Личная помощница для мажора

Глава 14

Деревья на улице казались зловещими, так же, как и вся атмосфера вокруг. Облака на небе сгустились, темень становилась всё более осязаемой. Мне и правда думалось, что теперь нам не удастся попросить помощи ни у кого, кто мог бы быть сейчас рядом. Ни у кого вообще. Мы здесь одни, в этой страшной темноте, в этом диком кошмаре.

Мне ещё никогда не было так холодно. Мне ещё никогда не было так страшно. Самой последней точкой моего страха стал тот момент, когда нас разделили с Еленой Борисовной. Её усадили в Глинтваген, предварительно развязав руки, вынув кляп изо рта. Она выглядела бледной, несчастной, едва живой. Стоя перед джипом, Кристина проверяла документы в сумочке Елены Борисовны, затем она закинула её к ней на заднее сиденье, где возле нее сидел один из парней.

Они ждали нас. Мы с Гришей должны были уехать первыми. Я не знала, подкуплена ли охрана КП или нет, но я так поняла, что у них всё на мази. Однако, за территорией любой пост ДПС теоретически мог обернуться для Гриши проблемой. Впрочем, решил проблему он очень просто – уложил меня в холодный багажник своего серебристого седана. Багажник был практически пустым – бита, чемодан с инструментами, бутылка с водкой. Вот и всё. Хорошо, что мне позволили одеться. Пуховик и сапоги. Хорошо ещё, что на мне был свитер. Однако руки мерзли, и пальцы индевели, особенно перевязанные липким скотчем.

Я лежала в багажнике. Пока он был открыт, я наблюдала через съехавшие на бок очки за одним из парней, а ещё за Кристиной и Гришей. Они стояли возле машины и обсуждали что-то поводу аэропорта.

- Так, ладно. Надо ехать, - сказал Гриша, затем достал из кармана скотч и складной ножик.

- Вот именно, - недовольно буркнула Кристина. – Вы мне уже надоели.

Гриша обмотал скотчем мои ноги у щиколоток. К моему счастью, руки были связаны передо мной, а не за спиной. Отрезав кусок скотча, он наклонился ко мне.

- Ну, все, сладенькая, пока-пока.

Он чмокнул меня в губы и заклеил рот скотчем. Подонок. Знал бы Олег про всё это – убил бы его.

- Желаю побыстрей замерзнуть, Катюша!

Кристина, послав мне воздушный поцелуй, направилась к Глинтвагену и села на переднее сиденье рядом со вторым парнем из компании Гриши.

Больше я ничего не увидела. Гриша захлопнул багажник, и этот страшный хлопок, эта навалившаяся темнота, теснота вокруг, скованность движений и ужас начали порождать во мне паническую атаку. Только мысль о ребенке и мысль о том, что часы все ещё у меня в хвосте, дали мне возможность взять себя в руки и правильным дыханием усмирить свой ужас. Я дышала, закрыв глаза, дышала, отключаясь от всего мира. Я старалась расслабиться, успокоиться. У меня получалось с трудом. Но получалось. Хлопнула дверь, загудел мотор седана. Запах выхлопа ударил в нос. Машина поехала спустя минут пять, хотя мне показалось, что прошло не меньше часа.

В багажнике здорово трясло, но только на колее, как только мы выехали на трассу – тряска закончилась, сменившись лишь вибрацией. Я ощущала себя просто невероятно дерьмово. Слезы лились, очки сползали, страх душил. К счастью, мне удавалось поправлять очки, и хоть что-то я всё-таки вокруг видела. Ехали мы очень долго. Я замерзла, но не сильно, так как у Гриши, судя по всему, печка работала на всю катушку. Я улеглась поудобнее, согнула ноги. Скотч трещал, лицо болело от удара. Мне было жутко от того, что Гриша мог вдруг передумать и всё-таки изнасиловать меня.

Я думала о маме, о папе, о Сережке. Больше всего я думала об Олеге. Что с ним будет, когда он приедет в дом родителей? Как он всё это встретит? Хоть бы с ним ничего не случилось. Хоть бы его не тронули.

Я не знала, как мне стоит поступить, после того, как Гриша отвезет меня туда, где он хочет меня оставить. Они не хотели убивать меня. Хотели заставить мучиться, замерзать в чертовой яме. Если часы разрядятся или там не будет связи – я погибну там. Я и мой ребенок.

Я закрыла глаза, и горячие слезы расползлись ручейками по лицу. Я лишь молилась, уповая на милость Господа.* * *

Я заехал на территорию нашего участка и сразу же понял, что что-то произошло. Света в доме не было. Дороги были изъезжены машинами. Я вылез из машины, не помня себя от беспокойства. Входная дверь была нараспашку.

- Чёрт, - выдохнул я, приближаясь к дому. – Что здесь вообще произошло?!

Я набрал номер поста охраны – ничего. Не смог дозвониться два раза, затем начал набирать полицию, но сбросил. Позже.

Зашел в дом, признаться, под гнётом леденящего ужаса. Больше всего на свете я боялся увидеть Катю или маму убитыми. Заходя в дом, надел перчатки – лишним не будет. Свет не работал – я проверил несколько выключателей, противно пищала сигнализация. Удивительно, что охрана так и не появилась на участке. Судя по всему, здесь произошла какая-то жесть не менее двух часов назад. С фонариком я прошелся по гостиной – два стула с веревками. Сердце сжалось.

Я обернулся, ощущая нарастающую панику. Черт! Да как же так? Мне вспомнилось лицо отца после сегодняшнего заседания. Он разве не брызгал слюной.

«Знай, Олег, что я не прощу тебе ничего из того, что ты сделал… Я никому из них не дам шанса, а ты… Ты будешь жить с этим, так и знай».

Я думал об этих словах до сих пор. Он орал это после того, как не меньше недели убеждал меня поделить всё «по-хорошему», а вышло так, что по суду решилось всё намного быстрее и как надо, а не так, как хотелось ему.

И вот что теперь?...

Я осмотрел гостиную – здесь был страшный бардак, много чего было разбито, изорвано, истоптано. Страшно смотреть. Крови и следов борьбы я не увидел. Осмотрел комнаты внизу, кухню – ничего, поднялся наверх, в мамину комнату – пусто и убрано, осмотрел две гостевые комнаты и зашел в нашу спальню с Катей. Ночник под окном… Катька лежала под окном…

Я подошел к подоконнику и вцепился в него мёртвой хваткой, зажмурился так, что оранжевые дуги поплыли перед глазами – Катя, Катя… За маму, признаться, я давно боялся – подозревал, что отец что-то может запланировать, чтобы выбить с неё то, что нужно. Но он никогда не сделает ей ничего плохого, я просто знаю это. А вот Катя… Кто такая Катя для него? Самая сладкая месть мне.

Он убьет её. Он хочет, чтобы я жил с этим. Предав его и всё, что стояло на его деньгах, ради обычной девушки, ради ничего не значащей по его мнению любви.

В совершенном забвении, я прошел по коридору второго этажа, заглянул в один санузел, затем в другой. Я уже собрался уходить, как вдруг замер. Я прищурился и приподнял фонарик, не веря своим глазам. А это еще что?

Как во сне, я медленно подошел к раковине, на которой лежал, без всякого сомнения, тест на беременность. Тест с двумя полосками.

Меня насквозь прошибло ледяным осознанием.

- Катя… Беременна… Моя Катя…

Я почувствовал, как кровь отлила от лица. Кристина лгала, ведь точно мама мне сказала, что она наверняка лгала. Зачем? Выгораживала себя? Возможно, у неё какие-то проблемы? Сейчас это неважно… Они забрали Катю, мою Катю… И нашего ребенка… * * *

Я заснула. Сначала мне долгое время казалось, что меня начинает тошнить, и боялась, что если начнет рвать, то всё закончится все плохо… Потом мне все время казалось, что хочу в туалет, что у меня болит живот, что я замерзла. Но нет… Нет… Я боялась всего этого. Я боялась за ребенка. Мне просто казалось, казалось... Потом я заснула. Мне снова снился сон.

Я медленно шла по поляне, лесной поляне, отчего-то с липкой травой. Она была ярко-зеленой, словно бы сахарной, и неприятно липла к ногам. Но я всё равно шла вперед. Поляна эта была очень красивой: разные цветы сверкали яркими красками, птицы красиво пели, но как будто бы слишком пронзительно, ветвистые деревья обладали слишком толстыми стволами и уходили в такую высь, в которую даже было страшно смотреть. Небо было видно совсем слабо, где-то вдалеке. И там будто бы была свобода – будто бы здесь, в яркой и красивой, почти сказочной и сахарной поляне была тюрьма, а там над верхушками деревьев со слишком густой листвой был свобода – настоящее небо, усыпанное холодными колючками звезд, пролетающие самолеты, птицы…

Мне так хотелось туда, мне хотелось вскарабкаться по одному из деревьев, забраться наверх, вспорхнуть в это небо.

Я опустила взгляд, и страх сковал меня своими цепкими лапами. Сладкая до одури яркая поляна с пронзительным криком птиц, казалось, становилась все агрессивнее ко мне. Я попыталась побежать, добежать до одного из деревьев – вдруг получится залезть и добраться до неба, но мои ноги по самую щиколотку были укутаны липкой травой, она меня поглощала, утягивала за собой, а небо становилось всё дальше и дальше…

Я проснулась и поняла, что машина остановилась. Я думала, что Гриша заехал на АЗС, но ошиблась. На АЗС он, видимо, не решился заехать вместе со мной в багажнике. В любом случае, страшнее мне стало только тогда, когда багажник открылся. Я прищурилась, хотя было темно, хоть глаз выколи.

- Ну что, детка-конфетка. Приехали мы…

Гриша склонился ко мне и, обхватив, достал из багажника. Он взял меня на руки и понёс к какой-то гигантской белой простыне, расстеленной на земле.

Я мельком огляделась. Мы были в лесу. В холодном весеннем лесу. Здесь пахло сырым мхом, хвоей, землей. Я замерзла почти сразу, как оказалась на воздухе – здесь он был влажным, насыщенным.

Гриша положил меня в середину простыни, как-то перекутал. Он вдруг снял с меня очки, и я мучительно замычала – я ужасно боялась потерять их, а тут!

- Да не бойся ты, в руки тебе суну, - сказал он. – Держи крепче.

Перед глазами всё расплылось, я сжала очки мертвой хваткой. Гриша как-то обернул вокруг меня простыню, оставив себе длинны концы, потом снова подхватил мое тело, обернутое этой самой простыней, и понес куда-то. Он не ушел далеко. Остановился на краю ямы, я почувствовала запах гнилых листьев, мокрой земли – запах смерти. Зажмурившись, я заревела, начиная мычать от ужаса.

- Даже не проси, - жестко, но будто бы со слабинкой в голосе, сказал Гоша. – Сама виновата. Скажи спасибо, что не зашвырнул тебя туда…

Он закопошился у края ямы, положив меня рядом. Что-то звякнуло, скрипнуло, Гоша подтолкнул меня, и я попыталась взвизгнуть, оказавшись в невесомости. Он стал медленно опускать простыню.

Я крепко сжимала очки, не имея возможности пошевелиться и увидеть что-либо. Все расплывалось… Плыло. Я видела только темноту, чувствовала только запах сырой земли. Мне казалось, что это были самые долгие минуты в моей жизни. Минуты, когда меня к себе тянуло дно ямы. * * *

Я вызвал копов. Своих. Сразу. Поднял на уши всех, кого мог. Естественно, утаить от родителей Кати что-то стало невозможным. Трудно передать, в каком ужасе они находились. Они и Серега. Я надеялся на помощь силовых структур, на какие-то связи, недоступные массам, но помог мне кое-кто другой. Однако не во всем.

- Он сам себя предал, - сказал Кошкин, разговаривая со мной по телефону. – Твой отец загасил нам вообще всё. Нам, Олег, считай, заново жизнь начинать придется. Хоть в магазин иди на кассу работать. Я уже сам хотел перехватить его. Ну, так, для разговора по душам. Хочешь – не верь, но ничего не собирался делать. Так вот до меня ещё кто-то уже успел его поймать. Он там напоследок всем карты спутал. Так что нет его уже, ты уж извини. – Я сжал руку в кулак. Звезды запрыгали перед глазами. Он, конечно, козел. Тварь редкая. Вроде, всегда ненавидел его, а ведь всё-таки отец. Но это была лишь секундная слабость. Всякая боль исчезла практически в тот же миг, что и появилась. Поделом ему. За всё. – Ленку мы уже нашли, ты не волнуйся. С ней всё в порядке будет. А вот бабенка эта, Соболева с дочкой со своей, они смылись. Так что там концов не найти… Мы уже все прошерстили.