Волчья мельница

— Принцесса, Матье уже выпил свое молоко, и я хочу выйти подышать, — неожиданно обратилась к ней Клер. — Побудешь с ним, пока не стемнеет?

Кузина, которая как раз читала альманах, покорно улыбнулась:

— Да, если ты придвинешь колыбель к моему креслу. Так я смогу его взять, когда заплачет.

— Матье не будет плакать. Я переменила пеленки. Только, ради бога, не позволяй Этьенетте даже прикасаться к нему!

Заинтригованная Бертий нахмурилась. Клер добавила:

— Не спрашивай причины, очень тебя прошу! Эта девчонка скоро от нас уйдет.

— Поступай как знаешь, — кивнула калека. — Ты здесь хозяйка! Только скажи заранее, если ты и нас с Гийомом соберешься прогнать.

— Не говори чепухи! — сердито отозвалась Клер.

Спустя двадцать минут она уже скакала верхом, причем сидя по-мужски. Плевать на приличия! Запрягать Рокетту в коляску Клер не захотела — слишком долго, да и опасно, потому что выбоины на дороге присыпало снегом. Свою любимицу она не выводила из конюшни месяц, и та вознаградила хозяйку стремительным галопом и взбрыкиванием. Под юбку Клер надела отцовские штаны и держалась очень хорошо, сжав коленями лошадиные бока.

«Дамам пристало ездить в женском седле и в соответствующем наряде! Но мне все это ни к чему!»

Единственной ее заботой было защитить Соважона. Клер направлялась к плато, возвышавшемуся над долиной. Сразу за поместьем Понриан начинался лес с его многочисленными ложбинами, поросшими густым и колючим кустарником. Холодный воздух, пьяняще прекрасные, бескрайние белые пейзажи… Уже много месяцев ей не дышалось так привольно. Эта конная прогулка, ощущение игры лошадиных мускулов под собою, ответные ласки Рокетты, крепкий запах ее гривы — все это животворным бальзамом проливалось на ее душевную рану, которая никак не заживала.

В небе, распластав крылья, кружило воронье. Порхали редкие снежинки. Клер остановила лошадь посреди опушки. Где-то рядом лаяли собаки, перекликались мужчины. Рокетта радостно заржала, и тут же послышался стук копыт. Из леса стремительно выбежал высокий белый жеребец. Всаднику пришлось не единожды натянуть уздечку, принуждая его замедлиться. Конь поднялся на дыбы, но и после этого продолжал приплясывать на месте. Фредерик Жиро приветствовал девушку, приподняв шляпу, украшенную фазаньим перышком.

— Клер! — воскликнул он. — Я увидел вас издалека, когда вы еще были в долине. Вороная лошадь и всадница-брюнетка — это могли быть только вы!

Они не виделись с декабря. Клер испытала странное чувство: все тот же обращенный на нее жадный взгляд его зеленых глаз, насмешливые губы…

— Здравствуйте! — отвечала она очень тихо. — Вы здесь одни?

Фредерик подъехал ближе и с улыбкой сказал:

— Я оставил прислугу на краю дубравы присматривать за сворой охотничьих собак, которых мне одолжил приятель. Как я рад вас видеть! Но вы, как всегда, сама серьезность. Милая Клер, что случилось? И почему вы сидите по-мужски? В Ангулеме это бы вызвало скандал!

В планы Клер не входило ему перечить и оскорблять чувства, которые Фредерик к ней питал, — она рассчитывала добиться своего.

— Фредерик, — заговорила девушка дрожащим от волнения голосом, — хочу попросить вас об услуге. Я для этого вас и искала. Мой пес, Соважон, пропал. Сегодня ночью я видела его мельком со стаей волков. Они унесли двух моих коз. И вот утром я услышала, как один из наших работников говорит о вас… Умоляю, не убивайте моего пса! И своим людям запретите! У Соважона большое белое пятно на голове, его нетрудно отличить!

Схватившись обеими руками за переднюю луку седла и хмурясь, мужчина слушал. Было видно, что ожидал он вовсе не этого.

Клер решила с ним повидаться лишь для того, чтобы спасти это волчье отродье! И все же она была сейчас в его власти — щеки разрумянились на морозе, красивые губы едва заметно дрожали… Ему почудились слезы в больших темных глазах девушки, а он так мечтал увидеть, как они заблестят, когда они будут наедине и он подарит ей блаженство!

— Я вас очень прошу, — настаивала девушка, догадываясь, что в эту минуту он любуется ею, желает ее. — Вы не раз видели Соважона. Не убивайте его!

Фредерик воображал, что она девственница. Он и подумать не мог, что Клер уже научилась определять момент, когда мужчина готов уступить мольбам, потому что хочет понравиться.

— Я бы и хотел вам помочь, дорогая, — наконец произнес он, — однако своей просьбой вы ставите меня в затруднительное положение. Волки перерезали чуть не целую отару овец на выгоне, за поместьем, иными словами, у меня под носом. И поранили восьмимесячного жеребенка, так что пришлось его прикончить. Я не желаю нести такие убытки! И ведь я предупреждал вас, Клер: на собаку с долей волчьей крови полагаться нельзя! Однажды она набросится на вашего маленького брата или на другого ребенка. А может, и на вас. И вот доказательство: ваш пес ушел к волкам и бесчинствует вместе с ними! Как, по-вашему, почему волки осмелели и подходят так близко к жилью? Ваш пес стал у них вожаком и, поскольку он людей не боится, ведет за собой остальных. Зачем щадить зверя, ставшего опасным? Мне жаль, Клер, я совершенно не хотел вас огорчать.

Тон был искренним, рассуждения — логичными. Фредерик был прав, она это понимала. Едва слышно, словно поверяя секрет, Клер сказала:

— Этой ночью Соважон не дал волкам на меня напасть! Вы правы, он ими верховодит. И все-таки он меня спас, а значит, не забыл. Пощадите его, и обещаю, я посажу его на цепь, так, чтобы больше никаких побегов! Я так его люблю! Может, это звучит глупо, но я буду очень горевать, если Соважон погибнет. Фредерик, окажите мне эту любезность!

Мужчина спешился, привязал коня к крепкой ветке.

— А что взамен? Я думал, что зачахну в городе, у тетушки Аделаиды. Постоянные семейные проблемы, тяжелобольная маленькая кузина, а еще — великосветские застолья, болтовня с приятелями в Кафе-де-ля-Мэри… Я очень скучал по Понриану, по своим лошадям, по скалам и по вам, Клер! По моей так называемой невесте, такой неприступной, которая и шагу из дома не ступит.

Клер соскользнула с лошади. Ей больше не хотелось врать.

— Фредерик, выслушайте меня! Я за вас не выйду. Это идиотская сделка — та, что мы с вами заключили. Любовь не продается. Вы не будете со мной счастливы!

Девушка успела позабыть, с каким раздражительным, вспыльчивым человеком имеет дело. С перекошенным от гнева лицом он встал перед нею:

— Нет уж, дудки! Мадемуазель Руа, я уже лишился кругленькой суммы и мельницы с прилегающим к ней участком, и все ради ваших красивых глаз! Я подарил вам очень дорогое кольцо. Я с нетерпением ждал лета и нашей свадьбы. Потратил кучу денег, украшая усадьбу. И этот конь — я хотел вам его подарить. Не пытайтесь меня одурачить, Клер! Я вас хочу! Проклятье, что вы теряете? Кузину, которая, похоже, живет за ваш счет, потому что ее муж разорился? Об этом судачит весь Ангулем. Старый дом без особых удобств? Сами подумайте!

Фредерик обнял ее за талию, коснулся ее щеки своими холодными губами. Клер напряглась, но вырываться не стала. Он сам разжал руки и заявил безапелляционно:

— Клер, минуту назад вы умоляли спасти вашего полуволка! Предлагаю обмен: если мы поженимся до Пасхи, я сейчас вскакиваю в седло, увожу своих людей, и пусть эти чертовы волки перережут всю деревню! А вечером, не взяв с собой оружия, поеду искать вашего пса. Если повезет, я вам его верну, живым!

Преданность, составлявшая основу характера Клер, продиктовала ответ, каждому слову которого она сама удивлялась:

— Я стану вашей женой, — сказала она. — Еще до Вербного воскресенья, если пожелаете. Но вы должны знать, что моя кузина только и ждет нашей свадьбы! Наверняка Бертий думает, что я смогу распоряжаться вашими деньгами. Она измучила меня своим упрямством. А мой маленький брат? Без меня он не получит ни хорошей еды, ни хорошего ухода. Папа его не любит.

Обрадованный таким легким согласием, Фредерик повеселел. Отвязывая коня, он быстро ответил:

— К дьяволу меркантильность! Я дам вам доступ к своим деньгам в банке, к тому же у вас будут и личные доходы. Дадите Бертий то, что она хочет! А что до маленького Матье, пусть первые несколько лет поживет в Понриане. Я найму ему кормилицу. Позднее мы поместим его в один из лучших пансионов города.

Он уже был в седле. Провожаемый взглядом Клер, Фредерик пришпорил коня и галопом унесся в лес. Она не ждала от него такой щедрости, а перспектива забрать маленького брата с собой в поместье окончательно ее утешила.

— Прости меня, Жан! — прошептала девушка, зарываясь лицом в шелковистую гриву лошади.

И, не сходя с места, поклялась больше никогда не произносить имени своей утраченной любви. * * *

Пюимуайен, 15 марта 1898 года

Клер с Фредериком выходили из церкви. Местные девушки, выстроившись цепочкой по обе стороны дорожки, осыпали молодоженов зернышками риса и бумажными цветами. На ветвях деревьев только-только разворачивались свежие, ярко-зеленые листья. Солнце тоже почтило молодых своим присутствием, равно как и самый цвет ангумуазской буржуазии.

— Вы такая красивая! — шепнул молодой супруг. — Ну же, улыбнитесь! Я заказал фотографа!

Новобрачная тихонько вздохнула. Она мысленно повторяла, сама себе не веря, что только что поклялась Фредерику, перед Богом и людьми, в верности — до конца своих дней. Золотое обручальное кольцо со сверкающим бриллиантом было тому подтверждением. Колен Руа, в новом костюме, повел ее к алтарю. Идя под руку с отцом, Клер боялась, что потеряет сознание. Не слабость и не волнение отнимали у нее силы, но чувство, что она продается ради блага всей своей семьи. Она бережно хранила в своем сердце и в теле счастье, подаренное ей Жаном. Неотвратимым следствием этого поспешного брака — и счет тут шел на часы! — станет ночь, когда придется лечь в постель с мужем, к которому она не испытывала ничего, кроме искренней благодарности.

Хозяин Понриана сдержал слово: волчья кровь не пролилась, и как-то поутру, когда уже таял снег, напитывая еще холодную землю влагой, Соважон вернулся на мельницу с дикими огоньками в глазах, разодранным ухом и ввалившимися боками.

Свадебный кортеж направился к деревенскому парку, соседствовавшему с центральной площадью, где обычно проходили ярмарки, и рынком. Там, под липой, мужчина в одной рубашке и жилете как раз размещал свой фотоаппарат. Треногу он уже установил и теперь отряхивал черную занавеску, за которой ему предстояло укрыться, чтобы увековечить молодоженов и гостей, которых, по его мнению, было слишком много. Клер задержала взгляд на этом незнакомце, казавшемся таким свободным и безмятежным. Ее не интересовали ни его имя, ни качество будущих фотографий. Главное — как он работал: насвистывая, поправляя волосы, которые трепал ветер. Клер ему от души завидовала.

«Надо же быть такой дурой! — сказала она себе. — Мне тоже случалось напевать, развешивая белье, даже после смерти Жана. Так и у этого фотографа в жизни, быть может, полно забот и несчастий…»

— Клер, о чем вы задумались? — спросил Фредерик.

— Так, о всякой чепухе, — отвечала новобрачная. — Нам повезло: такая чудесная погода!