Безжалостные Существа

43

Кейдж

Когда мы уходим от Деймона, Натали со мной не разговаривает.

Мы проводим ночь в гостиничном номере. Я заказываю еду в номер и готовлю ей ванну. Я смотрю, как Натали ест в удушающей тишине. Я прислушиваюсь к звукам ее купания из-за запертой двери ванной и хочу распахнуть ее и заставить ее поговорить со мной.

Я этого не делаю.

Это страдание – мое покаяние. Как бы долго ни длилось ее молчание, я буду ждать.

Она спит в большой двуспальной кровати. Я лежу без сна на диване, мое сердце саднит, и слушаю, как она дышит.

На следующее утро мы вылетаем в Нью-Йорк. Нат не спрашивает, куда мы едем. Я думаю, она в состоянии глубокого шока после встречи с Деймоном.

Я должен был пристрелить этого придурка, когда у меня был шанс.

Когда мы прибываем в Ла-Гуардиа, она спит. Я отстегиваю ремень безопасности и провожу рукой по ее волосам.

— Детка. Просыпайся. Мы приехали.

Закрыв глаза, она бормочет:

— Куда?

— Домой.

Веки Натали трепещут, затем поднимаются. Мгновение она смотрит на меня, потом смотрит в окно.

Очевидно, она может сказать по виду, что мы не приземлились в международном аэропорту Рено-Тахо.

Но она только делает глубокий вдох и встает, избегая моего взгляда.

Нат отказывается смотреть на меня по дороге в город. Она также не смотрит на моего водителя и не выказывает удивления, увидев «бентли», ожидающий нас на взлетной полосе. Она просто смотрит в окно, ее взгляд устремлен куда-то вдаль.

Мне приходится держать руки сжатыми в кулаки по бокам, чтобы не прижать Натали к груди и не зарыться лицом в ее волосы.

Когда мы въезжаем на Манхэттен, она вытягивает шею, чтобы посмотреть на небоскребы, мимо которых мы проезжаем. Натали выглядит очень юной, смотрит в окно широко раскрытыми глазами, ее губы приоткрыты в благоговейном страхе.

Я хочу возить Натали по всему миру, чтобы снова и снова видеть это выражение на ее лице.

Как только я верну ее доверие, я так и сделаю.

Натали продолжает рассеянно играть с кольцом, которое я ей подарил, крутя его большим пальцем. То, что она его не сняла, – хорошее предзнаменование.

Я чертовски хочу, чтобы она сказала мне, о чем думает.

Когда мы въезжаем в гараж моего дома на Парк-авеню, Натали откидывается на спинку сиденья и, взявшись за ручку двери, смотрит прямо перед собой. Даже в профиль я вижу ее беспокойство.

Я чувствую его. Оно идет от нее волнами.

Я мягко говорю:

— Это мой дом. Один из них. Мы будем здесь в безопасности, пока все не уляжется.

Натали сглатывает, но не спрашивает, что я имею в виду под словом «все».

Я протягиваю ладонь и беру ее за руку. Она холодная и липкая. Когда я сжимаю ее, Натали отстраняется, просовывая обе руки между бедер, держа их вне моей досягаемости.

Мы поднимаемся на частном лифте на восемьдесят второй этаж. Двери открываются, но она не двигается. Натали застыла в углу, моргая, глядя в фойе пентхауса.

— У нас в распоряжении весь этаж, семьсот сорок три квадратных метра и 360-градусный обзор на Нью-Йорк. Тебе понравится.

Через мгновение Натали нерешительно делает шаг вперед. Я держу двери открытыми для нее, игнорируя электронный сигнал тревоги, когда он начинает звонить. Натали выходит из лифта и входит в мой дом, не останавливаясь, пока не пересекает гостиную и не останавливается у стеклянных окон от пола до потолка на противоположной стороне лифтов.

Долгое время она молча любуется видом Центрального парка.

Затем поворачивается ко мне и тихо говорит:

— Я не собираюсь возвращаться на работу, не так ли?

Зная, что я никогда больше не смогу скрыть от нее ни крупицы правды, я отвечаю без колебаний.

— Нет.

— Или на Озеро Тахо.

— Нет.

— Никогда?

— Правильно.

— А что, если я скажу, что хочу?

Я мягко говорю:

— Не надо, детка. Ты бы уже сказала мне об этом.

Натали медленно вздыхает. Мы пристально смотрим друг на друга. Мои руки болят от ощущения ее тепла.

— Я оставила Моджо со Слоан.

— Я привезу его сюда. Вместе со всеми твоими вещами из твоего дома.

Через мгновение она хрипло шепчет:

— Просто сожги этот чертов дом дотла. Сожги его дотла.

Когда я делаю шаг к Натали, мое сердце колотится, она поднимает руку, чтобы остановить меня.

— Еще не время, Кейдж. Тебе нужно оставить меня в покое на некоторое время.

Голос Натали прерывается. Ее глаза блестят от непролитых слез.

Позже я оставлю ее в покое, на сколько она захочет, но сейчас Натали нужен ее мужчина.

Когда я шагнул вперед, мой взгляд остановился на ней, Натали твердо сказала:

— Нет.

— Да.

Я хватаю Натали, прижимаю к груди и крепко сжимаю. Она не отстраняется, но и не обнимает меня в ответ. Я запускаю руку в ее волосы и шепчу ей на ухо:

—  Скажи мне, что делать. Я сделаю все что угодно.

Спрятав лицо в моей рубашке, Натали вздыхает.

— Ты можешь начать с того, что принесешь мне бокал вина. Я не могу справиться с этим дерьмом на трезвую голову.

— Ты сбежишь, как только я пойду на кухню?

— У меня была такая мысль. Но я знаю, что ты последуешь за мной, так что…

Она снова вздыхает.

— Я бы так и сделал. Я всегда буду следовать за тобой. Ты моя полярная звезда.

Натали издает сдавленный звук и еще глубже зарывается лицом в мою грудь. Мое сердце взлетает, я целую Натали в шею и прижимаю ближе.

— Прекрати нюхать мои волосы, извращенец.

— Я ничего не могу с этим поделать. Твой запах – мой любимый наркотик.

— Если ты скажешь еще одну романтическую вещь, меня вырвет.

Натали сердита, обижена и потрясена, но под всем этим я слышу что-то еще в ее словах.

Любовь.

Я чуть не застонал вслух.

Спрятанный в заднем кармане, звонит мой сотовый телефон. Я не хочу отвечать, но я жду важного звонка.

Если это тот, кого я жду, я не могу его пропустить.

— Давай, — мягко говорит Нат, отстраняясь. — Я могу сказать, что тебе это нужно сейчас.

— Принесу тебе бокал вина. Сейчас вернусь.

Кивнув, Натали отворачивается и обнимает себя за талию. Я оставляю ее смотреть в окно и направляюсь на кухню, достаю телефон и прикладываю его к уху.

Номер заблокирован, что является хорошим знаком. Все остальные, кто звонит мне, запрограммированы.

— Скажи мне.

— Все кончено.

Голос на другом конце провода говорит с легким итальянским акцентом. Массимо жил в Италии только до десяти лет, но все еще сохраняет намек на родину в своей речи.

— Отлично. Как?

— В столовой началась драка. Все выглядело так, будто он оказался не в том месте и не в то время. Попал, так сказать, под перекрестный огонь. Не будет никаких вопросов.

Услышав это, я вздохнул с облегчением. Пока Массимо не добавляет:

— Ты мой должник.

Эти напористые итальянские ублюдки. Всегда хотят большего.

Но я ожидал этого. Такая сложная сделка, как эта, никогда не бывает простой.

— Я открываю для тебя порты, помнишь? Ты можешь снова заняться торговлей, получить приток денег, когда все остальные семьи все еще заблокированы. Таков был уговор. Мы в расчете.

Его смех короткий и жесткий.

— Нет. Свалить босса семьи – это слишком много, чтобы сравняться. И ты знаешь, что все, что мне нужно, – это рассказать об этом, и ты будешь в полном дерьме.

— Тебе никто не поверит, Массимо. Ты патологический лжец.

— Полагаю, тебе придется воспользоваться этим шансом, не так ли? В рядах всегда найдется какой-нибудь амбициозный недовольный, который с радостью устроит переворот и станет новым королем. — Он снова смеется. — Тебе ли не знать.

Меня не беспокоит эта угроза. Я чувствую, что у Массимо есть еще что-то, чего он хочет. Он не заботится о том, чтобы разоблачить меня, но он заботится о том, чтобы получить преимущества.

Что бы это ни было, в конце концов, он раскроет карты.

— Давай. Говори, что хочешь. Мои люди мне верны, и мы находимся в разгаре войны. Ты будешь выглядеть идиотом.

— Твои люди? Макс еще даже не остыл, а ты уже берешь бразды правления в свои руки? Ты просто злобный ублюдок, Казимир.

— Помни об этом в следующий раз, когда будешь угрожать мне.

Он усмехается.

— Как будто у меня нет страховки на этот случай. Как только меня завалят, все главы русских семей получат от меня миленькую посылочку с объяснением того, что ты сделал.

— Верно. Доказательства?

— Во-первых, запись этого разговора.

Я улыбаюсь, открывая холодильник с вином.

— Жаль, что у меня на этот случай имеется скремблер на сигнале, так что все, что ты услышишь при воспроизведении, – это белый шум.

В наступившей тишине я слышу, как закипает Массимо.

— Послушай. Я ценю твои усилия. И я в хорошем настроении. Если то, что ты сказал, окажется правдой, и я увижу в новостях, что Макс погиб в тюремной драке как невинный свидетель, попавший под горячую руку кучки сумасшедших итальянцев, избивающих друг друга из-за наркотиков, я окажу тебе услугу. Смотри в другую сторону, если захочешь украсть одну из наших партий, я предупредил. Accordo?(итал. Согласен?)

Массимо делает паузу.

— Accordo.

Его пауза была слишком короткой, чтобы я поверил, что это будет что-то такое маленькое и неудобное, как кража груза, но я разберусь с этим, когда это произойдет.

По одной вещи за раз.

Мы вешаем трубку, не попрощавшись.

Я наливаю два бокала вина и возвращаюсь в гостиную. Нат стоит там, где я ее оставил, и смотрит в окно.

Она берет бокал, который я протягиваю ей, не говоря ни слова.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Потягивая вино, она смотрит на меня.

— Вот как.

Я поворачиваюсь и ухожу, зная, что самый верный способ заставить ее что-то сделать – это не настаивать на том, чтобы она это сделала.

Если только Натали не связана в постели, она ненавидит, когда ею командуют.

Конечно же, она следует за мной, ее шаги мягко ступают по деревянному полу. Я веду Натали мимо кухни и официальной столовой, по коридору, в одну из гостевых комнат в конце. Затем я открываю дверь и отступаю, чтобы она могла заглянуть внутрь.

У нее настороженный взгляд, но она заглядывает в комнату и ахает.

— Это твое, — бормочу я, наслаждаясь выражением удивления Натали.

Она смотрит, на мгновение оглядываясь вокруг, широко раскрытыми глазами.

— И давно ты так обустроился?

— С тех пор, как ты впервые сказала мне, что принадлежишь мне.

— Но ты сказал, что мы никогда не сможем жить вместе. Что я никогда не смогу даже навестить тебя здесь. Так зачем же идти на все эти неприятности?

Натали указывает на комнату. Это мастерская художника, заполненная вещами художника: красками, кистями, мольбертами, чистыми холстами всех размеров, ожидающими, когда их раскрасят.

Протянув руку, чтобы погладить бархатную кожу ее щеки, я бормочу:

— Когда тоска становилась слишком сильной, я приходил сюда и представлял, как ты сидишь на табурете перед мольбертом, рисуя что-то, что делало тебя счастливой. Может быть, мой портрет.

Натали смотрит на меня со слезами на глазах.

Я хочу поцеловать ее, но не делаю этого. Что бы ни случилось дальше, она должна быть той, кто инициирует это.

Возможно, сейчас я и король русской мафии, но моя королева всегда будет обладать наибольшей властью. Только она может заставить или сломать меня одним словом.