Безжалостные Существа

23

Нат

Я всегда представляла себе секс в душе менее похожим на то, как это бывает в фильмах — гламурная, чувственная атмосфера — и это действо больше похожее на сценку с двумя слонятами, неуклюже катающимися в крошечном детском бассейне, когда их опрыскивают садовыми шлангами: плавки летают, ноги путаются, все хаотично, странно выглядит устроенный беспорядок.

Кейдж упрощает ситуацию, прижимая меня к стене душа, заламывая мне руки за спину и трахая меня стоя.

Когда гулкие крики нашего удовольствия стихли, он прижался лбом к моему плечу и выдохнул.

— Жаль, что я не встретил тебя много лет назад, — шепчет Кейдж, нежно целуя мою влажную кожу. — Ты заставляешь меня хотеть измениться, стать другим человеком.

От печали в голосе Кейджа что-то в моей груди сжимается.

— Мне нравится, какой ты человек.

— Только потому, что ты недостаточно хорошо меня знаешь.

Кейдж отстраняется от моего тела, затем поворачивает меня к теплым брызгам. Стоя позади меня, Кейдж впрыскивает в руку каплю шампуня и втирает его в мои волосы.

Это так приятно, что я почти абстрагируюсь от того, что он только что сказал.

Почти, но не совсем.

— Тогда начинай говорить. Что я должна знать?

Шум воды не может заглушить его вздох.

— Что ты хочешь знать?

Я на мгновение задумываюсь.

— Где ты вырос?

— В «Адской кухне»(Бандитский район Манхэттена, также известный как Клинтон. Границами района являются 34-я и 59-я улицы, 8-я авеню и река Гудзон).

Поскольку я никогда не была на Манхэттене, я мало что знаю о его различных районах. Но я знаю, что Адская кухня не считается высококлассным районом.

— Ты ходил там в школу?

Его сильные пальцы массируют мне кожу головы, проводя шампунем по волосам.

— Ага. Пока мне не исполнилось пятнадцать, и моих родителей не убили.

Я застываю в ужасе.

— Убили? Кто?

В его голосе появляется жесткая, ненавистная нотка.

— Ирландцы. Тогда их банды были самыми смертоносными в Нью-Йорке. Самыми большими и хорошо организованными. Моих родителей хладнокровно застрелили перед принадлежавшей им мясной лавкой на 39-й улице.

— Это еще зачем?

— Они просрочили платеж крыше. Всего один. — Тон Кейджа становится убийственным. — И за это их убили.

Я оборачиваюсь. Обхватив Кейджа за талию, я вглядываюсь в его лицо. Взгляд тяжелый, замкнутый и немного страшный. Я шепчу:

— Ты был там, не так ли? Ты видел, как это произошло.

Мускул дергается у него на челюсти. Он не отвечает. Кейдж просто поправляет душ и наклоняет мою голову назад, чтобы смыть шампунь с моих волос.

После напряженной паузы он продолжает:

— После этого я бросил школу и начал работать полный рабочий день в магазине.

— В пятнадцать?

— Мне нужно было присматривать за двумя младшими сестрами. И никаких родственников – мои родители оставили всех, когда эмигрировали из России. Они почти не говорили по-английски, когда приехали, но они отличались трудолюбием. У нас было немного, но этого было достаточно. Но после их смерти я стал главой семьи. Это был мой долг - заботиться о сестрах.

Я вспоминаю, как Кейдж сказал мне, что теперь это его долг и удовольствие - заботиться обо мне, и думаю, что теперь я понимаю его немного лучше.

Кейдж хватает кусок мыла и начинает мыть меня, осторожно и методично, забираясь во все мои уголки и щели, пока мое лицо не краснеет. Ополаскивая меня, Кейдж продолжает говорить.

— В тот день, когда мне исполнилось шестнадцать, в магазин вошли двое мужчин. Я узнал их. Это были те же двое, которые застрелили моих родителей. Они сказали, что дали мне время из уважения к мертвым, но теперь настала моя очередь начать платить им за защиту. Когда я послал их к черту, они лишь посмеялись надо мной. Они стояли прямо посреди магазина моих родителей и смеялись. Поэтому я их застрелил.

Закончив со мной, Кейдж начинает намыливать грудь.

Я в ужасе смотрю на него.

Он говорит:

— Я знал, кому позвонить, чтобы те позаботились о телах. Конечно, это была не полиция. Это были русские. Ирландцы были не единственными, у кого были тесные социальные связи. Хотя мой отец и не был мафиози, его уважали. После его смерти глава русской мафии дал понять, что, если мне понадобится его помощь, я могу на него рассчитывать.

Последовала короткая, напряженная пауза.

— За определенную цену.

— Имеешь в виду Максима Могдоновича?

Удивленный Кейдж бросает на меня острый взгляд.

— Да.

— Слоан сказала мне.

— Должно быть, Ставрос проболтался.

Из уст Кейджа это звучит зловеще. Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь, поэтому я уточняю.

— Я не знаю, сделал он это или нет. Может быть, она что-то подслушала. Или Слоан искала его в Интернете. В этом смысле она подкована... в исследованиях. Она знает много всяких вещей.

Кейдж улыбается, поворачивает меня в другую сторону и ополаскивается под струей.

Это похоже на просмотр порно.

Мыло чувственно скользит по акрам пульсирующих мышц. Сильные руки бегают вверх и вниз по его широкой татуированной груди. Он опускает голову в воду, закрывает глаза и ополаскивает волосы, открывая мне великолепный вид на его красивую шею и бицепсы, его грудные мышцы и твердый пресс.

Затем Кейдж трясет головой, как собака, разбрызгивая воду повсюду, затем выключает воду и говорит:

— Ты очень предана своей подруге.

— Она моя лучшая подруга. Это необходимо.

— Как ты думаешь, у нее есть настоящие чувства к Ставросу?

У меня на это был бы отрицательный ответ. Мужчины для нее как золотые рыбки: из них получаются милые домашние животные, но они неотличимы друг от друга и заменяемы практически бесплатно.

Но я не собираюсь говорить об этом Кейджу, учитывая его склонность стрелять в людей.

Настороженно глядя на него, я говорю:

— Почему ты спрашиваешь?

Он хихикает.

— Не будь такой подозрительной. Мне просто любопытно.

— Скажем так, она не относится к породе романтичных особ.

Кейдж берет мое лицо в ладони. Он смотрит на меня, его губы изогнуты в нежной улыбке.

— Я тоже. Она просто еще не встретила Того Единственного.

У меня пересыхает во рту. Мой пульс учащается.

Кейдж говорит мне, что Я для него Единственная? Я имею в виду, одержимость и настоящая любовь - это две абсолютно разные вещи.

Но у меня не хватает смелости спросить, поэтому я меняю тему.

— У тебя снова кровоточит плечо.

Он смотрит на него и хмурится.

— Насколько хорошо ты управляешься с иглой?

Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, но препоясываю свои ментальные чресла. Если Кейджу нужно, чтобы я зашила его, я это сделаю.

Делаю вдох и расправляю плечи.

— Я уверена, что справлюсь.

Кейдж усмехается, увидев мрачное выражение моего лица.

— Я знаю, что ты справишься. Ты можешь справиться с чем угодно.

Гордость в его голосе заставляет меня лучиться от счастья. Я, наверное, мечтательно моргаю, смотря на Кейджа маленькими красными конфетти-сердечками вместо глаз.

Мы выходим из душа, и он вытирает нас, тщательно промокая мои волосы полотенцем, а затем еще более тщательно расчесывает их пальцами от головы до кончиков, чтобы убрать спутанные волосы. Даже когда я говорю Кейджу, что в ящике есть расческа, он хочет делать это пальцами.

— Тебе нравятся мои волосы, не так ли?

— Ты нравишься мне целиком и полностью. Твоя задница на втором месте после волос. Или, может быть, твои ноги. Нет, твои глаза.

Притворяясь оскорбленной, я говорю:

— Извините, но я больше, чем сумма частей моего тела. На самом деле я цельная личность, если вы не заметили, сэр. И да, у меня есть мозг. На самом деле, очень большой мозг.

Кроме тех случаев, когда речь заходит об алгебре, но я не учитываю это, потому что это просто смешно.

Кейдж хихикает, прижимая меня к своей груди. Он опускает голову и нежно целует меня в губы.

— Он не может быть и близко таким большим, как твой рот.

— О, забавно. Теперь ты у нас стендапер.

Кейдж еще раз нежно целует меня, а затем говорит:

— Я скоро вернусь.

Намек на мой следующий сердечный приступ. Мой пульс ускорился за две секунды.

— Зачем? Куда ты направился?

— Домой.

— Ты уже возвращаешься в Нью-Йорк?

Забавляясь моей паникой от одной мысли о том, что он так скоро уедет, Кейдж говорит:

— Мой дом по соседству. У меня там есть чистая одежда. Я не могу надеть рубашку, в которой приехал сюда, и уехать, не собрав сумку.

Мое облегчение смягчается замешательством. Я кошусь на него.

— Ты приехал сюда прямо с перестрелки?

— Да.

— Это было заранее спланировано?

— Нет.

Я прищуриваюсь сильнее.

— Раненый, истекающий кровью, без багажа, ты спонтанно ехал по пересеченной местности. Сюда. Чтобы просто увидеть меня.

Кейдж берет мое лицо в ладони и смотрит на меня сверху вниз, позволяя мне видеть все. Все, что нужно. Всю его тоску. Все темные желания.

— Вот куда люди идут, когда им нужно чувствовать себя лучше: домой.

— Но твой дом в Нью-Йорке.

— Дом также может ассоциироваться с человеком. Вот кто ты для меня.

На глаза наворачиваются слезы. Мне приходится сделать несколько прерывистых вдохов, прежде чем я могу что-то сказать, и даже тогда мой голос выходит сдавленным.

— Если я узнаю, что ты где-то это прочитал, я выстрелю тебе прямо в лицо.

Его глаза сияют, когда Кейдж целует меня.

Затем я тяжело выдыхаю и смахиваю слезинку с глаз.

— Но тебе не нужно идти домой. У меня есть для тебя одежда.

Он приподнимает брови.

— Ты хочешь увидеть меня в одном из своих платьев? И ты говоришь, что ты не извращенка.

— Нет! Я имею в виду, что у меня есть для тебя мужские вещи. Для больших парней. Я купила все вещи размера 3XL.

Я с сомнением оглядываю широкие плечи Кейджа.

— Хотя теперь я думаю, что этих иксов может быть недостаточно.

Кейдж хмуро смотрит на меня.

— Ты купила мне одежду?

Он кажется таким удивленным, что я смущаюсь. Надеюсь, я не перешла какую-нибудь чисто «мужскую» черту, когда он возьмет и подумает, что я пытаюсь быть его матерью, и почувствует, что я душу его своей гиперопекой или что-то в этом роде.

Оглядываясь назад, возможно, это была не такая уж хорошая идея.

Глядя на свои ноги, я говорю:

— А еще свитера. И носки. И футболки. Вещи, которые ты мог бы надеть, например, после душа. Или перед сном. Чтобы было удобно. Так что у тебя здесь есть кое-какие вещи, если ты хочешь провести ночь…

Я замолкаю, не зная, что еще сказать, потому что все это звучит так неубедительно вслух.

Кейдж приподнимает мой подбородок костяшками пальцев. Когда наши глаза встречаются, в его взгляде сквозит неподдельное ликование.

— Ты купила мне одежду.

Он говорит это пылким тоном благоговения и удивления, как будто вам кто-то сказал, что Небеса реальны, и я тому свидетель!

— Верно.

— На свои собственные деньги.

— Чьи же еще, если не мои?

— Я имею в виду, что они были не с твоего трастового счета. Ты еще не снимала с него ни цента. Так что это должны были быть твои кровные. Те, которые ты заработала. Сама.

Я изучаю выражение его лица.

— Я понимаю, что ты не часто оказываешься в ситуации, когда тебе дарят подарки.