Любовь зла – полюбишь и мажора

Глава 33. Больше не девочка

Ярослав

Меня сносило потоком возбуждения куда-то в открытый океан, где я беспомощно барахтался, заодно топя и свою девушку, и все былые благие намерения. Мощной волной ударяло в живот какое-то дикое неконтролируемое возбуждение. Моё невоспитанное, невоздержанное тело, которое давным-давно не ухаживало так подолгу за понравившейся ему самочкой, прежде чем овладеть ею, рвало все доводы рассудка в клочки, а потом отбрасывало за ненадобностью.

Настюша тоже, надо сказать, помогала мало. На словах, вроде, сопротивлялась, но, стоило мне совсем немного усилить нажим и настоять на своём – тут же сдавалась, да ещё добавляла огня. Недолго я ей позволил гладить мою обнажённую грудь и плечи… потому что сам желал заняться тем же самым в ответ. Сунул одну руку под спину и коротким движением расстегнул скромный хлопчатобумажный бюстгальтер.

– Яр, ну что же ты творишь!.. – еле слышно прошептала Настёна, но я закрыл её ротик поцелуем и тут же стянул лямки с рук. Руки взметнулись вверх, обвили мою шею, глаза беспомощно закрылись. Как будто она – маленький ребёнок, испуганный происходящим и не знающий, что с этим делать. Но я не принуждал её ни к чему, клянусь! Если бы она только хоть мало-мальски попыталась меня оттолкнуть – я бы подчинился, но тонкие ладошки ни разу даже еле-еле не надавили мне на плечи. Думаю… нет, я уверен: она этого хотела. И что удивительного? Мы молоды, влюблены друг в друга, это нормально – желать телесной близости – не только для парня, но и для девушки. Другое дело, что, может быть, она как-то там недостаточно подготовилась к этому морально… и в то же время – о чём речь? Мы взрослые люди, к её возрасту я был не то что готов, а опытен уже не по-детски. И сейчас – я хотел этого зверски. Просто ужасно хотел, до потемнения в глазах, до боли в животе. Чёрт, да я впервые так сильно влюбился, а как можно не хотеть девушку, которую любишь?

Я исцеловал её небольшую, но красивую грудь, взахлёб наслаждаясь запахом её кожи – таким чистым, нежным, с едва уловимым оттенком какой-то ненавязчивой парфюмерии. Моя Настюша пахла собой, а не чем-то там от кого-то там, и это было прекрасно. Всё в ней было прекрасно – и эта неопытность, и волнение, и дрожь тонкого стройного тела, и даже страх. Мне хотелось защищать её от целого мира и любить так мягко, осторожно, ласково, как только возможно. Сдерживаться, конечно, приходилось изрядно: возбуждение просто разрывало меня на части. Я попытался сбросить лишнюю энергию так, не раздеваясь до конца. Обнимаясь, целуясь и валяя друг друга по кровати. Настюше понравилась эта игра: она подавалась мне навстречу, прижималась стройным телом, гладила всюду, где доставали руки… но вожделение от этого не спадало – наоборот, только росло. И в конце концов, уже абсолютно невменяемый, я потянулся к последней крошечной тряпочке, прикрывавшей честь моей девушки. А потом разделся сам.

Мы не делали пауз, не рассматривали друг друга с интересом и волнением. Мы схлестнулись, как две волны, а через пару мгновений всё было кончено. Настя коротко вскрикнула и судорожно вцепилась пальчиками в моё плечо. Я принялся собирать губами с её лица выступившие слёзы и почти непроизвольно несколько раз двинул бёдрами. К сожалению, возбуждение моё было столь велико, что его не могло сбить даже сочувствие. Я сделал больно моей малышке, но сам был на грани просто феерического наслаждения. И после буквально пары движений разлетелся на части во взрыве неописуемого удовольствия.

Настюша охнула и немного сжала бёдра, но ничего не сказала. И даже погладила меня по голове, как будто успокаивая.

– Ф-фсё? – прошептала она, когда я наконец покинул её растерзанное тело и прилёг рядом. – Это всё… закончилось?

– Ну что ты, малыш… – Я подтянул её к себе поближе, обвил, как мог, в кокон своих рук и ног. – Это только начало. Но мы не будем сейчас продолжать. Мы продолжим, когда тебе станет уже не больно, и тогда, я обещаю, начнётся самое приятное…

Она успокоенно выдохнула. Я приложился губами к её виску.

– Прости… я никогда и ни за что не хотел бы сделать тебе больно…

– Я знаю. Это всё… физиология.

Я повернул её голову к себе и поцеловал уже в губы – этого требовали накатывавшие на грудь волны нежности.

– Какая же ты у меня умничка! Милая… славная… моя… Настюша…

– Твоя… – подтвердила она доверчиво.

– Давно хотел тебе сказать… и стеснялся, как дурак… Насть… я люблю тебя..!

Она улыбнулась:

– А почему стеснялся и почему дурак?

Я нахмурился:

– Вообще-то на такое принято отвечать: я тоже люблю тебя, Яр!

Настя хихикнула:

– А если не скажу?

– Тогда будем повторять процедуру, пока не скажешь.

– Какую процедуру?

– А вот какую! – Я принялся пересчитывать ей рёбра пальцами, зажимая ноги своими, чтобы не сбежала.

Девушка хохотала, как сумасшедшая, попискивая:

– Яр! Ну как… как сказать? Пустии..!

Я приостановился на минутку:

– Говори!

– Боже! То под пресс кладут, то ранят, то месят, как тесто… разве так добиваются признаний в любви?

– А как?

– Ну, например, можно спеть серенаду… или подарить девушке что-нибудь. Это, знаешь, называют у-ха-жи-ва-ни-я-ми!

Я махнул рукой:

– Такое моя девушка не любит! Я её тысячу раз спрашивал, что ей подарить – она только отнекивается…

– Во-первых, я тогда не была твоей девушкой. Во-вторых, разве о таком спрашивают? Подарок должен быть сюрпризом! А в-третьих, это необязательно какая-то дорогая вещь. Говорят, самый лучший подарок – сделанный своими руками.

Я фыркнул:

– Ну тогда вот, держи! – и сунул ей свою фигу. – Боюсь, это всё, что я умею делать своими руками…

Настя опять рассмеялась, а я залип. Обожаю её смех. Это самый прекрасный звук на свете.

– Ну тогда спой.

– Под окнами? Голый?

– Можешь одеться или спеть прямо тут.

Я поморщился:

– Голос у меня не очень, поэтому я не люблю петь…

– Но ради признания в любви ты можешь пойти на такую жертву?

– Зачем тебе это?

Настя пожала плечами:

– Это прикольно. Никогда не видела, как ты поёшь. Думаю, будет весело.

Весело ей, ага! Подвига хочет моя козявка. Преодоления себя. Ну ладно… Я глубоко задумался. Вообще пением не увлекаюсь, песен знаю мало, а о любви – совсем ничего. Но хоть что-то же должно быть.

И вдруг в голове сами собой всплыли слова какого-то древнего романса из ещё более древнего фильма, который мама смотрела в незапамятные времена. Наверное, я даже ребёнком был. И надо же, запомнилось!

Я прокашлялся и фальшиво, гнусаво запел:

– "Не уходии, побудь со мноюю,

Я так давноо тебя люблюю,

Тебя я лаской огневоою

И обожгу, и уутомлююю..!"

Настюша захохотала и захлопала в ладоши:

– Прелесть какая!

– Сама ты прелесть! Мне же медведь на ухо наступил! И на горло тоже…

– А мне нравится! Я люблю. Тебя.

Меня будто тяжёлым мешком по голове ударили.

– Скажи ещё!

– Люблю.

– Ещё!

– Лю…

На этом моменте мы начали целоваться и долго не могли остановиться. Я, вообще, чем больше Насти получал, тем голоднее становился. Как теперь расстаться на неопределённый срок?! Одно утешало: вдали легче сдерживать похоть, а Настёне моей нужно время, чтобы отойти от первого раза. Ничего, успеем ещё наобщаться… У нас вся жизнь впереди.

– Яр… А помнишь, ты говорил, что у нас есть друг… женского пола? Что она помогла нам… чтобы мы смогли встретиться тогда в парке.

– Угу.

– А как именно… в чём заключалась её помощь?

Я немного напрягся… но потом решил: а, к чёрту! Скажу правду, вряд ли она уже что-то изменит между нами после всего этого…

– Слушай… Тут такая история… Короче, некоторые люди считают, что Мотя – моя невеста.

Как я и предполагал, Настя дёрнулась в моих руках, но я удержал.

– На самом деле, это не так, и никогда не было!

– А некоторые люди, – севшим голосом уточнила девушка, – это твой отец?

– Да, в том числе. Они с Мотиным батей давно дружат, ещё с молодости, и придумали нас поженить.

– Но вы не любите друг друга?

– Нет. Между нами никогда ничего не было. Она в курсе, куда и с кем я ходил, когда она нас прикрывала, понимаешь?

– Л-ладно. Но что же твой отец? Он будет в ярости, когда узнает…

– Насть, да не переживай ты раньше времени…

– А её отец? Моти… Кто он?

Я вздохнул:

– Генерал Савельев. Начальник областного военкомата.

Настя прикрыла ладошками лицо.

– Что, испугалась? – ухмыльнулся я.

– А ты считаешь, нам нечего опасаться?

– Что-нибудь придумаем. В крайнем случае, переедем в другой город. Устроимся на работу, доучимся заочно. Всё будет норм!

– Ты думаешь, переезд в другой город всё решит?

– А ты думаешь, меня застрелят за то, что я отказался жениться на нелюбимой девушке?

– Понятия не имею, как мстят люди вроде этого генерала, но вряд ли сносят пренебрежение к себе с христианским смирением.

– Не забывай, что Мотя на нашей стороне.

– Господи! Бедная Мотя… Как бы и ей из-за нас не прилетело… Да, Ярослав Дмитрич, заварил же ты кашу!..

– Я?! Между прочим, это ты, козявка, устроила меня на исправительные работы и сама же там передо мной хвостом крутила…

– Как тебе не стыдно, Яр! Уж кто-кто, а я точно не заслужила таких обвинений.

– Да кто тебя обвиняет? – я обнял её покрепче и забормотал ласково на ушко: – Наоборот, восхищаюсь и преклоняюсь! Так охмурить видавшего виды меня, без использования ухищрений косметологии и коротко-облегающей одежды…

– Вот это-то всё как раз ты и повидал! – улыбнулась в ответ мудрая Настёна. – Надоело, наверное…

Мы опять стали целоваться, но как только прекратили, на мордашке моей девушки опять застыло встревоженное выражение лица:

– Как ты беспечен, Яр! Нам нужно быть вдвое, втрое осторожнее! Не приезжай больше к общаге, не обнимай и не целуй меня в общественных местах!

Звучит ужасно… но она права! Если продержим инкогнито хотя бы год, потом будет намного легче. Мы ещё долго разговаривали об этом, целуясь и обсуждая новый конспиративный план, пока моя малявка не начала клевать носом. Я укрыл её своими руками и одеялом, и так мы блаженно уснули.