сошла с ума.

Она жует соломинку, облизывает свои пухлые губы, а затем откидывается на спинку стула. На ней огромные серебряные серьги-обручи, и сейчас она возится с одной из них. Она красива, что неудивительно. У моего брата такой типаж.

Наконец она вздыхает и скрещивает руки.

— Несвятые действительно владеют Александрией, — говорит она, повторяя слова Риа, сказанные год назад. Я ничего не говорю. Я хочу услышать все это. Она смотрит в окно, на ухоженную лужайку позади особняка Рейн. — Дети из Общества шести, — она пожимает плечами, по-прежнему не глядя на меня. — Общество состоит из разного рода богатых задниц. Председатель инвестиционного конгломерата, руководители компаний с миллиардными оборотами, наследники состояний, которые поставили бы вас на колени, — она качает головой. — Неважно, на самом деле. Дети хуже родителей.

Я взбалтываю остатки в своей рюмке. Там нет ничего, кроме нескольких капель виски, но у меня возникает желание слизать все это. Я сопротивляюсь.

— Откуда ты все это знаешь? — спрашиваю я Бруклин. Очевидно, есть вещи, которых я не знаю о своем брате, но я не могу представить, что он мог рассказать ей что-то из этого.

Она встречает мой взгляд.

— Я сестра Мейхема.

Я перестаю возиться со своим бокалом.

— Что? — спрашиваю я, уверенная, что неправильно ее расслышала.

Она вздыхает, постукивает своими идеально наманикюренными ногтями по столу.

— Мейхем — один из Несвятых…

— Я знаю, кто он, — говорю я, отмахиваясь от ее объяснений. Она кажется удивленной тем, что я знаю, но ничего не говорит. Интересно, что мой брат рассказал ей о том, как он нашел меня? — Но ты… тогда какого хрена ты здесь?

Она хмурится.

— Мы с Мейхемом любим друг друга гораздо меньше, чем Джеремайя и ты.

Что означает, что они должны очень, очень ненавидеть друг друга.

Я вскидываю бровь, ожидая, что она продолжит.

— Он мой старший брат. Я всегда пыталась следовать за ним на церемонии Несвятых. Однажды ночью я пошла на Смерть любовника, когда мне было пятнадцать, а ему семнадцать. Я улизнула, пошла за ним в парк, — она замолчала, проведя губами между зубами. Интересно, ее история такая же хреновая, как и моя. — Я попала к Атласу, дала Клятву Смерти. Но я надела маску, закрыла все лицо. Атлас не знал, что это была я, сестра его кровного брата, — она качает головой и вздыхает, глядя в потолок. Я удивляюсь тому, как много мой брат передал ей.

А потом я понимаю, почему мой брат держит ее рядом. Возможно, она — источник информации.

— Когда Атлас узнал, после того, как он, гм, сбил с меня маску, он сразу же рассказал Мейхему, — она закрывает глаза. — Мейхем вышел из себя, — шепчет она. — Избил Атласа на карусели в парке Рэйвен. Его кровь была повсюду. Потом Мейхем рассказал моему отцу. Мой отец… он выгнал меня.

Я чувствую ярость во мне от ее имени. Я думаю об истории Риа, о карусели. Оказывается, это была чертова правда.

— Что? — спрашиваю я, хлопая ладонями по столу. — Почему?

— Девочек не пускают к Несвятым. Они как… масоны, понимаешь? — спрашивает она, снова глядя на меня. Она подносит свой напиток к губам, но не делает ни глотка. — И чтобы я была запятнана одним из них…

— Запятнана? — выплевываю я, снова и снова злясь. — Какого хрена?

Я вижу, как Моника смотрит на нас из-за барной стойки, где она оттирает чистое место. Но что еще она должна делать? Это пустой бар. И я точно не собираюсь понижать голос.

— Слушай, Сид, я знаю, что ты была… эскортницей… — она говорит это так, будто это грязное слово. — Но моя семья, Асторы, мы не… это просто не принято для девушек. Они старой закалки.

Я сглатываю гневный ответ, который у меня на это есть, и пытаюсь сопереживать. И обнаруживаю, что не могу.

— Но разве это не было бы хорошо, если бы ты трахнула одного из Несвятых? Это ведь суперсекретный клуб для непослушных богатых мальчиков. Твой брат был в нем. В чем проблема?

— Проблема в том, что там никто не трахает ничью семью без разрешения. Я заставила Атласа нарушить его собственную клятву Мейхему.

Я вижу, как в ее глазах блестят слезы. Это дерьмо — полный пиздец. Это бессмысленно. Но я проглатываю все это. От того, что я скажу это сейчас, не будет никакого толку. Либо Бруклин поймет, либо нет. Но бесполезно спорить с ней о том, что ее семья сделала с ней какое-то дерьмо.

— А где в этой картине фигурирует мой брат? — тихо спрашиваю я. Это то, что я действительно хочу знать. Я понимаю, что Несвятые в жопе. Я знаю, что они любят клятвы на крови. Я знаю, что они женоненавистники. Я просто хочу знать, как Джеремайя Рейн оказался с ними, хотя родился на другом конце страны. — Я имею в виду, что все они — семьи старой школы из Александрии, верно?

Она кивает, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Да, — фыркает она, делая глоток своего напитка, затем опускает его, вертя стакан. — Да, это так. Но последняя приемная семья твоего брата была отсюда. Они были богаче всех остальных, кроме семьи Люцифера.

Ее глаза переходят на мои при упоминании его имени. Я не комментирую. Конечно, Люцифер был бы самым богатым среди них.

— Он действительно убил их? — спрашиваю я. Потому что если мой брат убил такую богатую семью, я понятия не имею, как он, блядь, еще не в тюрьме.

Шокированная до глубины души, она кивает.

— Он убил их. И кровных детей.

Мой рот открывается.

— Что?

Это не совсем вопрос.

— Когда ему было семнадцать. Они оставили его под замком на две недели, — объясняет она, и моя кровь холодеет. — Но не их дети. Он им просто не нравился. Может быть, потому что у него всегда были неприятности в школе. Плохое отношение, — она немного смеется над этим, и я тоже. Я даже не знаю, почему. Это не смешно. Мое сердце болит за брата, но я все равно не могу остановить смех.

— Одна из девушек — кстати, обе они были старше его, девятнадцатилетняя и двадцатилетняя — выпустила его, а он схватил пистолет из спальни приемного отца и застрелил их всех, — она пожимает плечами. — Согласно завещанию, деньги достались ему, потому что семья была чертовски глупа и никогда не обновляла завещание. Оно просто досталось остальным детям, включая его, поровну. Он был единственным, кто остался. Он нанял хорошего адвоката. Самооборона. Дело даже не дошло до суда. Потому что вот что могут сделать такие деньги.

— И после этого Несвятые просто впустили его?

Она смеется.

— Ты шутишь? Они бы убили, чтобы заполучить его. Я тогда уже была на улице…

— На гребаных улицах? — спрашиваю я, недоумевая. Я знала, что она сказала, что отец выгнал ее, но…

Она кивает, губы снова дрожат. Это явно больное место для нее. Я не могу ее винить.

— Да, — говорит она, — они выписали меня из завещания и дали мне несколько тысяч на гостиницу, вот и все.

Я затаила дыхание.

— Ничего себе, — говорю я, потрясенная. — Продолжай.

Она хмурится, но продолжает.

— Он был нужен Несвятым. Они все более или менее ненавидят своих родителей. Они думали, что то, что он делал, было круто. Но, очевидно, он всегда был на виду. И хотя к тому моменту, как ты появилась, он уже несколько лет был внутри, он все еще не был полностью одним из них. Эти ребята выросли вместе. Они основали Несвятых, когда были еще детьми, и их родители поддерживали это. Даже поощряли. Так что Джеремайя не совсем вписывался. А ты… ну… когда он увидел, что Люцифер сделал с тобой… — она понижает голос, как будто это уберет чертову дыру в моем сердце. — Он не мог больше оставаться с ними. Он ушел, после той ночи. Он не имел с ними ничего общего. У него уже было это место, у него уже были свои люди, которые были преданы ему, а не Несвятым. Он стал Орденом Дождя, и, — она пожимает плечами, — вот мы здесь.

Я сижу в тишине, давая всему этому перевариться.

Это не имеет смысла.

Есть вещи, которые я до сих пор не понимаю.

— Почему они пришли за ним? За тобой? — спрашиваю я, жестом указывая на нее. Узнав, что Мейхем — ее брат, я просто с ума сошла. Это делает поджог ее дома еще хуже.

— Я удивлена, что они так долго тянули. Но ты не можешь просто так уйти из такой банды и выжить, чтобы рассказать об этом, Сид. Они пришли за мной как предупреждение. Я встретила Джеремайю в одном из его клубов. У них были глаза и уши по всему городу. У них есть глаза и уши по всему городу. Я мертва для Мейхема. Он бы не потерял сон после того, как сжег мой дом.