Неизменный

— Переверни его.

Я подпрыгнула от звука голоса Сойера, раздавшегося позади меня. По привычке я посмотрела на сумочку и на «Лейтона», висящего у двери.

Ладно, может, это было больше, чем привычка. Я не хотела встречаться с ним лицом к лицу после того, как прочитала о его настоящих мыслях, и уж тем более после того, как увидела их во всех жестоких, душераздирающих красках.

— Переверни, Кэролайн.

Наконец я посмотрела на него, сначала на его обувь, постепенно поднимаясь вверх, на джинсы с низкой посадкой и темно-синий кардиган поверх серой футболки с V-образным вырезом. В конце концов, я прошлась взглядом по его плечам. Его длинной мощной шее, квадратной челюсти, его полным, но мужественным губам, голубым преголубым глазам и этим его темным волосам. Почему он должен был выглядеть именно так? Почему все бывшие парни не могли просто превратиться в жаб, после окончания отношений? В мире можно было бы избежать стольких плохих решений, если бы женщинам приходилось сталкиваться только с жабами, в которых они были влюблены, а не с реальными мужчинами, которые олицетворяли их горе, потерянные надежды, мечты и растраченные оргазмы.

Что ж… может быть, об оргазмах мы не жалели.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я хриплым, от ведра пролитых слез, голосом.

Он бросил пристальный взгляд на скомканное письмо в моих руках.

— Черт возьми, женщина, переверни письмо.

Что-то в его тоне убедило меня сделать это. Он звучал почти… игриво. И ему настолько удалось возбудить мое любопытство, что я сделала то, что он сказал.

Письмо было в испорчено: скомканным и влажным из-за моих слез. И все же это было его письмо. Он продолжил свои мысли.

— О, хорошо, — прошептала я. — Больше отрицания.

— Просто прочти.

Это была ложь. Не все, но в большинстве, черт возьми. Начиная с «этой навязчивой идеи». Это не навязчивая идея, Шестёрка, это любовь. И она глубокая, дикая и вечная. Я не могу остановиться. И я не могу бросить тебя.

Так что да, я дам тебе все остальное дерьмо, которое ты хочешь. Но я не собираюсь отступать. Я не собираюсь прекращать пытаться. Я не позволю тебе уйти.

Я иду за тобой, Каро. И когда я доберусь до тебя, я не отпущу.

Никогда больше.

Ты моя. А я твой. Давай бросим эту игру и перестанем лгать себе. Мое сердце принадлежит тебе, Кэролайн. Оно твоё. Приди и возьми его.

Я дошла до конца и тотчас же перечитала. А потом ещё раз.

— Что это? — спросила я его скрипучим шепотом.

— Правда, — просто сказал он.

— Ты приехал сюда за мной?

Его рот приподнялся в этой полуулыбке.

— Разве это не очевидно?

— Ты уничтожил синдикат?

На этот раз он неуверенно пожал плечами.

— Пэйн хотел имена, места и адреса. Он хотел все, что я помнил. И он это получил. При условии, что мне не нужно было давать показания. — Он прошел дальше в свой кабинет, делая вид, что изучает что-то на столе Гаса, но я знала, что это было из-за того, что ему было неудобно. Ему нужно было отвлечь внимание. Этот разговор вызвал у него беспокойство. — На это ушло пять лет, но он смог привлечь к ответственности каждого.

— Ты оставался в тюрьме, чтобы работать с ним?

— Тайно, разумеется. Ты не встретишь моего имени ни в одном из их документов. Или в каком-то гребаном списке программы защиты свидетелей или базе данных ФБР. Это была сделка. Мейсон задавал свои вопросы, я давал ему ответы. Их уничтожали медленно, но навсегда. Пейн счастлив, и я наконец-то свободен.

Мой односложный вопрос обжег язык, как раскаленный уголь, который я отчаянно пыталась выплюнуть.

— Почему?

— Да ладно, Шестёрка, ты не глупая.

Нет, не глупая. Испуганная. Трусливая. Слабая.

— Д-для меня? — его глаза многозначительно потемнели. — Ты сделал все это для меня? Рисковал своей жизнью? Предал своих братьев? Бросил ради меня Вашингтон?

Его брови опустились.

— Это должен быть трудный выбор? Что касается тебя, Кэролайн, у меня есть только один выбор. Есть только ты.

— Сойер…

Он стоял там, засунув руки в карманы, и ждал, пока я приму его. Приму его окончательно. Но все было не так просто. Это было очень не просто.

— Ты говоришь правду? — мне пришлось спросить. Я должна была услышать это из его уст.

Интенсивность его ярко-голубых глаз усилились, приобретя оттенок, который не мог быть человеческим. Они были слишком красивыми. Слишком потусторонними. Больше, чем целая жизнь. Совсем как сам Сойер. И все то, что он сделал для меня.

— Никакой больше лжи, Каро. Для неё нет причин. Отныне только правда. Начнем с того, что я люблю тебя. И если ты никогда не скажешь мне, почему ты ушла, или почему ты сначала не поговорила со мной, или чем ты занималась последние пять лет, я всё равно буду любить тебя. Если ты расскажешь мне всё, и я возненавижу все твои ответы, и захочу изменить их все, я всё равно буду любить тебя. Если прямо сейчас ты выйдешь из этого здания, потому что не сможешь быть на моей стороне и захочешь чего-то другого, если ты уже вышла замуж, или что угодно, что нас разделит. Я всё ещё буду любить тебя. Я всегда буду любить тебя.

Я сорвалась со своего места и обернулась вокруг него быстрее, чем он смог моргнуть. Но он был готов меня поймать. Его руки обняли меня как раз в нужный момент. Наши губы столкнулись, целуясь с таким голодным отчаянием, которое заставляло меня хотеть большего, заставляло меня пристраститься только к одному его вкусу.

Мы пожирали друг друга, не в силах довольствоваться маленькими скромными поцелуями. А потом начала пропадать наша одежда. Сначала его очки — они должны были пропасть по понятным причинам. Потом его кардиган и мой кардиган, моя рубашка и его рубашка. Мы скинули обувь, не волнуясь, куда она приземлиться. Я отшатнулась, и он последовал за мной, споткнувшись ногами о разбросанные туфли. Моя задница ударилась о стол, и я едва задумалась, планировал ли он это движение, потому что его руки уже были на задней части моих бедер, поднимая, целуя, срывая то, что осталось от нашей одежды.

Пряжка его ремня была раздражающей. Я возненавидела её. После нескольких неудачных попыток я запрокинула голову и зарычала в потолок, заставив его мрачно усмехнуться.

— Я думал, ты закончила со мной? — прошептал он мне на ухо, его дыхание было горячим, соблазнительным и знакомым одновременно.

— Никогда, — сказала я ему, с клятвой в голосе. — Я никогда не смогу с тобой закончить. Независимо от того, как далеко я убежала или как долго мне удавалось прятаться. Я всегда буду возвращаться к тебе.

Он отстранился, позволяя своему взгляду найти мой.

— Это я пришёл за тобой.

Положив руку на его обнаженную грудь, я сказала:

— Ты пришел за мной, чтобы я наконец могла вернуться домой.

— Скажи это, Каро. Дай мне услышать.

Я заколебалась. Не потому, что я хотела заставить его страдать, но мне было нужно, чтобы он почувствовал мои слова, знал, насколько они серьезны и честны. И я давно их не произносила. Я заржавела. Это были трудные слова. Они были моим доверием, надеждой, страхами, неуверенностью, будущим и прошлым, мечтами, целями и стремлениями — всем в одном маленьком предложении. Они были всем и ничем, и обоими этими вещами одновременно.

Это было не то, что я хотела сказать вскользь или по принуждению. Я хотела иметь их в виду. Я хотела дать клятву.

Я хотела, чтобы это было моей клятвой, верой и целью жизни.

— Я люблю тебя, Сойер Уэсли. Я никогда не переставала любить тебя. И я никогда не перестану любить тебя.

Его руки ласкали мое лицо, нежные и непоколебимые.

— Я прошел семь кругов ада, чтобы услышать это, Шестёрка. Но это того стоило. Каждой чертовой минуты.

На мои глаза вновь навернулись слёзы, но когда его рот соединился с моим, я напрочь забыла о них, как и о печали, горе и годах разлуки. Все дело было в этом моменте, в этом прикосновении, в этом мужчине, который держал меня руками, а его губы касались меня, и в том, что он делал со мной.

Одной рукой ему удалось наконец расстегнуть пряжку. Следом исчезли мои джинсы, они были сорваны с ног и вывернуты наизнанку. А потом и его, так что нас наконец раздело только нижнее белье.

Я и раньше видела его голым, но не так. Не тогда, когда его мускулы были напряжены и дрожали из-за того, что ему пришлось наклоняться надо мной. Не тогда, когда его связанная узлами сила была развёрнута для меня. Не тогда, когда его грубые руки ласкали мои бедра и грудь и раздвигали мои ноги, чтобы он мог исследовать меня.

Тем не менее, глядя на него, я начала сильно стесняться того, как выгляжу. По прошествии этого времени он стал выглядеть лучше, чего не скажешь обо мне. У него были большие и сильные руки. У меня были растяжки на животе и более широкие бедра, нежели в юности. Он превратил свое тело в мускулы. Моё сошло с ума от слишком большого количества пиццы каждую пятницу перед сном и мороженого с Джульеттой, и мне не хватало времени на упражнения. И все же рядом с ним я не ненавидела свое округлившееся тело или зрелые черты лица. Рядом с ним они ощущались правильными, как будто были созданы, чтобы быть такими, дополняя друг друга так, как я никогда не ожидала.

Никто из нас не был прежним, но мне это нравилось. Мы не были такими, как раньше. Мы изменились, выросли, страдали и получали раны, столкнулись с этим миром и всеми его невзгодами. Так что это было нормально, что мы не были теми же наивными детьми. Было нормально, что мы не целовались, как те люди, которыми мы были раньше. Мы больше не были ими.

Мы были новой версией, мы целовались в новой версии нашей страсти.

И, честно говоря, я предпочла эту версию.

Его пальцы кружили, уговаривали и вызывали восхитительную боль до глубины души. Она распространялась по мне, как рябь на воде, заставляя мои конечности покалывать, а внутренности напрягаться. Прошло так много времени с тех пор, как к моему телу прикасался кто-то другой.

Я словно спала последние пять лет, и Сойер решил разбудить меня.

Он наклонился надо мной, стряхивая все со стола позади меня, и склонил мое тело, чтобы его пальцы могли проникнуть глубже. Я ахнула от этого ощущения, от ощущения удовлетворения, что он нашел самую чувствительную часть меня.

— Черт возьми, как я скучал по этому, — пробормотал он мне в висок. Он прошёлся поцелуями по моей щеке, по краю глаза, по линии подбородка, по горлу. Его губы ласкали верхнюю часть моей груди, а свободной рукой он сдвинул мой бюстгальтер в сторону, чтобы он мог сомкнуть рот вокруг моего соска и пососать.

Я выдохнула от удовольствия, побуждая его сосать сильнее и дольше. Его язык вертелся и вертелся, а затем его зубы скребли, что сводило меня с ума.

Извиваясь, я пыталась сесть ровнее, пыталась найти положение, в котором у меня был бы больший контроль, но с умелым давлением пальцев, всё ещё движущихся внутри меня, он уговорил меня откинуться назад, доминируя над моим телом, моими чувствами и моими желаниями.

— Отпусти, Каро, — приказал он своим низким, рычащим голосом. — Сдайся.

Я откинулась на руки, раздвинула ноги пошире и наклонила бедра к нему. Его пальцы медленно двигались внутрь и наружу, с каждым разом входя все глубже, с каждым разом приближая меня все ближе и ближе. Затем его большой палец прижался к этому чувствительному бутону там, где он был мне необходим больше всего, тогда, когда он был мне нужен больше всего, и он еще раз пососал мой сосок, давая мне почувствовать его зубы, язык и весь зловещий жар его рта.